Банк

— Не жалеешь ты себя.

— Мы все горим на работе. Веришь, два дня на бабу не влезал. Все недосуг. — И Баландин с сожалением глянул на оставленную им Звонареву. Расстроенно мотнул крупной головой. — Совсем вкус испортился. А я до тебя дельце имею, Палыч. — И он доверительно потащил Забелина в заветный журчащий уголок. — Ты, я слышал, завтра на кредитном комитете вроде как эту разбираешь, ну… из Рождественского филиала, пышечка такая. Ну, ты-то помнишь.

Забелин безжалостно ждал, то и дело кивая на встречные приветствия или отвлекаясь, чтоб пожать протянутую к нему руку.

— Толкачева, — не дождавшись помощи, припомнил Баландин.

— А действительно, есть такая буква. Будем ставить вопрос о ее отчислении.

— Ну уж и об отчислении! Больно строг. Это что ж такое надо было наворотить?

— Строг, но справедлив. «Нагрела» банк на двести тысяч баксов.

— Что значит «нагрела»? Кредит возвращен полностью, проценты получены. Тут о поощрении вопрос бы поставить. — В Баландине пробурилась внезапная информированность.

— Хотели поощрять. Всю группу. Поработали-то и впрямь на славу: мы ж из этого гнуса Бурханова цента без нажима не вынули. Ребята по всей стране мотались. Арестовывали все, что находили. В одних судебных исполнителей кварту влили. Но главный козырь — это уж когда прихватили его вертолет. Тут-то он на цырлах пришел — дескать, твоя-моя извини, чего-то мы с вами друг друга недопоняли. Сколь еще желаете? И откуда только деньги у бедного татарина взялись? Вмиг кредит и проценты закрыл.

— Я ж и говорю — «поощрять».

— Да вот незадача. Двести тысяч штрафа за ним осталось. И вдруг является на аэродром, предъявляет изъятые летные документы и справку из банка, что кредит закрыт и претензий не имеется, садится на вертолет — и делает нам всем ручкой. А теперь догадайся с трех раз, кто ему отдал документы и подписал справку.

— Да, есть еще отдельные недоработки в отдельно взятых филиалах. Но ведь никто не доказал, что это сделано из корысти. Ну, напутала девка, с кем не бывает? — Баландин слегка смешался под нарочито внимательным взглядом Забелина. — А потом — стоит ли так разбрасываться проверенными кадрами? Ну, заме… выговор даже, строгость тоже нелишней будет. Пусть вдумается. Осознает.

— Если б можно было доказать корысть, сдали бы ее, к черту, в прокуратуру — знаешь, у ребят на нее какая злость накопилась? Ты-то чего хлопочешь? — От извечных баландинских заходов Забелин слегка притомился.

— Исключительно во имя заботы о кадрах, — бодро пробасил Баландин, кивая проходящему вблизи них Чугунову. Дождался, пока Чугунов удалился. — И потом… дрючу я ее немножко. Понимаешь, Палыч, так случилось.

— Кто бы мог подумать! Ты мне только ответь — до того или после того? В том смысле, что чувствительная твоя натура в банке известна, и не прыгнула ли она к тебе в постель как в шлюпку.

— Нетонкий ты, Палыч, человек. До, после… Ерунда все это. Не будем же мы с тобой выяснять отношения из-за какой-то мокрощелки. Слава богу, есть у нас вопросы и поважнее. А ты знаешь, если чего поддержать, так я всегда — кремень.

— Вот кремни-то нам сегодня и понадобятся, — в разговор вмешался Александр Михайлович Савин, вице-президент, отвечающий за стратегическое прогнозирование рынка. Забелин давно уж посматривал, как снует он меж членами правления, знал, с чем снует, и единственно надеялся, что добраться до них деликатный Савин не поспеет. Ан случилось — важность предстоящего разговора возобладала над рафинированной вежливостью потомка дворянского рода. Потускнел на глазах и догадливый Баландин.

— Палыч, я не буду мешать. — Савин успокоительно выставил перед собой ладони. — Только подтвердить — значит, как и договаривались, я выступлю первым. Но без вашей поддержки никак. Только если все вместе — тогда не может он не послушать! Ну доколь, в самом деле, будем глядеть, как какой-то выскочка-всезнайка пытается за полгода поломать все, что мы с вами восемь лет склеивали. — И он скосился на дверь с табличкой «Первый вице-президент проф. Покровский В.В.». — Так так или как?

— Так, так, — Забелин изо всех сил старался выглядеть беззаботным.

— Не мельтеши, Михалыч, — пробурчал Баландин. — Договорились. Чего уж теперь?

Савин еще поколебался, кивнул неловко и отошел.

— Так что скажешь, Палыч? — Баландин вернулся к прерванному разговору.

— Я не один в комитете.

— Только тюльку не гони. Ты на кредитном комитете, что Папа на правлении, — никто против тебя не пойдет.

— Да потому и не идут, что знают — по совести решаем. Палыч! Она элементарная воровка. Ей в собственном филиале обструкцию объявили. И как ты себе представляешь…

— Да никак! Что мы с тобой порешили, то и быть посему. И не дело каждого говнюка — шестерки…

Шелест прошел по залу, и все двигавшиеся до того фигуры застыли, обернувшись к открывшейся двери, где стоял, идеально вписавшись в косяк, и быстро оглядывал присутствующих крупный белобрысый милиционер в камуфляжной форме и с автоматом «Калашников» под правой рукой. Удовлетворенный увиденным, он отступил, и в зал головой вперед ворвался лобастый, с белесыми подвижными усиками на припухлой губе человек — сорокадвухлетний президент банка «Светоч» Владимир Викторович Второв.

— Извините за опоздание, — стремительно пробираясь по образовавшемуся проходу и то и дело всовывая ладонь в поспешно протягиваемые навстречу руки, говорил он. — Задержался в Центробанке. Не любят, ох и не любят нас в этом заведении. Через пять минут начнем. — И, сопровождаемый подскочившим Чугуновым, скрылся в дальнем, президентском кабинете.

Оживление в зале возобновилось.

— Похоже, Папу опять в ЦБ поцапали. И мы еще добавим. Быть буре. — Из головы у Забелина не выходил саднящий разговор с Савиным.

— Вляпываемся мы с этой фрондой. Ох, зря вяжемся. — Баландин испытующе пригляделся к Забелину. — Так что насчет Толкачевой?

— Будем пытаться.

— Я думал, ты друг, — не принял уклончивого ответа Баландин.

— Неужто сразу враг?

— Не друг, не враг. Попутчик. — И Баландин отошел к соседней группе. Шутил старый комсомолец принципиально.

А к Забелину тотчас подошла и подхватила его под локоть изнывавшая неподалеку Леночка Звонарева — управляющая Ивановским филиалом.

— Спасибо тебе, Алешенька. — Она намекающе кивнула на баландинскую спину.

— Так достал?

— Как с пальмы слез. В отличие от некоторых. Ты когда к нам приедешь?

— Да вроде как вы теперь не моя зона. — Забелин показал в сторону главного бухгалтера банка Эльвиры Харисовны Файзулиной, с неприязненным видом просматривающей, сидя в кресле, какой-то очередной промежуточный баланс. Ивановский филиал недавно в ходе очередной загадочной кадровой перетасовки был передан в ее зону ответственности.

— А я чья зона? Или тоже Эльвире Харисовне по акту сдачи-приемки? — В последнее время по банку ходили смутные сплетни о нетрадиционных наклонностях главбуха.

— Да неужто способен? — Забелин засветился смущением.

— Ты на многое способен. Но не советую. Хоть женщина я тихая, беззащитная.

И на Забелина через итальянскую оправу с веселой откровенностью посмотрела моложавая тридцатилетняя брюнетка, которая за четыре года до того пробилась к президенту банка с идеей создания филиала в текстильном Иванове. Услышав же уклончивое дежурное предложение проработать для начала ТЭО, она все с той же беспомощной улыбкой на румянящемся девичьем лице плюхнула ему на стол двухтомный бизнес-план, к тому же завизированный мэром. А еще через год Ивановский филиал перетащил на обслуживание губернские счета, а сама управляющая стала советником губернатора.

Как перефразировали знающие люди, с Леночкой Звонаревой мягко спать, но жестко просыпаться.

— Приеду! — выдавил из себя Забелин и, опережая следующий вопрос, уточнил: — Как только, так сразу.

— Врешь, как всегда, — справедливо не поверила Звонарева. Но тоже не больно расстроилась. Каждый год Леночка меняла своих помощников, тщательно отбирая их среди молодых и привлекательных сотрудников. — Не с этим я сегодня. Предостеречь хочу, чтоб не прокололся.