Морской волк. Стирка в морской воде

Я отпустил ручку и пошел назад к трапу. Поднявшись, я сразу увидел Андрея. Он, покачиваясь и сжимая голову руками, мелкими шагами передвигался в мою сторону. Я удивился, что его так развезло. Видимо, на камбузе работала плита, и в духоте он быстро созрел.

— Давай помогу, старик, — крикнул я.

Он непонимающе поглядел на меня, оторвал одну руку от головы и протянул в мою сторону запачканную кровью ладонь. Я кинулся к нему.

— Что? Что случилось, Андрюха?

— Убили, суки, — обречённо прошептал он и сполз по переборке на палубу.

Воскресил я его не очень быстро — удар был довольно сильным. На затылке вспухла огромная шишка, и под разорванной кожей бушевал какой-то капилляр, заливая волосы кровью.

На камбузе была аптечка, и я заглянул туда. Кроме аптечки, я обнаружил валявшуюся на полу деревянную скалку и распахнутые дверцы шкафов по всему периметру помещения. Опять обыск.

Я вылил на Андрея по полбутылки перекиси и йода. Когда кровь остановилась, помазал сверху мазью от ожогов и за неимением нашатыря сунул ему под нос бутылочку с остатками йода. Он долго нюхал, потом открыл глаза и потрогал голову.

— Это не ты пошутил? — спросил он вполне серьёзно.

— Сейчас схожу за скалкой и так пошучу! — ответил я вполне серьезно.

Андрей постепенно отошел от шока, но ничего интересного не вспомнил. Он открыл холодильник, наклонился и получил по голове. Когда очнулся, обнаружил кровь и решил, что это — конец. Когда очнулся во второй раз, увидел меня и решил, что это я пошутил.

К Хомуту идти расхотелось. Он, конечно, уже спит богатырским сном, тем более что скоро ему заступать на вахту. Я проводил Андрея, который продолжал недоверчиво коситься в мою сторону, видимо, ожидая признания, и отправился спать.

Этот шотландский «Баллантайн», обклеенный медалями не хуже портрета Брежнева, оказался той еще гадостью. Неудивительно, что капиталисты так мало пьют и так много разбавляют. А потом начинают плести интриги, пытаясь добраться до богатейших в мире запасов водки, и при этом делают невинный вид, будто их интересуют всего лишь нефть, газ и редкоземельные металлы.

Мой организм вяло боролся с иноземной интервенцией, поэтому сразу уснуть не удалось, и я переключился с ликёро-водочных проблем на насущные.

Судя по всему, старпом всерьез ударился в поиски. Колькину каюту он обшарил, скорее всего, ночью, пока мы с Валентином бродили по палубе. А может, еще раньше, И на камбуз он забрался не зря. Андрей, Колька и Хомут частенько собирались по вечерам за картами, дулись в «кинга» и в «тысячу», и боцман периодически упрекал Андрея за то, что он носит на посиделки общественный сыр и ветчину.

Наверное, когда Андрей зашел на камбуз, старпом был уже там. Время он выбрал удачное, тихое, но внеплановое появление шефа его напугало, и он, не задумываясь, применил скалку, чтобы не отвечать на вопросы по поводу распахнутых шкафчиков. Похоже, он не очень любит своих коллег. А это значит, что в ближайшее время, если не сегодня ночью, он навестит каюту Хомута. Хомута передвинули на утреннюю вахту, которую раньше стоял Колька. Возможно, сам старпом и подал дедушке эту идею. Как это ни печально, но сегодня эту же вахту придётся отстоять и мне, спрятавшись где-нибудь поблизости от хомутовской каюты.

Я зажёг лампочку над головой и, взяв часы, выставил будильник на четыре утра и тяжко вздохнул. Завтра мне опять попадет от проживающего за переборкой Сергеича. Сергеич спал очень чутко, и, бывало, по ночам спускался в машину и находил там какие-нибудь незакрепленные железяки, хотя, казалось бы, все звуки мощно перекрывал шум работающего двигателя. Мне уже не раз приходилось выслушивать его укоризненные наезды за незапертую дверцу рундука или за звенящую чайную ложку в стакане.

Мучимый глубоким раскаянием, я зарылся в подушку…

Я проснулся не от будильника. Это был какой-то другой, непонятный звук. Я сел на койку, свесив ноги, и потянулся за часами. Без десяти четыре.

Пароход слегка покачивало, и я на всякий случай проверил дверцу рундука, потом взял сигареты со стола, сел на диван и закурил.

За переборкой заворочался, заскрипел койкой Сергеич. Я замер, хотя был уверен, что двигался бесшумно и совсем негромко курил. Сергеич вышел в коридор и, укоризненно шаркая, направился к туалету.

Теперь можно спокойно умыться. Я подошёл к раковине и нажал на кнопку выключателя.

Вспыхнула лампа, осветив в зеркале заспанное лицо, и одновременно грянули выстрелы. Они донеслись откуда-то извне и сверху, приглушенные переборками и шорохом прохладного воздуха, струившегося из кондиционера. Но в том, что это именно выстрелы, не было никакого сомнения.

Я метнулся к столу, громыхнув стулом, мимолетно подумал о своевременно отсутствующем Сергеиче и выдвинул ящик.

Пистолета на месте не было.

Снова раздались выстрелы. Я выбежал из каюты и кинулся наверх.

Выскочив из надстройки на тёмный ботдек, я сразу наткнулся на Хомута. Сноп света, прорвавшись наружу сквозь распахнутую дверь, на мгновение осветил его и матово блеснул в тёмной лужице, растекающейся по деревянной палубе.

Дверь захлопнулась, и света не стало.

Хомут, скорчившись, лежал у трапа, упираясь головой в нижнюю ступеньку. Я подхватил его под локоть, и его рука безвольно откинулась вдоль тела. Я провёл ладонью по животу и груди и приложил руку к шее, нащупывая сонную артерию.

Та-а-ак… Вот, значит, как всё сдвинулось. Напрасно я понадеялся, что все рассосется само собой, и бросил дело на полпути. Не рассосалось. Два человека погибли, даже не поняв за что. И неизвестно, остановится ли на этом старпом. Нет, он у меня точно остановится, хочет он того или нет.

Я снял с пожарного щита короткий, но увесистый пожарный топорик и осторожно двинулся вверх по трапу.

Старпом на достигнутом не остановился. На крыле, навалившись спиной на пеленгатор, сидел Кит Китыч. Он запрокинул голову и широко раскрытыми удивленными глазами смотрел на мерцающие звёзды, то появляющиеся, то исчезающие в разрывах облаков.

Та-а-ак… Сколько там оставалось патронов? Шесть? Восемь? Не знаю, не считал. Но теперь осталось немного. На пятнадцать человек не хватит.

Дверь в рубку была открыта настежь. Из неё напористо шел воздух — значит, противоположная дверь тоже открыта. Возможно, старпом выбежал через неё и минут через десять появится на мостике, придумав какие-нибудь оправдания своего отсутствия.

Я прижался спиной к переборке, шагнул к зияющему темнотой проему и заглянул внутрь.

Ветер ударил в уши свистом и шелестом бумага. Больше никаких звуков внутри я не разобрал. Зато внизу, на ботдеке, хлопнула дверь, потом раздались голоса, отчетливый испуганный крик: «Сюда!» — и неуверенные шаги по трапу.

Я обернулся и закричал:

— Это старпом! Будьте осторожны! Он вооружён!

На трапе замерли. Рубка тоже не ответила на разоблачение канонадой, и я решился; Раскачавшись, я оттолкнулся рукой от косяка, прыгнул внутрь и сразу отскочил от проема в темный угол, до которого не долетали зеленые всполохи экрана радара. По мне никто не стрелял, и я рванулся к противоположной двери.

Я споткнулся где-то на середине и, падая, понял, что споткнулся об ещё одно лежащее тело.

Я выронил топор и успел подставить руки под лицо. Растянувшись на палубе во весь рост, я услышал, как отворилась дверь в штурманскую, и через пару секунд по глазам полоснул заливший рубку свет. Я зажмурился, сел, потирая ушибленную грудь, и открыл глаза.

Меня о чём-то спросили, но я не ответил. Я ошарашенно смотрел на вытянувшегося у моих ног человека. Я видел кровь на полу, видел небольшое, аккуратное входное отверстие чуть пониже основания черепа и еще одно на рубашке между лопатками и не верил, что это действительно он.

Кто-то потряс меня за плечо.

— Вставай!

Я начал, подниматься и, выпрямившись, обнаружил перед собой очень пожилого, бледного как мел мужчину с трясущимися губами.