Компромат

— То есть как — курит? — испугалась Клавдия. — Она мне клялась, что бросила…

— Ой, ну куда только родители теперь смотрят! — поджала губы соседка. — Тринадцать лет ребенку, а она уже «курить бросила».

— Не тринадцать. Четырнадцать, — поправила Клавдия.

— Невелика разница. Девочка еще и с сигаретой во рту, тьфу! Губы накрашены. Очень нехороший вид. Я бы на месте этого мальчика с ней по улице не ходила. Мне бы стыдно было…

— Ага… — пробормотала Клавдия.

Наверное, никто во всем многоэтажном их доме не смог бы накрутить ее лучше, чем эта бабушка-соседка.

Закипая, Клавдия стала открывать дверь.

— Кто дома? — поинтересовалась она, едва прикрыв за собою дверь.

Голос ее прозвучал неестественно звонко. Это был сигнал: грядет буря.

— Отца нет до сих пор, наверное, в своей мастерской слесарит, — откликнулся из комнаты Максим. — А остальные все на месте. Привет, ма!

— Привет. Мог бы выйти, встретить меня, между прочим. — Клавдия принялась стаскивать сапоги. — Лена, — крикнула она, — а ты чего молчишь?

Дверь ванной приотворилась.

— Я умываюсь.

— И зубы чистишь небось?

— Зачем? — удивилась дочь. Удивление, впрочем, вышло довольно фальшивым.

— Иди-ка сюда, дорогая, — прошипела Дежкина и, так и не скинув второй сапог, сама пошла навстречу. — Ну-ка, дыхни, быстро!

— Мам, а ты хлеб купила? — попытался перевести разговор на другую тему Максим, выскочив в коридор. — У нас хлеба нет.

— Ну конечно! Все мама должна делать: купи, принеси, накорми, заработай! — Быстрым движением Клавдия сунула носок сапога в зазор двери ванной. — А вы лишь есть можете… и еще курить в подворотнях!

— Кто это курит в подворотнях? — спросила Лена. — Я, что ли?

Клавдия распахнула дверь и, уперев руки в бока, встала перед дочерью.

— Разумеется, не ты! Ты у нас куришь у всех на виду! Сколько можно тебе говорить…

— Ну хватит, ма! — раздраженно перебила ее Лена, покрываясь красными пятнами. — Опять начинается, да? Если у тебя дурное настроение, то…

— Да, у меня дурное настроение. А почему? Потому что его испортили. Работаешь как каторжная, и никакой благодарности! Я запрещаю тебе курить, слышишь? Запрещаю!

Максим из-за спины матери делал сестре отчаянные знаки: мол, соглашайся, не противоречь, молчи.

Куда там! На Лену раздражение матери действовало как красная тряпка на быка.

Она, может, и хотела бы сдержаться, но уже не могла.

— С какой стати ты на меня орешь?! — взвилась Явилась не запылилась. Так было тихо и спокойно… и на тебе!

— Ты как с матерью разговариваешь? — в свою очередь распалялась Клавдия. — Воспитала на свою голову! Шляется невесть где, курит… может, ты еще матом ругаешься?

— Может, и ругаюсь, тебе-то что? — откликнулась Лена.

Максим схватился за голову и закатил глаза к потолку.

— Не сметь!!! — Дежкина уже не различала, когда дочь говорила правду, а когда просто дразнит ее. — Всю задницу отхлещу! Девчонка! Соплячка! Я еще разберусь, что там за кавалеры тебя до подъезда провожают!

— А что, завидно? Тебя уже никто небось не проводит…

Максим развернулся и побрел в свою комнату, не зная, смеяться ему или плакать.

— Нет, я ее убью сейчас, — не могла уже остановиться Клавдия. — Убью — и точка!

— Ну и убей! — не сдавалась дочь. — А тебя за это посадят. Вот тогда я посмеюсь!

— Молча-ать!

— Ты меня не затыкай! Что хочу, то и говорю. У нас теперь свобода слова!

— Проститутка! — неожиданно выпалила Дежкина.

— Сама такая!

Максим услыхал звонкую оплеуху.

«Финита ля комедиа», — подумал он.

— М-м-м-ммыы!.. — рыдала Ленка, размазывая по лицу слезы и синюю тушь. Клавдия растерянно прижимала к груди ее голову.

Обе они чувствовали себя несчастными.

— Ну почему же ты такая бессовестная? — шептала мать дрожащими губами, гладя дочь ладонью по растрепавшимся волосам. — Я же все для тебя делаю… Мы же с отцом только для вас и стараемся. А ты? Ну в кого ты такая уродилась, а?

— В тебя, — всхлипывая, скулила Лена. — Все говорят, что я на тебя похожа.

— Это только внешне, — отпиралась Клавдия.

— И внутренне — тоже, — настаивала дочь.

— Я в твои годы не курила… Я вообще сигарету в жизни в рот не взяла.

— Разве в этом дело?

— И в этом тоже. Я воспитывала вас честными и порядочными людьми, а вы…

Лена шмыгнула носом и поглядела на мать покрасневшими глазами:

— И что хорошего в этой вашей честности? Вот ты, к примеру. Всю жизнь в прокуратуре оттарабанила, а до сих пор себе новый плащ купить не можешь и в троллейбусах давишься.

— Новый плащ — это не показатель.

— А что в таком случае показатель? — возмутилась дочь. — Я, представь себе, хочу жить так, чтобы и дом был полная чаша, и шмотки красивые, и машина чтобы была дорогая!

— Как надоело! Что ж ты все о шмотках? Разве они могут быть целью жизни?

Мать и дочь отпрянули друг от друга, будто и не было никакого перемирия.

— Чтоб я больше не слышала, что ты с какими-то кавалерами шляешься, — сказала Клавдия.

— Не услышишь, — пообещала Лена. — Я буду прятаться.

— Не смей так с матерью разговаривать!

Все запустилось бы по новому кругу, если бы в этот момент у входной двери не началась какая-то неясная возня.

Клавдия и дочь удивленно поглядели друг на друга.

— Это еще кто? — высунулся из комнаты Максим.

Ключ пытался войти в скважину, но не попадал.

— Неужто папа надрался? — предположил сын.

— Не смей так отзываться об отце, — тут же отреагировала Клавдия, впрочем, не очень уверенно. Федор никогда не напивался до свинского состояния, но кто знает, может, это и произошло.

— Я открою, — сказала Лена.

— А вдруг это вооруженный бандит? — скорчил страшную рожу Максим.

— Глупости! — фыркнула Клавдия. — Я сама открою. А ты, — распорядилась она, обернувшись к дочери, — чисти зубы, чтобы отец, не дай Бог, сигаретного запаха не учуял.

И она направилась к входной двери.

Только она приоткрыла дверь, как тяжелое тело с шумом повалилось на нее. Клавдия еле успела отпрыгнуть в сторону.

— Ну, что я говорил!.. — засмеялся Максим.

— Феденька… — растерянно пробормотала Клавдия, наклоняясь над мужем.

Кожаная куртка — новая еще, вполне хорошая куртка, в ней бы ходить еще да ходить, — была заляпана грязью.

Сухие веточки торчали из всклокоченных волос Федора.

Клавдия осторожно коснулась пальцами мужниного затылка.

— У-уу!.. — промычал муж.

Клавдия повернула к себе его лицо и замерла в ужасе.

Федор Иванович не был пьян.

Он был избит — да как!

Правый глаз сплошь заплыл, бровь была рассечена. Из носа текла кровь. Лицо было покрыто ссадинами и царапинами.

— Го…Господи… — прошептала Клавдия, а затем, поглядев на сына, крикнула: — Чего стоишь? Вызывай «скорую»! Быстрее!

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Суббота. 1.02–2.37

Покуда Максим накручивал диск телефона, Клавдия перетащила мужа в спальню и уложила на кровать.

Федор Иванович слабо постанывал.

Казалось, он не знает, что находится уже дома.

На всякий случай Клавдия все-таки принюхалась, приблизившись к лицу мужа: спиртным не пахло.

Впрочем, она ни на минуту не сомневалась в том, что муж не участвовал в пьяной драке.

С той поры как на паях с друзьями, такими же, как и он, безработными, Федор Иванович открыл автослесарную мастерскую, глава семейства стал вести весьма благонравный образ жизни.

Он уже спокойно реагировал на выпады оппозиционных газет (хотя по-прежнему тщательнейшим образом изучал их каждое утро) и удерживался от ехидных комментариев по поводу публикаций в околоправительственной прессе.

Однажды за ужином, ни с того ни с сего, он стал развивать мысль о пользе частного предпринимательства. Домочадцы и сосед Илья, который в тот день опять напросился к ним на харчи, застыли с вилками у открытых ртов и прослушали пламенный спич во славу капиталистического способа производства и рыночной экономики.