Рассказы народного следователя

Подписи. Печать.

ПРЕДПИСАНИЕ

«… с прибытием к месту назначения организовать межрайонную Камеру Народного следователя, в соответствии с Положением, утвержденным Наркомюстом РСФСР и ст… УПК РСФСР.

Утверждение Райисполкомом и вступление в должность – донести ».

Подписи. Печать.

…Три глухих удара станционного колокола. Поезд, доставивший меня на небольшой полустанок, проскрежетал замерзшими тормозами, дернулся, громыхнул буферами, и вагоны поползли в ночную даль, к Омску. Мелькнул красный фонарик…

Зимняя темь… Только из окна станционной конторки бросает на синий снег желтые пятна лампа-молния.

Где-то неподалеку – конское ржанье, но ничего не видно…

– Далеко следуете, гражданин?

Передо мной огромная фигура в волчьей дохе.

– В Святское. А что – не ямщик, случайно?

– Ямщик. Курков мое фамилие. Еслив пожелаете, свезу мигом! За два с половиной часа домчу. Кони – звери… Тулуп есть… И не заметите.

– Сколько возьмешь?

– Чо там! Сойдемся. Айдате… Давайте чемойданчик…

Кошева широкая просторная – хоть свадьбу вози.

– Трогай, Курков!

Свист ямщичий, по-разбойному резкий, оглушительно врывается в уши…

– Эй, вы, ласточки!..

Рывок, облако снежной пыли – и бешеный перепляс старосибирской ямщичьей пары по набитой дороге-зимнику. Только цокают копыта коренника в передок кошевки, режет лицо ледяной ветер да заливаются шаркунцы…

– Добрые у тебя кони, Курков!..

– Чо-о?

– Говорю: кони знатные!

– А-а-а!.. И прадед ямщиком ездил… Коней знаем…

Вокруг морозная пустыня да бескрайние камыши…

Озера, озера подо льдом.

Час скачки. Но вот пустил ямщик лошадей шагом.

– Закуривай, Курков! Угощайся городской папироской. Сам-то святский?

– Невдалеке оттель проживаем. В Картасе. Ране-то здесь Московский тракт проходил. Почитай, полсела на ямщине жили… А вы – к нам на должность али так на побывку, к родне какой?

– Народный следователь.

– А-а-а! Вас в Святском давно ждут. И квартера, кажись, приготовлена. Вона, как сошлось! За вами вроде два раза исполкомовских лошадей посылали, а довелось мне… случаем…

– Да, задержался в городе… А что это там за огоньки? Вон справа. Деревня?

– Деревень тут на все полсотни верст не сыщешь, до самого райцентру… Волки.

– Смотри-ка?! Много зверья? Нападают?

– В редкость. Лонешный год – было… Бабу одну заели… Хворая баба была, а одиношно поперлась со своей деревни в село. К ранней обедне вишь понадобилось. То ли грехи замаливать, то ли от хвори Миколе-Зимнему свечку поставить… А пуржило. Ну, через два дни нашли голову да ноги в пимах…

Долго молчим.

– А на проезжих нападают?

– Не-е-е. Зверь с понятием. Учителка ишо шла обратно с сельпа в деревеньку… За карасином ходила. Ну, окружило волчье. Идут впяту, наперед забегают, садятся: вроде, дескать, нет тебе ходу – смерть! Бабенка сперва в смятение вошла, а все ж догадалась: юбку порвала и – в жгут, а потом – карасином. И подожгла. Зверье – в стороны, а учителка так в невредимости и дошла до жительства. Более не слыхать было. Волк – он над слабым да хворым куражится, а коли видит, что человек в полной силе,- ни в жисть не насмелится.

– Труслив?

– Да ить оно как сказать? В девятнадцатом, как колчаки, скрозь наш Картас, да скрозь Святское тоже, отступали, так зверье за имя агромадными стаями шли. Подбирали отставших, замерзающие которые. Стреляли, пуляли колчаки, а ему, зверю то ись, наплевать! Идет валом. Вот и выходит – не труслив, а знает, чо к чему… Умнеющий зверь! И карактерный…

– Как это – характерный?

– А так: если в кошару попал – всем, сколь есть овечек, глотки порвет. Жрать не будет, а порежет всех. Это у него – обязательно…

– Вот сволочной зверь! Всех!

– Сколь есть! Сволочной, это верно.

– Слушай, Курков, а с колчаковцами у вас сильные бои были? Они ведь тоже… характерные.

– Да, было… Как же без этого?

– Ну, а как у вас насчет грабежей по дорогам? Были банды?

– Банды не банды, а так… блуд кое-какой кажное лето случается… Особливо конокрады. Одначе и тем дороги перепаханы…

– Милиция ловит?

– И милиция тоже… А боле сами мужики конокрадишек казнят… «метят».

– Убивают самосудом?

– Зачем сразу убивать? Всяка тварь жить хотит… А поймают мужики с ворованными конями – леву ладошку на пенек, да топором по пальчикам… Не воруй!

– Да… А правую руку не рубят?

– Нет. Ну рази уж вдругорядь изловят. А которые заядлые, ну тех, бывает, и кончают навовсе.

– Нельзя так! Это еще при царе было, а теперь власть своя, рабоче-крестьянская. Бороться с самосудами надо! Беззаконие…

– Да ить, конечно – не похвальное дело… А ну, голуби!

Снова бьют подковы о передок саней и на поворотах заносит широкую кошеву.

Овладевает дорожная дремота…

– Тпру-р-ру… Приехали, товарищ народный следователь.

Подслеповатые домишки… Площадь с неизбежной коновязью. Каменный магазин с железными ставнями. Двухэтажный каменный дом. Еще один…

По площади ходит и гремит колотушкой ночной сторож.

Вот оно – древнее село Святское. Резиденция камеры народного следователя 7-го участка энского округа…

– Вот, следователя вам доставил. Его к кому на квартеру? Слыхал, поди, – обратился мой ямщик к старику.

Тот объяснил.

Ямщик свернул в переулок, подъехал к покосившемуся дому-пятистеннику. Кнутовищем застучал в ворота – потом – в деревянные ставни…

– Просыпайсь, хозяйка! Примай своего квартеранта…

Двадцатого января 1927 года народный следователь Святского, Большаковского и Муромского районов был утвержден Районным Исполнительным Комитетом и начал знакомиться со своим участком, делами его и людьми.

Вот я в квартире райуполномоченного ОГПУ Дьяконова.

Он старше меня лет на шесть, сухощав и невысок. Лицо со скулами, туго обтянутыми коричневой от загара кожей. Впоследствии я убедился: загар этот – вечен. И зимой и летом одинаков.

С потолка комнаты свешиваются гимнастические кольца. Около печки – тяжелые гири.

Но главное в комнате уполномоченного ГПУ – книги. Книги на трех этажерках, книги на столе, книги на подоконниках.

– Много читаешь, товарищ уполномоченный?

– Много читаю, следователь… Много. Иначе нельзя. А ты?

– Да, конечно…

– Это хорошо. Наши деятели сейчас тоже к книжке потянулись, да не у всех вытанцовывается… Грамоты не хватает. Ну, что ж? Рассказать тебе о районной советской власти?

– Обязательно.

– Гм… Председатель РИКа Пахомов… Лет ему уже… к пятому десятку подбирается. Бывший начальник уголовного розыска при колчаковщине – партизанский вожак. Мужчина «сурьезный» и большой законник. Упрям, очень упрям… Ну что еще о нем?

– Я с ним уже познакомился. С первой встречи предупредил, что, если из округа не будет соответствующего отношения, не станет отапливать камеру…

– Вот, вот. А если будет бумага с печатью – дровами завалит.

– Ну, у меня печать своя…

– Тогда ты обеспечен… Секретарь райкома Туляков. Хороший человек, прекрасный коммунист… Всем бы взял, да малограмотен. От «пущай» еще не ушел. В будущем году поедет учиться. Учти – в разговорах вспыльчив и пытается командовать… Заврайзо Косых. Тоже бывший партизанский командир. Политически хорошо подкован, но окружен кулацкой родней. Принимает подношения.

Райком, райисполком, рабкооп, райфо, РАО… За каждым словом, обозначающим учреждение, – живые люди. Живой человек, большей частью – большевик, овеянный партизанской славой, покрытый рубцами старых ранений, но – малограмотен.

Все они мечтают: учиться, учиться… Но учиться некогда. Работы – непочатый край.

– Слушай, Виктор Павлыч! А в глубинке тяга к знаниям чувствуется? И как… с классовым расслоением?

– Насчет тяги – а когда ее в деревне не было? Со времен Ломоносова деревня к грамоте тянется, да не выходило… Что ж тебе сказать? Тут роль избачей и учителей – огромна. А с ними не все благополучно. Много понаехало к нам городских. В крестьянском хозяйстве – ни уха ни рыла. Нужно своих учителей воспитывать. Вот в будущем году мы твердо решили 30 человек из окончивших ШКМ оставить в районе… Вынесли такое решение и в райкоме и в РИКе. Касательно же классового расслоения… нэп много напутал. В годы военного коммунизма было проще: вот тебе кулак, а вот бедняк! Теперь много труднее. Вчерашний бедняк нынче раздобрел – стал «середняк». А старые кулаки распродались многие… Обеднели… Куда их отнести?..