Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин

– Погоди! Но как же… муж?

– А что муж? «Муж объелся груш» – так она обычно говорит. Этот мебельный королек спит и видит, как бы от нее избавиться. Женился по глупости, уж не знаю, как она его охмурила, только теперь он Марину как огня боится.

– Бьет она его, что ли?

– Да не бьет, а деньги тянет. Тянет – это еще мягко сказано! Высасывает, заглатывает, вбирает – ну точно, Рина-Пылесос! А толстяку и денег жалко, и на развод он подать опасается, знает, что супруга у него большую часть имущества оттяпает на раз-два. Она же хищница, такие своего не упустят. И муж, значит, поступает хоть и не по-мужски (я бы с такой в два счета разобрался, кукиш в зубы – и гуляй), но, согласись, остроумно: сам подбирает жене любовников, чтобы она их обирала, а его, болезного, не трогала.

– Не семья, а вертеп какой-то!

– Это так, конечно, но женщина она и прям роскошная, с этим не поспоришь…

С этим я и не думал спорить. Весь остаток вечера наблюдал, как особи мужского пола вились вокруг нее, будто мухи, и даже жужжали, – а незадолго до окончания банкета Марина, легко поднявшись с места, сама подошла ко мне, блеснула ровным жемчугом зубов, обласкала теплым взглядом продолговатых глаз, пахнула ароматом чистой кожи:

– Не знаю, как вас зовут, но вы загадочный молодой человек. Весь вечер не спускаете с меня глаз, а не подошли даже познакомиться. Я вам не нравлюсь?

– Нравитесь, – спокойно ответил я, улыбнулся.

– Вы влюблены?

– Пока еще нет.

– Хотите, я избавлю вас от этого «пока»?

– Вы так уверены в своих силах?

– Уверена. Ну, что же вы? Боитесь?

– Нет, конечно. Но не понимаю, как…

– Ах, боже мой! – Она презрительно повела гладкими смуглыми плечами. – Поехали.

И так уверенно прошла к выходу, ни разу не оглянувшись удостовериться, иду ли я за ней, что, завороженный, я двинулся следом…

Была ночь, был день, и еще ночь, и снова день – и шепот ласк, и рев страсти, и опустошенность коротких передышек, а потом она снова приближала ко мне свое лицо, засыпала пряно пахнущими волосами, целовала, гладила, кусала, пробовала на вкус, исторгала из моей груди особый, ни на что не похожий торжествующий стон, переходящий в рык обезумевшего самца. И сдавалась на милость победителя, и баюкала в объятиях…

В любовном угаре время летело на всех скоростях, мы оба похудели, смотрели друг на друга темными, ввалившимися глазами. Наконец головокружительный аттракцион стал притормаживать, возвращая нас к действительности со всеми будничными заботами.

– Ты познакомился с Мариной? – не заподозрив ничего дурного, спросила Катька, однажды увидев нас вместе. – Я рада. Про нее часто говорят много лишнего, но это не так. Я знаю ее лучше других, ведь мы подруги.

– Вот как?

– Да, представь! Дружим с самого детства. У нас в детском саду шкафчики стояли рядом: мой – с клубничкой, ее – с грушей. Сейчас мы стали «девушками из разных социальных слоев», но это ничего! Мы все равно дружим!

Катьке и в голову не могло прийти, что здесь сильно пахнет предательством. А саму Марину эта ситуация, казалось, только забавляла:

– Катька – просто наивная дурочка. Разве можно так верить людям? Я бы никогда не оставила без присмотра такого шикарного парня, как ты!

Я долго не мог понять, зачем я ей нужен. Не только же из-за секса, который, надо признаться, всегда был у нас на высоте. Потом начал кое-что понимать.

– Я поговорила с мужем, – сказала она однажды. – Ты включен в штат спичрайтеров, которые будут работать на него во время очередной предвыборной кампании. Ты знаешь, она начнется через месяц.

– Погоди, но я же тебя не просил!

– Ну и что? – она пожала плечами: это был ее любимый жест. – Тебе что, не нужны деньги? А кроме того, это даст нам легальную возможность встречаться как можно чаще. А кроме того…

– Что?

– Вместе мы сможем сделать кое-какой запас на черный день, вот что. На то, чтобы в очередной раз избраться в Думу, мой толстый дурачок готов потратить миллионы, миллионы… сотни, сотни миллионов! У тебя связи в СМИ, у меня связи в других местах. Мы поможем моему благоверному переложить лишние деньги из его кармана в наши, – она удовлетворенно улыбнулась. – Ты согласен получать десять процентов?

– Нет, мне вообще не нравится то, что ты задумала.

– Ах боже мой! – она опять повела плечами. – Можно подумать, я предлагаю тебе разбой на большой дороге. Его все равно обдерут, обдерут как липку. Кандидатов всегда обдирают. Не мы – так другие; а вернее сказать, если не согласишься ты, то я-то свой шанс упускать не намерена. Найду другого. Ну? Как?

Я подумал еще раз – и согласился. Это и было, наверное, моей главной ошибкой. Мы действительно, по выражению Марины, ловко «провернули» обе операции: и провели ее мужа в Думу, и положили довольно большой излишек «выборных» денег в свои карманы. И, наверное, именно с этой поры Марина и увидела во мне «родственную душу». Тот памятный разговор в гостинице, когда она предложила мне жениться на ней, был, я думаю, прямым следствием удачной операции, которую мы проделали всего пару месяцев назад.

«Я сделаю из тебя человека всего за каких-нибудь два-три месяца – конечно, если мой Стасик даст мне честное слово, что будет меня во всем слушаться», – сказала она тогда, перед тем как мы поссорились. Но я не хотел. Никогда в жизни я не хотел «быть послушным мальчиком», не желал, чтобы из меня делали человека, ни за что не позволил бы кому бы то ни было кроить и перелицовывать меня под чужой вкус. Марину это мало волновало – вот и пришлось ей объяснить, что ничего у нас не получится.

По счастью, следователям понадобилось всего каких-нибудь три-четыре часа, чтобы установить, что в момент смерти Марины (по словам эксперта, она произошла не менее четырех-пяти часов назад) я находился очень далеко, на Остоженке, где в присутствии как минимум пятнадцати свидетелей давал показания совсем по другому делу, относящемуся к категории дорожно-транспортных происшествий.

Краем уха или сознания я улавливал обрывки фраз, которыми перебрасывались эксперты:

– Видимых следов борьбы не видно.

– Ногти ее осмотрели?

– Да, отдали на экспертизу.

– Задушена, судя по всему, руками. Перед этим оглушили, ударив в висок. На шее и груди следы пальцев.

– Задушили и подвесили?

– Вроде того.

– Здесь?

– Скорее всего, на кухне. Там свежие следы – замывали, затирали. Потом волокли по коридору. На юбке и в волосах частицы коврового ворса.

– Соседей опрашивают?

– Да. Но, скорее всего, все бесполезно. День, все на работе. Никто ничего не видел. Только вот инвалид, что возвращался к себе с пакетом молока, упомянул о какой-то старухе.

– Что?! – закричал я. – Старухе?! Какой старухе?!

Оба говоривших одновременно повернулись ко мне – на их лицах было написано одинаковое удивление.

– О старухе с клюкой, которая вышла из подъезда и направилась к метро. При этом она еще весьма ощутимо стукнула своей клюкой какого-то деда по спине, потому что он загораживал ей дорогу.

– Старуха! Но ведь тогда, там, на эстакаде, тоже была старуха! И в этой истории с фотогр…

Я прикусил язык. Совсем ни к чему впутывать в это дело еще и Риту. Девочка и без того перепугана до смерти. А кроме того, ну кто поверит во всю эту дикую сказку с ведьмами и фотографиями, которые изображают смерть пока еще живых людей?

Пока еще живых…

Но я ошибался, думая, что никто не поверит. Поверила Ада.

Когда тело увезли и эксперты с плоскими чемоданчиками, осмотрев в моей квартире все, вплоть до последней пылинки, тоже погрузились в свой дребезжащий «уазик», я… в общем, вот тут-то меня и накрыло. Колотун был такой, что, кажется, я не смог бы удержать в руках и пуговицы, которая вдруг оказалась лежащей посреди комнаты. Наверное, ее обронил кто-то из следователей. Или… это была пуговица от костюма Марины?