Банк

— Зачем так жестоко шутишь? Думаешь, для кого другого больше, чем для тебя, надрываться стану? Не стану. Нельзя больше. А тебе одно скажу, — заторопился он, заметив приоткрывающуюся дверь. — Ты только знай — у тебя есть друг. И все. Курдыгов, кого хошь спроси, человек слова.

— Я знаю.

— Ну, ты знаешь. И насчет работы, и… вообще.

В кабинет, здороваясь с уходящим заемщиком, вошли и расселись за переговорным столом несколько человек — начальники кредитных отделов. Последним неуверенно зашел и сел на краешек стула не обвыкшийся еще новый сотрудник, худенький Юра Клыня, «выдернутый» Забелиным на повышение из филиальских юристов. Клыня без всякой поддержки сверху так исхитрился наладить работу с судебными исполнителями, что, обходясь без длительных судебных процедур, ювелирно взыскивал «зависшие» деньги.

— С чем пришли?

— За информацией.

— Даю информацию. Значимая информация отсутствует.

— Вы уж нас совсем за лохов держите, — обиделся начальник группы аналитиков любимчик Забелина Эдик Снежко. Три года назад приведенный им в банк пацаном, Снежко стал одной из надежнейших его опор. — Заявление ваше об уходе у Чугунова на столе.

И тем прокололся — слухи об особых отношениях красавчика Снежко с ответственным секретарем правления Инной Галициной давно ходили по банку.

— Давайте-ка лучше о приятном. Как, к примеру, вчера в футбольчик сгоняли?

— Вынесли нас, — печально доложился непроходимый центральный защитник футбольной команды Дерясин. — Да и неудивительно, когда капитан команды матчи игнорирует.

— Интересами коллектива не живет, — уточнил словоохотливый инсайд Снежко.

— Не получилось у меня вчера, мужики, — извинился Забелин. — К правлению готовился. Хотя… готовься, не готовься…

Опять зазвонил телефон. Похоже, нетерпеливый Чугунов спешил уточнить реакцию.

— Я, между прочим, не метеор, — сообщил в трубку Забелин и тем, похоже, расстроил собеседника.

— Старый, стало быть, стал.

У Забелина перехватило дыхание — ошибки быть не могло.

— Только не говори, что это ты.

— Тогда это не я, — согласился насмешливый мужской баритон. — К тому же с вашим даром убеждения я и сам вот-вот засомневаюсь.

— И ты в России, — все еще осторожничал Забелин.

— Ну, если «Шереметьево-2» пока еще территория российская… Впрочем, погоди, уточню. Девушка! Не сочтите за труд — в какой я сейчас стране? — «Дурак», — послышалось из глубины. — Спасибо, родная, что не отказала… Слышал? Выходит, и впрямь на родине.

— Убью, скотина! — радостно пообещал Забелин.

— Когда и где?

— Через пару часов. «Грин Хаус» на Большой Никитской помнишь? Нет? Старый ты, как фекал мамонта. Тогда объясняю для эмигрантов — пирожковая на Герцена. Недалеко от консерватории. Понял, дубина иноземная?

— Терпеть ненавижу, — подтвердили из Шереметьева.

— Так уходите или?.. — Снежко замялся. — Это я к тому, что народ просил передать…

— Уполномочил, — уточнил Дерясин.

— В общем, мы тут заявление коллективное соображаем. В смысле, что если вас скинут, то мы как бы уйдем всем управлением. Пускай попробуют без кредитования.

— Сильны воспитаннички. — Стараясь скрыть подступившую теплую волну, Забелин старательно изобразил неудовольствие. — Давайте-ка так. Заявление ваше — само собой, в корзину. Не для того мы вас здесь растили, чтоб при первой сваре вы стройными рядами банк бросили. Так что не будем опережать события.

— Опережать не стоит, — согласился неотвратимо жиреющий и потому вечно задыхающийся начальник отдела залогов, «уведенный» Забелиным ни много ни мало с должности заместителя начальника штаба МВД. — А предвидеть необходимо. Нас так шеф наш учил — Забелин Алексей Павлович.

— Тонко подхалимничает, — позавидовал Снежко. — Что значит милицейский опыт. Вообще-то, Алексей Павлович, мы не в плане, как бы посудачить. Есть слух, что на ваше место Баландина назначить собираются, тогда нормальному кредитованию так и так конец придет. Так что не говорю за других, но я, как в мультике, — ваша навеки. И вы уж меня на панели не бросайте. Как говорится, куда иголка, туда и…

Под окном заскрежетали тормоза, начался общий характерный шум. Напряглись и сидевшие. И даже горячо произносивший в эту минуту какие-то энергичные слова Снежко, продолжая говорить, увял и завороженно вместе со всеми уставился на дверь. Дверь распахнулась разом, и по сильному этому тычку, еще не увидев, Забелин понял — Второв. Приехал, не дождавшись.

Его лобастая голова, как всегда увлекающая за собой уставшее под гнетом болезней тело, пересекла створ косяка.

Присутствующие поднялись стремительно и застыли под тяжелым понимающим взглядом всесильного Папы.

— Совет в Филях? — безошибочно оценил увиденное Второв. — Прерываю — Москву сдавать не буду.

Он сделал движение головой, и кабинет опустел с неприличной поспешностью.

— Если гора не идет к Магомету… — Второв уселся на свободное место за столом Забелина, пару раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, сбившееся при стремительном восхождении на второй этаж, огладил край живота.

— Болит? Давно пора почку пересадить. Как ни тяни, а без этого не обойтись.

— Пересадишь с вами. — Второв в упор глянул злыми, в ядовитых подтеках глазами. — Тут живого сковырнуть пытаетесь, а уж если на операцию пойду, так выйду ли живым — вопрос, а уж что безработным — так это без вопросов.

— Так и так этим кончишь. Разгонишь проверенных, надежных, так потом твои же временщики и тебя, и дело твое, которым кичишься, сожрут. — Утешать его Забелину не хотелось. — Историей интересоваться следует, Владимир Викторович, — не ты первый, не ты последний.

— Это у вас до хрена времени интриги плести, беллетристику почитывать, на выставках представительствовать. — Второв прошелся недобрым взглядом вдоль увешанных картинами стен. — Галереи целые за банковский счет насобирали.

От несправедливости сказанного Забелин аж всхрюкнул. Картины эти были из коллекции некоего художника Владимира Владыкова, человека, судя по последствиям, пробивного. Озарившись идеей создания обновленного перестроечного товарищества передвижников, он продрался к президенту банка и выпросил под это дело кредит, который меценатствовавший в ту пору Второв и повелел выдать без всякой проверки. Отдать кредит Владыков не сумел, деньги как-то сами собой меж творческих рук утекли, Союз художников от вороватого своего члена поспешно открестился — вот и реализовывали с полгода все подвластные Забелину подразделения картины из владыковской коллекции. А уж что осталось — развесили по кабинетам как овеществленную ностальгическую память о временах первого, доверительного кредитования.

— Ты, собственно, напрасно приехал, Владимир Викторович.

Второв чуть скривился: это «ты» наедине осталось с прежних времен, когда все они, еще без чинов и званий, ютились в двухкомнатной второвской квартирке в Чертанове. Сглаживалось оно, впрочем, неизменным теперь при этом «Владимир Викторович».

— На меня можешь время не тратить. Видно, Чугунов твой в кои веки прокололся: заявление об увольнении часа с два как у него лежит.

— Потому и приехал. — Отдышавшийся Второв поднялся, по-хозяйски заглянул в стеклянный, уставленный сувенирами шкаф. — Смотри-ка, аж от Газпрома. М-да, на славу поработали.

— Отработались, — не принял задушевной интонации Забелин. — Послушай, Владимир Викторович, мне ведь и так непросто. К банку за эти годы, врать не буду, прикипел. А больше чем сделал, ты из меня не выжмешь. Быть против тебя не могу — оттого и заявление написал. Но и с тобой не пойду. Потому что в этой истории с правлением ты весь в дерьме.

— Язык попридержи, пока не уволили. Ох и подмывает тебе врезать.

— Ну, в дыню выписать и у меня не заржавеет. Даже если дыня президентская, — сгрубил безработный Забелин.

— Как же у тебя на инвалида рука поднимется? Иль всерьез решил, что я к тебе на разборку приехал?

— Полагаю, что да. Совесть-то бьется в конвульсиях. Мучит. Выговориться требует.