Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин

– Сама ты… – у меня чуть не вырвалось грубое слово. – С ума сошла?!

– Ты же сам сказал – «если бы я мог чем-нибудь загладить»! Говорил или нет?!

– Говорил, но…

– Ну и вот! Объясняю же, если я сегодня верну ее такую, – Мила кивнула на Азиду, которая теперь, когда ее наконец оставили в покое, увлеченно лакала мороженое прямо из вазочки – сейчас она походила на черного котенка, – то мне больше ее никогда не доверят! А если я скажу, что выхожу замуж… И если покажу тебя как своего будущего мужа! И ты подтвердишь, что не прочь удочерить Асю! Это будет совсем другой коленкор, понимаешь? В полную семью детей вообще охотно отдают!

– Да не могу я жениться!

– Фиктивно! Фиктивно! Жить со мной и как-то содержать нас с Асей от тебя никто не требует! Я прошу только выручить меня, понимаешь? Выручить! Меня и ее! Ты себе и представить не можешь, что такое жить в интернате! А я буду ей матерью настоящей, настоящей!

Эта дикая мысль так захватила Милу, что она начала подгребать под себя мою руку, перехватывая рукав все выше и выше, и, несмотря на всю свою внешнюю привлекательность, стала похожа на паучиху.

– Ты должен нам помочь! Должен! Ведь это же ты во всем виноват!

Я хотел отказаться, наотрез, категорически отказаться в самой резкой форме, так отказаться, чтобы даже мысли у Милы не возникло продолжать уговаривать меня вступить с ней в фиктивный брак, но тут до нас донесся жалобный всхлип.

Действие обезболивающего укола заканчивалось – выронив вазочку с мороженым, Азида обхватила здоровой рукой загипсованную и, баюкая ее, словно куклу, готовилась заплакать.

Я опять вспомнил ни с чем не сравнимый ужас, который охватил меня, когда я почувствовал, что наступил на играющего ребенка. Холодный пот выступил у меня на лбу. Взглянул в черные глаза маленькой девочки, взгляд которой был не по-детски серьезным. Азида смотрела на меня и как будто тоже ждала ответа.

Огромное чувство вины вновь охватило меня. Оно душило, сдавливало меня жестким и колючим кольцом.

Азида заплакала…

– Короче говоря, первое сентября своего первого учебного года в университете я встретил не только студентом, но и мужем, – закончил я, отметив про себя, что Ада слушает меня очень внимательно. – Брак был зарегистрирован втайне от всех. Хотя, конечно, не втайне от администрации интерната, которой копия свидетельства о браке была как бальзам на душу. Мила сдержала слово и не дергала меня по пустякам – только когда собирала документы на девочку и кое-где было необходимо мое присутствие. И потом еще, когда оформляла документы на квартиру, ей, как молодой матери и самой сироте, от правительства Москвы полагалась квартира – маленькая такая, на самой окраине города, но все-таки собственная. До этого Мила прозябала в каком-то общежитии для рабочих. А когда она получила и Азиду, и квартиру, то оказалась настолько счастлива, что стала сама торопить меня с разводом. Мы развелись примерно через год, так же тайно, как перед этим расписались…

– Мне кажется, я могу некоторым образом сказать, что было дальше, – задумчиво сказала Ада, продолжая тем не менее очень ловко управлять машиной. – Оба вы не слишком стремились к взаимным встречам. Судя по тому, что вы рассказали о девушке по имени Мила, она – Овен: небрежность в прическе и одежде, трудности с устройством личной жизни, безответственность и несерьезное отношение к самым серьезным вещам, преданность внезапно охватившей идее, которая моментально становится идеей-фикс. Конечно, она Овен. Да об этом можно судить уже по одному тому, каким способом она сделала вам предложение: образно говоря, просто приставила нож к горлу. Это Овен, Овен, находящийся под влиянием Марса. Такие люди обладают очень решительным характером и не подвержены сомнениям, считают свои интересы главнее чужих… А кроме того, они не очень-то ладят со Стрельцами, да и Стрельцы зачастую не испытывают к Овнам большой любви. Люди этих знаков обычно идут разными дорогами. Вот почему вам было неинтересно друг с другом. Да. Так и что же, до сегодняшнего дня вы больше не видели свою жену, простите – Милу?

– Нет, почему же… Я видел…

И я чуть было не застонал сквозь стиснутые зубы, так ярко встала перед глазами эта картина: такой же осенний, как и сейчас, день, кладбище, сырое от льющего без перерыва дождя. Ноги утопают в мокрой земле.

Маленький гробик – такой маленький и такой нарядный, что невольно вызывает воспоминание о красивых коробках, в которых в витрине «Детского мира» выставлены роскошные куклы ростом с настоящую маленькую девочку.

И бледное, словно восковое личико Азиды, которая лежит в этом гробу, чуть приоткрыв восковые губки.

И Мила, дрожащими руками поправляющая на ней какой-то покров…

– Я видел ее на похоронах Азиды.

Ада, нахмурив тонкие брови, живо обернулась:

– Что? Девочка умерла?

– Да. Через два года после того, как мы… как Мила ее удочерила. Это произошло так… внезапно. У малышки стала болеть голова, она не спала ночами, плакала. Ее сперва таблетками пичкали, потом назначили обследование и сразу такой страшный диагноз: опухоль мозга! Вот тогда после долгой разлуки я и увидел Милу. Тяжелая была встреча. Она билась на полу, кричала, завывала, как волчица… – я вздрогнул от этих воспоминаний. – У меня не так много знакомых в медицине, но подключили всех. Никто не обнадеживал. Все время говорили: нужна операция, нужна операция, оперировать надо в Германии, стоит очень дорого, сотни тысяч долларов, включая послеоперационный уход и реабилитацию. Мила действовала очень решительно – продала квартиру, оплатила все, что ей говорили. Но девочка умерла. Мы вместе ее похоронили.

– Вместе – это вы и Мила? – осторожно спросила Ада.

– Да. И еще Катя.

– Кто это – Катя?

– Катя? – Я задумался, как правильно сформулировать суть своих отношений с Катькой. – Она… ну в общем… Это девушка, с которой у меня в ту пору был роман. Так получилось, что мы учились в университете на одном факультете, и она… параллельно работала медсестрой, выхаживала Азиду. Не настоящей медсестрой из больницы, а патронажной, из Красного Креста. Она по собственной инициативе работала в этой организации, много делала для сирых и убогих… Я пришел навестить девочку, увидел возле ее постели строгую тоненькую девушку в белом халате. Мы разговорились и выяснили, что учимся на одном факультете. Так началось все…

– А, ясно. Сейчас у вас уже другая девушка?

– Да, – ответил я сухо, не считая нужным распространяться о том, что именно благодаря Катьке я познакомился с Мариной. Они были подругами. Близкими подругами.

Удивительное дело! Эта рыжая Ада своими простыми вопросами, которые она к тому же и задавала как-то очень умело, вызывала в моей памяти события и образы, которые я бы хотел забыть.

– И что же дальше случилось с Милой?

– Не знаю. После похорон я ее больше не видел.

– И не интересовались, как она?

– Интересовался. У Катьки. Она сказала, что, оставшись без дочери, и без квартиры, и вообще без какой-либо поддержки, Мила… опустилась.

– Что это значит?

– Что значит, когда человек опускается? – произнес я с досадой. – Стала пить, пить крепко. Пошла по рукам. Ела от случая к случаю, иногда и даже часто брала еду из мусорных баков возле ресторанов. Жить ей было уже негде, бомжевала. Потом и вовсе потерялась. Никто из нас больше не знал, где ее найти.

– А вернее говоря, никто и не пытался ее искать, – подсказала Ада.

«А не высадить ли мне ее из машины?! Несмотря на то, что она за рулем?!»

– Если угодно – да! – я сказал это резче, чем хотел. – Не интересовались. У вас есть еще вопросы?

– Да, есть один. Не пригласите ли вы меня на чашечку кофе?

Против ожидания, я очень обрадовался этому предложению. Было почему-то жутковато входить в свою квартиру одному, особенно… особенно после того, как серебряный голос Марины пообещал мне еще один сюрприз. «Я постараюсь прибыть туда раньше тебя, мой милый. Ты все-таки должен увидеть, что ты со мной сделал».