Казнь на Вестминстерском мосту

Значит, его маскировка оказалась менее действенной, чем он рассчитывал, подумал Питт. Надо будет в следующий раз не забыть о ногтях.

— Тощий Джимми сказал, что ты можешь помочь, — тихо проговорил он. — У меня есть сведения, которые могут показаться тебе полезными.

— Тощий Джимми… Лады, проходь. Неча стоять тута, с моей-то ногой.

Питт слышал историю Дьякона. Его отец убрался в Австралию в те времена, когда депортация была обычным наказанием за мелкое воровство, а его мать с тремя детьми отправили в работный дом. Юный Уильям Стаффорд был поставлен на «сбор пеньки» — на распутывание старых канатов — в возрасте трех лет. В шесть он сбежал и долго скитался, попрошайничая и воруя, пока его не подобрал воровской вербовщик, человек, который делал из детей воров и карманников, а потом использовал их труд, забирая львиную долю дохода. Он держал их под замком, но взамен сытно кормил и обеспечивал защиту. Уильям успешно обчищал карманы, а потом поднялся до новых высот искусства и стал заниматься «филигранным ремеслом» — обкрадывать женщин. Пока он сидел в тюрьме Колдбат-Филдз, у него от влаги разболелись суставы и пальцы утратили гибкость и ловкость. Тогда он занялся «ловлей синей птицы»: стал воровать свинец с крыш, главным образом с церковных, тем самым и заработав себе прозвище. Неудачное падение с обледеневшего ската закончилось осколочным переломом бедра, началась гангрена, которая стоила ему ноги. Сейчас он практически не вылезал из своей тесной комнатушки, заставленной мебелью, сидел у чадящего камина и торговал сведениями и связями.

Дьякон предложил Питту сесть, и тот устроился в огромном, глубоком кресле напротив хозяина, в ярде от огня. Собака легла между ними и устремила взгляд своих поросячьих глазок на гостя.

— Ну, и чё у тя? — с любопытством спросил Дьякон. — Тощий Джимми знает мене. Хоть он и гад, он фуфло не гонит, вот и те не советую, иначе гнить те в канаве — оглянуцца не успеешь.

Питт не сомневался, что его изобьют до смерти, если он будет «гнать фуфло» Дьякону. Он дословно пересказал то, что с такой тщательностью собирал весь день. Судя по виду, хозяин лачуги остался доволен: на его широком лице появилось торжествующее выражение, а губы раздвинулись в беззубой улыбке.

— Ясныть. Так от мене-то чё надыть? Не за так же все это?

— Убийство на Вестминстерском мосту, — без обиняков ответил Питт. — Анархисты? Ирландские фении? [11] Революционеры? Что ты слышал?

Дьякон был искренне удивлен.

— Да ничё! Хоть мыслишки и есть. Десяток лет назад я бы сказал, чё это Гарри Паркин. Великий был анархист, но в восемьдесят третьем его повесили. Три недели в «солонке», потом вздернули. Никчемный был человечешка, годный тока за мухами гоняцца.

— За ограбление пьяных не вешают, — напомнил Питт.

— Пришиб какого-то типа в дорогих щиблетах, — пояснил Дьякон. — Забашлял фальшивками, вот Паркин и проломил ему башку у всех на виду. Тупой ублюдок!

— Не очень-то много от тебя пользы, — сухо произнес Питт. — Ну-ка, напряги мозги.

— А давай я спрошу Мэри Мерфи, — предложил Дьякон. — Она шлюха. Ходит в одиночные плавания, без сутенера. Она точняк скажет, ежели это фении; тока я заложусь, чё не они.

— Анархисты? — не отставал от него Питт.

Дьякон покачал головой.

— He-а! У них мозга не так работает. Привязать мужичонку к фонарю на Вестминстерском мосту! Чё им с ентого? Они бы бонбу зафинделили, чё-нить этакое, показное. Любють они бонбы. А по-тихому не работают.

— А что здесь об этом думают?

— Чё его грохнули из ненависти, чё дело тута личное. — Дьякон пошире приоткрыл свои маленькие глазки. — Это не фуфло — я же этим бабло зашибаю. Давно б кормил червей, если б втюхивал людям вранье. Да, я не могу дале воровать, ловкость ушла, но если б мне не на чё было жить, я бы двинул в нищие!

Да уж… Дьякон с его чувством собственного достоинства вряд ли опустился бы до того, чтобы заниматься попрошайничеством, выставляя напоказ фальшивые или специально нанесенные увечья.

— Да, — согласился Питт и медленно встал, внимательно наблюдая за собакой. — И не нежился бы в каком-нибудь логове до конца своих дней. — Это было жаргонное выражение, обозначавшее «прятаться от полиции в пустом доме».

Дьякон отлично понял угрозу, но не обиделся; это был ожидаемый этап торговли.

— Мокруха никак не завязана на нас, на Ист-Энде, — прямо заявил он. — Нам от него никакого толку. А об анархистах и прочих мы знам, потому как нам выгодно. Я тут послухаю, чё грят, — должен же я отплатить за то, чё ты мене дал. Но помяни мое слово: это не революционеры. Советую поискать среди таких, как сам бедолага.

— А если это случайный сумасшедший? — мрачно предположил Питт.

— Ox, — вздохнул Дьякон. — Ну, есть у нас такие, но они не при делах. Мы худо-бедно присматриваем за ними. Точно говорю, миста, хто-то из евойного кругу. Из таких же, как он.

На пятый день со свадьбы Эмили и отъезда новобрачных в Париж на специальном поезде, привязанном к расписанию пароходов, Питта, которому впервые после убийства удалось рано лечь спать, разбудил громкий и настойчивый стук в дверь. Он медленно выбирался из сладких объятий сна и не сразу сообразил, что стук ему не пригрезился, что это реальность, требующая его участия.

— Что такое? — сонно спросила лежащая у него под боком Шарлотта. Вот удивительно: грохот спать ей не мешает, но стоит кому-нибудь из детей издать хоть малейший звук, как она тут же вскакивает, накидывает халат и спешит к ним прежде, чем он успевает сообразить, в чем дело.

— В дверь стучат, — глухо произнес Томас и в темноте потянулся за брюками и курткой. Пришли наверняка за ним, и ему наверняка придется куда-то идти глубокой ночью. Он поискал носки, но нашел только один.

Шарлотта села и попыталась нащупать на тумбочке спички, чтобы зажечь лампу.

— Не надо, — тихо сказал Питт. — Он где-то здесь.

Шарлотта не спросила, кто стучит в дверь, так как по опыту знала, что это может быть только констебль, принесший срочную весть. Ей не нравились такие ночные визиты, но она смирялась с ними, понимая, что это — часть жизни мужа. Зато она очень боялась, что могут прийти и постучать в дверь, когда Томаса не будет дома, и тогда весть окажется страшной, настолько, что она ее не переживет.

Питт нашел другой носок, надел его и встал. Наклонившись, поцеловал Шарлотту, на цыпочках вышел из спальни и спустился вниз. Надев ботинки, распахнул входную дверь.

На пороге стоял констебль, часть его лица была освещена уличным фонарем.

— Еще один! — выпалил он с облегчением от того, что можно разделить с инспектором владевший им ужас. — Мистер Драммонд говорит, чтобы вы прибыли немедленно. Я взял кэб, сэр; пойдемте, если вы готовы.

Питт увидел экипаж, стоявший на некотором расстоянии от его дома. Кучер, чьи колени были прикрыты одеялом, не выпускал из рук вожжи, лошадь била копытом, от ее дыхания в воздух поднимались облачка пара.

— Что еще один? — не понял Питт.

— Еще один депутат парламента, сэр, с перерезанным горлом и привязанный к фонарю на Вестминстерском мосту — точно так же, как первый.

Инспектора будто обухом по голове огрели. Он не ожидал этого; Дьякон убедил его, что убийцей двигали личные мотивы: страх, или алчность, или давно лелеемая жажда мести. Напрашивался худший из всех возможных ответов на поставленные вопросы: в городе орудует маньяк.

— Кто? — в полный голос просил Питт.

— Вивиан Этеридж. Никогда о нем не слышал, — обеспокоенно ответил констебль. — Хотя я и так мало знаю о политиках, только о тех, кого знают все.

— Пошли. — Томас взял пальто — перчатки из карманов он не вынимал, — закрыл дверь и по мокрому тротуару, вдоль блестящих от росы стен домов пошел за констеблем. Они сели в кэб, и экипаж тут же покатил к мосту.

Питт заерзал, засовывая полы рубашки в брюки. Он сожалел, что не оделся потеплее: на мосту будет холодно.