В день пятый

— Хорошо, — говорит наконец Чума. — Просто сделайте так, чтобы он не оказался у меня на пути.

Связь обрывается, и Чума допивает остатки кофе движением, которое внешне выглядело решительным, несмотря на то что чашка беспокойно звякнула на блюдце.

Практически в это самое мгновение на площадь выходит Томас Найт. Он щурится на солнце, сгибаясь под тяжестью чемодана, источая озабоченную растерянность, свойственную туристам всего мира. Одежда выдает в нем чужака, американца, так что он привлекает к себе внимание задолго до того, как останавливается, чтобы изучить план, имеющийся в путеводителе. Похоже, Найт слегка прихрамывает.

Улыбнувшись, Чума отворачивается и ставит крошечную чашку на стол рукой, которая теперь стала совершенно твердой.

Глава 16

Томас вышел из такси уставший, испытывая легкую тошноту. Нескончаемые потоки машин носились по вымощенным древней брусчаткой улицам совершенно хаотично и с огромной скоростью. Дважды Томасу казалось, что такси собьет пешехода, внезапно выскочившего прямо под колеса, и один раз они действительно задели боковое зеркало встречного микроавтобуса, водитель которого ответил на это гневным сигналом клаксона, однако при этом и не подумал сбавить скорость. Не в силах понять итальянский язык таксиста, Томас протянул несколько банкнотов, тот без слов взял десять евро и тотчас же снова вернул потрепанный бирюзовый «форд» в уличный поток.

Сгибаясь под тяжестью чемодана, Томас прищурился, читая названия улиц, написанные на стенах угловых зданий. Пару раз повернув не туда, он в конце концов отыскал нужный переулок. Там, где солнце было менее настойчивым, а рев машин — более приглушенным, Найт нашел большую дверь под аркой, втиснутой между пекарней и кафе-баром. Полотно, имевшее в высоту добрых двадцать футов, было покрыто древней зеленой краской и утыкано гвоздями, почерневшими от времени. Томас подергал за рукоятку звонка, спрятанную в пасти бронзовой львиной морды, и стал ждать.

Это была церковь Санта-Мария-делле-Грацие и, главное, обитель, где брат Томаса провел часть последних недель своей жизни. Найт, знавший по-итальянски лишь несколько фраз, почерпнутых из путеводителя на борту самолета, неуверенно переступал с ноги на ногу. Следующая пара минут, если дверь откроют, обещала стать очень затруднительной.

В большой двери со скрипом отворилась маленькая калитка, подобная воротам в мечту, и вышел молодой мужчина в черной сутане. Волосы его были аккуратно подстрижены. Какое-то мгновение он откровенно разглядывал Томаса сквозь овальные стекла очков без оправы. Найт начал было что-то виновато бормотать по-английски, но, прежде чем он успел сказать что-либо осмысленное, с молодым священником произошла странная перемена. Широко раскрыв глаза, тот отступил назад и открыл рот, не произнеся ни звука. Похоже, он был сбит с толку, даже напуган.

Томас торопливо выдал новую порцию извинений, потом сказал:

— Прошу прощения за то, что вот так нагрянул к вам. Я не говорю по-итальянски. Надеюсь, я никому не помешал. Меня зовут Томас Найт. Мой брат Эд жил здесь в прошлом году. Он священник из Америки.

— Вы его брат, — с облегчением произнес священник, и его растерянность растаяла так же быстро, как и пришла. — Да. Вижу. Заходите.

Томас проследовал за ним по темному сводчатому коридору, где было на несколько градусов прохладнее, чем на улице, и дальше, в залитый солнечным светом сад, обрамленный тенистой зеленью апельсиновых деревьев, увешанных плодами, еще маленькими и бледными. Как только дверь позади со щелчком закрылась, уличный шум затих и они словно очутились на загородной вилле.

— Я отец Джованни, — представился молодой мужчина, протягивая сильную руку оливкового цвета.

Улыбнувшись, Томас пожал ее.

— Мне следовало бы предупредить о своем приезде, но это произошло совершенно спонтанно, — снова начал он.

Похоже, итальянец не понял смысла этой фразы, и Томас махнул рукой, показывая, что не нужно заострять на ней внимание.

— Вы еще не нашли, где поселиться? — спросил священник. — Думаю, у нас найдется комната на несколько дней, а потом здесь все заполнят клариссинки. Монахини из Ассизи.

— Пары дней будет достаточно, — сказал Томас, радуясь тому, что ему не придется снова рисковать жизнью среди бешеного столпотворения машин на улицах города, ища кров на ночь. У него до сих пор болела нога после падения в ров в зоопарке, и Найт очень устал. Можно будет поспать пару часов, сходить поужинать, а затем он уже постарается определить, что именно хочет получить от этой поездки, если не считать того, что ему по соображениям здоровья пришлось покинуть на время Чикаго.

— Кажется, ваш брат оставил у нас кое-какие коробки, — продолжал священник, провожая Томаса через внутренний дворик к каменным ступеням. Тот застыл на месте, и священник добавил: — Вероятно, вы захотите на них взглянуть.

Это было все равно что войти под ледяной душ, смывший всю усталость.

— Да, — ответил Томас. — Прямо сейчас, если не возражаете.

В комнате, которую ему выделили, имелись кровать, древний комод, письменный стол с единственным стулом и простое деревянное распятие на белой отштукатуренной кирпичной стене. Томас прогулялся по терракотовым плиткам босиком, наслаждаясь их прохладой, а затем надел сандалии и направился обратно тем же путем, каким пришел. Отец Джованни ждал его внизу с тяжелым чугунным ключом в руке.

— Сюда, — сказал он.

Они прошли мимо просторной общей трапезной и открытой двери кухни, откуда исходил сильный аромат свежеиспеченного хлеба и розмарина. Разговор велся ни о чем: о перелете, о погоде дома, о том, какой в обители распорядок дня. О деньгах речь пока что не заходила.

У другой лестницы священник поздоровался с проходившей мимо монахиней в коричневой рясе, а затем провел Томаса в кладовку, заставленную ящиками и коробками.

— Все это принадлежало Эдуардо, — сказал он. — Я плохо его знал, но, по-моему, он был… — Отец Джованни запнулся, подыскивая подходящее слово. — Интересным. — Улыбнувшись воспоминанию, он вышел и закрыл за собой дверь.

Томас постоял, затем пододвинул к себе одну коробку и откинул картонные клапаны. Внутри лежали книги на английском, итальянском и на других языках, в том числе на французском и на латыни. Насколько смог определить Томас, в основном это были богословские труды, библейские толкования, книги по истории церкви и археологии. Имелись и чисто научные работы, в том числе принадлежащие перу некоего Тейяра де Шардена [8]или посвященные ему. Однако внимание Томаса в первую очередь привлекли бумаги и дневники. Он взял в руки тонкую тетрадь. В ней оказались какие-то списки и примечания, сделанные знакомым почерком брата, торопливым и неразборчивым. Первая страница была озаглавлена «Помпеи».

Томас рассеянно улыбнулся, поражаясь доскональности брата, и вдруг встрепенулся, услышав доносившиеся из коридора голоса. К кладовке приближались двое, один говорил громко и сердито.

Томас машинально сунул дневник во внутренний карман куртки. Тут дверь распахнулась, и в кладовку, сверкая глазами на Томаса, ворвался мужчина с красным от ярости лицом. Следом за ним спешил отец Джованни, растерянный и испуганный.

Первому мужчине, судя по одежде, также священнику, было лет шестьдесят — крупный, широкоплечий, с громоподобным голосом. Ткнув Томасу в грудь пальцем, он выдал долгую тираду по-итальянски. Найт поднял руки, растопыривая пальцы.

— Он говорит, что вы должны уйти, — объяснил молодой священник. — Это место только для людей церкви. Вам нельзя здесь находиться.

— Почему? — удивился Томас. — Что я такого сделал?

Последовал еще один быстрый обмен фразами по-итальянски. Казалось, накал пожилого священника нарастает с каждой секундой.

Опустив руки, Томас украдкой взглянул на отца Джованни.

— Я ему объяснил, кто вы такой, но он сказал, что до особого распоряжения все это является собственностью церкви, — виновато пожал плечами тот.