Следы неизвестного

Рядом так же хмуро пересчитывал деньги слесарь Абаев.

— Опять с нашими нарядами, мать его в душу, намухлевали. — Абаев подошел к Козыркину. — Бригадир, почему я так мало получил?

— Пей меньше, получишь больше.

— А ты меньше моего пьешь? Почему ты больше получаешь? А Лешка Захаров совсем не пьет — почему он меньше меня заработал?

— Не трезвонь. Захаров — новичок, первый месяц работает… Я пью — не попадаюсь. А на тебя акт — вот, в кармане. Понял? Не перестанешь балабонить — отдам мастеру, он тебе пару-тройку прогулов в табель влепит.

— Ну и гад ты, Козыркин. На Сокола у тебя небось нет акта?

Сокола, дюжего, с бегающими глазами мужика, кажется, побаивались. Говорят, сидел, ли бога, ни черта в грош не ставит. Да и с бригадиром снюхаться сумел: нет-нет и появятся оба с розовыми носами. Сейчас он подошел к столу.

— Закройся. Ты меня видел пьяным? Докажешь?

Абаев плюнул и пошел прочь.

Алексей не успел поговорить с Валентином обо всем этом вечером: было собрание. Выступал капитан из милиции.

— …Работа не для белоручек. И материальных благ особенных сразу обещать не можем… С жильем как? Для холостяков общежитие гарантируем сразу. С семейными сложнее. Но в течение года, думаю, обеспечим. Не дворцом, конечно, но все-таки… Главное, повторяю, нужны люди убежденные, с желанием. Чтобы можно было потом послать их на учебу. Сейчас я скажу, где можно учиться по нашему направлению…

Потом было обсуждение. Выступал и Валентин. Он вообще часто выступал на собраниях. «Что ж, надо, — думал Алексей. — Если все вроде меня будут — ни одного собрания не проведешь».

— …И наша комсомольская организация не ударит лицом в грязь. Лучших из лучших… — Валентин говорил хорошо поставленным голосом, без запинок и путаницы. Ему похлопали, как и всем остальным.

Неприятность с получкой забылась. Но только до очередной зарплаты. Алексею выдали несколько больше, чем за первый месяц, но сантехники утверждали, что все равно смехотворно мало, и опять говорили о жульничестве в нарядах.

— Что ж, — сказал вечером Валентин, — может, и обсчитывают. Даже наверняка. Но за руку не схватишь. А попусту шуметь… Знаешь, тысячи способов есть, чтобы заставить тебя замолчать… Да плюнь ты на это дело. Через полгода экзамены, не шуми, поступай в институт. Закончишь… а то и с третьего курса сам в мастерах будешь. Тогда и заводи новые порядки. Денег не хватает — возьми у меня…

— Правильно, Лешечка, плюнь! — Генка сидела в углу, у торшера, дошивала Ромкины штанишки; в голосе ее — теперь это при Алексее случалось часто — был откровенный вызов. — Слушайся, Лешечка, дядю Валю. Он почем зря никогда не шумит… И вообще жизнь не усложняет. Ромка болел, надо было посидеть на справке, чтобы я сессию сдала, — Ромку папа отправил деду с бабкой. А потом и здорового не стал привозить. Дядя Валя квартиру ждет, куда же в такую комнатушку ребенка везти…

— Но ведь ты сама согласилась! — Валентин повернулся к ней, на его красивом лице читалась и откровенная неприязнь, и поддельная оскорбленность.

Алексей засобирался в общежитие. Эти ссоры теперь были особенно неприятны. Ему все время казалось, что он предает друга. Но ничего не мог поделать с собой: его все сильнее тянуло к Генке. Он запрещал себе — а заставлять себя он умел — думать о ней. И думал. И вечерами неизменно оказывался у Кочневых — рядом с ней. А она? Конечно, они и полслова не сказали друг другу, но, кажется, ей тоже становилось хорошо, когда он приходил…

Скоро сантехников перебросили на кооперативный дом. Близилась сдача, а недоделок было не пересчитать. Алексею поручили сделать отводку из ванной к кухонной раковине. Он попробовал, рукой ровную поверхность стены. Жаль, но делать нечего. Взял длинное зубило и, стараясь вырубать отверстие поменьше, начал легонько стучать кувалдой. Пройти штукатурку — там можно бить в полную силу…

Сзади раздались шаги.

— Что, зеленый, колупаешься? — Это вошел Сокол. — Эх, работяга! Пусти-ка. Перенимай передовой опыт… Э-эх!

Он с силой ударил ломом в перегородку. Рваной ракой зазиял большой скол штукатурки.

— Да ты что делаешь! — Алексей вырвал лом у Сокола.

— Ну и цуцик! Колупайся дальше своим зубилом. Посмотрим, что ты в зарплату запоешь.

— Иди ты…

Алексей сделал отводку, установил в ванной и на кухне смесители. Сгреб дощечкой осколки штукатурки в угол. Посмотрел на часы: ничего, с дневным нарядом справятся. Ушел в следующую квартиру.

Через день, поднимаясь по лестнице, он услышал за дверью голоса. «Опять, наверное, жильцы пришли». Кооперативники приходили по вечерам то помогать в уборке, то подносили материал. А чаще всего — просто приходили посмотреть свои будущие квартиры. Но разговор заинтересовал Алексея. Говорил женский голос:

— Как же так, везде смесители, а у нас просто краны? Может, похлопотать надо?

— Хлопочи, не хлопочи, — Алексей узнал голос Козыркина, — а что по проекту есть, то и ставим. Можно бы, конечно…

— Давай, тетка, червонец, — а это уже голос Сокола, — и конец твоим заботам.

— Да уж, конечно!.. Столько вложили, а им еще подавай! Где же таких денег набраться?

Алексей ничего не понимал. Квартира двадцать четвертая. Он сам здесь позавчера ставил смесители… Приоткрытая дверь отворилась, на площадку вышла расстроенная женщина. Алексей вошел в квартиру. Сокол и бригадир, тихо переговариваясь, стояли в ванной. Непокрашенные трубы кончались двумя кранами, едва навернутыми на несколько ниток резьбы.

— А тебе чего? — обернулся бригадир.

— Мне-то? Да вот думаю: по морде тебе дать или в ОБХСС пригласить…

Дальше все было отвратительно. Вдвоем они, конечно, выкинули его из квартиры, как щенка. Проверка, которую устроил начальник участка, ничего не дала: все сантехническое оборудование было уже на месте. Будущая хозяйка двадцать четвертой квартиры факт вымогательства подтвердила, но что толку: взятку-то она не дала…

Козыркин, оправившись от испуга, обещал:

— Ты теперь у меня заработаешь!

Вот тут Алексею и пришлось еще раз, наверное в последний, удивиться своему другу.

Валентин однажды разыскал Алексея на объекте:

— Иди! В партком вызывают!

— Меня? А зачем? Опять по поводу Козыркина?

— Рули левее… Ладно, конечно, знаю. Будут сватать на новую работу. Помнишь, капитан из милиции приезжал на собрание? Вот, считают, тебя можно рекомендовать. Гордись! Нет, кроме шуток.

— Да…

В общем-то, это не было неожиданностью. Игорь Семенов, секретарь комсомольской организации — молодец парень: как вцепился в Козыркина! — уже разговаривал с Алексеем. Договорились, что Захаров подумает. И вот надо давать ответ…

— Ну а ты, Валентин, как считаешь, соглашаться?

— А что ты теряешь? Оклад у них не меньше твоего теперешнего заработка… Да и обстановка у тебя тут сложилась…

— У меня? Она — и у тебя тоже. Козыркин с Соколом и тебя подаивали…

— Ну, я… Знаю, ты злишься, что я не выступал на этом собрании. Вспомни, сколько ребят выступало? А толку? Козыркин-то все еще в бригадирах. И неизвестно, снимут ли его… Видишь, как все повернули: смесители вместе с ключами жильцам будет вручать домоуправ под расписочку. За что же теперь снимать? Нет, Козыркин кому-то нужен… Не будь все-таки-ребенком, Леша: когда подходит очередь на квартиру, можно и не выпрыгивать, как карасю из воды. А я, сам знаешь, готовлюсь в ответственные квартиросъемщики.

— Да, Валя… Мудрый ты человек. Ну так, выходит, соглашаться мне? А ты пошел бы туда?

— А что, и мне предлагали, не последняя спица в колесе. Но мне нельзя туда. Поздно: жена, ребенок опять же…

— Да, Валя… Тебе, — с нажимом произнес Алексей, — туда нельзя.

Они не встречались около месяца. Столько же он не видел Генку. До вчерашнего вечера.

…Она ждала у общежития.

— А знаешь, Лешечка, плохо мне…

Двумя руками схватила его за лацканы пальто, отчаянно и беспомощно дергала, потом уткнулась в грудь и заплакала… Если бы знать, как помочь ей! Но чужую семью не склеишь. И потому он молчал. Только тихо гладил ее по щекам, чувствуя под пальцами теплые слезы.