"Нотариус из Квакенбурга"

— Если вы, инспектор, думаете, что произошло убийство, так ищите убийцу, а не копайтесь в чужом грязном белье, — ледяным голосом процедила золотоволосая красавица и, кивнув нам с поистине королевским величием, удалилась. Задерживать её Вейш не посмел.

— Ну и ну, — покачал головой инспектор, когда за Патрицией Де-Бург захлопнулась дверь, — дочь драгуна, а ведёт себя так, как будто её отец герцог!

За окном послышался знакомый звук рога, говорящий о том, что пора ужинать.

— Как, уже шесть часов? — удивился доктор. — Как быстро пролетело время!

— Да, — согласился с ним Вейш, — уже вечер, а мы ещё не заслушали всех свидетелей. Как я понимаю, остались Себастьян Де-Бург, его сестра Валерия и Тобиас Сальватор.

— Ну, положим, Сальватора не было в замке, когда произошла трагедия, — заметил мой шеф, — а вот Себастьяна и Валерию интересно было бы послушать.

— Здесь я решаю, когда и кого нужно допросить! — свирепо уставился на крошечного нотариуса инспектор. — Запомните, Мартиниус! Я не нуждаюсь в ваших рассуждениях и советах! Вы, столичные жители, наверное, думаете, что здесь живут простаки, не способные отличить левый сапог от правого? Так вы ошибаетесь. И, хотя, признаюсь, у нас не часто совершаются преступления подобные этому, мы вполне можем утереть нос любому квакенбуржскому умнику!

— У меня и в мыслях не было покушаться на ваши прерогативы, инспектор, — нотариус скорчил такую покаянную мину, что доктор Адам не выдержал и фыркнул.

Успокоившись, Вейш решил допросить оставшихся свидетелей после ужина и милостиво позволил нам отправляться в столовую.

— Ну, что же, — воскликнул доктор, вставая с кресла, — как сказал Вергилий: «Quo fata trahunt retrahunque sequamur!»·

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой Мельхиору становится жалко Валерию

Перед ужином я заглянул в свою в комнату, чтобы привести себя в порядок. Неторопливо намыливая руки розовым портобельским мылом, я перебирал в памяти всё увиденное и услышанное за этот долгий тяжёлый день. Передо мной снова и снова вставало лицо графа Бертрама: жуткая маска с остановившимся навсегда взглядом. Я совершенно не представлял, кто мог совершить такое страшное преступление. Однако, успев узнать о сложных взаимоотношениях обитателей замка, я понимал, что среди них мог найтись кто-то, кто по неведомым мне причинам был способен убить старого графа. Мне вспомнились угрозы Себастьяна, когда он узнал об изменении завещания в пользу младшего брата. Вспомнилось, как Патриция в библиотеке обещала отомстить за свою любовь. А слова Озрика о том, что над всеми ними нависла какая-то опасность? Как разобраться в этом лабиринте?

Так и не придя ни к каким выводам, я пошел в столовую. Треволнения этого дня никак не повлияли на мой аппетит, и я с истинно гведской основательностью отдал должное блинчикам с говядиной по-кронски. На десерт подали клубнику в бенедиктине из Патерностера. Какой-то старинный Де-Бург в генеральском мундире с картины напротив сверлил меня подозрительным взглядом, словно я и был таинственным убийцей хозяина замка.

За столом, кроме меня, присутствовали только доктор Адам, Озрик, Валерия с женихом да мой шеф-нотариус. Мартиниус, против своего обыкновения, где-то задержался и пришёл последним. Он уселся возле меня, хитренько оглядел присутствующих и принялся за еду. Было видно, что он чем-то очень доволен. Закончив ужин, Валерия и Тобиас откланялись. Вслед за ними ушёл Адам. Поев, Озрик вытер рот салфеткой и обратился к Мартиниусу:

— Помните того монаха в придорожной харчевне, месьер нотариус?

— Который просил вас покаяться в грехах и предсказывал скорую смерть?

— Да. Должен признаться, что с того самого времени его слова не идут у меня из головы.

— Однако, как мы видим, смерть выбрала другого, — заметил Мартиниус.

— Да, вместо меня умер мой бедный отец, и я спрашиваю себя, если на минуту поверить предсказанию янита, грозит ли мне ещё опасность или смерть моего отца её предотвратила?

Маленький нотариус поднял своё остренькое личико от тарелки и, глядя прямо в глаза молодого графа, серьёзно сказал:

— На вашем месте, Озрик, я был бы очень осторожен.

Он ещё что-то хотел добавить, но тут в столовую зашла Патриция, и старик сменил тему:

— Как вы, наверное, знаете, Озрик, духовный монашествующий орден Святого Яна основан почти двести лет назад и назван в честь Святого Яна Квакенбуржского — целителя и врачевателя. Ему приписывают разные чудеса. Святой Ян мог, например, одним только словом поднять с постели парализованного, прикосновением излечить больного проказой. Кроме того, известно, что он мог предсказывать будущее.

Озрик, насмешливо улыбаясь, перебил разошедшегося нотариуса:

— Я тоже многое слышал о Святом Яне, но мы же с вами цивилизованные люди и не должны верить в сказки. Мне кажется, сейчас только тёмные селяне верят в такие вещи. Я же человек науки, химик. Вы — известный правовед. Неужели в вас сохранилась вера в чудеса и магию?

Старик, пожав плечами, заметил:

— Иногда остаётся надеяться только на чудо, мой молодой друг. Не забудьте, что я вам только что сказал.

Патриция подошла к нам и прервала разговор, сказав с высокомерным видом:

— Разрешите помешать вашему религиозному диспуту. Инспектор Вейш просит месьера Мартиниуса с помощником в курительную комнату для продолжения допроса.

Когда мы вернулись в курительную, Себастьян Де-Бург был уже там. Против своего обыкновения трезвый, он сидел в кресле и курил тонкую коричневую сигару, печально глядя куда-то в угол. Увидев нас, Себастьян повернулся к инспектору и вопросительно посмотрел на него. Вейш отложил в сторону потухшую трубку.

— Ну что же, все в сборе. Продолжим следствие. Месьер граф Себастьян Де-Бург, что вы можете рассказать следствию по поводу случившегося в замке?

Себастьян ткнул сигару в пепельницу и пожал плечами.

— Что, собственно, вы хотите узнать, инспектор? Я в полном недоумении. Мне неизвестны причины, из-за которых мой отец мог покончить с собой. Я также не знаю, кто и за что мог бы его убить.

— А вы допускаете, что его сиятельство мог быть убит?

Себастьян опять пожал плечами.

— Можно допустить всё, что угодно. Но я не знаю ни одного человека в замке способного поднять на него руку. Мой отец был всегда добр и щедр с людьми и даже когда он был мировым судьей, все признавали его снисходительность.

— Хорошо. Мы все можем согласиться, что граф Бертрам был добрым и щедрым человеком, но, к сожалению, факт остается фактом — хозяин замка Три Башни вчера вечером умер в результате отравления цианом. Значит, у него были враги, о которых могут знать, прежде всего, самые близкие ему люди. Подумайте хорошенько, Себастьян, не говорил ли его сиятельство о какой-нибудь угрожающей ему опасности?

Себастьян решительно покачал головой.

— Нет-нет. Я ничего подобного не слышал. Правда мой отец был довольно замкнутым и скрытным человеком. Кроме того, в последнее время он не очень хорошо относился ко мне, часто бывал несправедлив. Может быть, Озрик или Валерия знают больше меня. Они пользовались бóльшим расположением отца.

Инспектор подождал, пока писарь запишет слова Себастьяна, и задал новый вопрос:

— А как вы относитесь к изменению завещания?

Себастьян хмуро усмехнулся.

— Вот вы куда клоните! Да, конечно, я был раздосадован решением отца, но, в конце концов, он здесь хозяин и вправе делать то, что считает нужным. Я уже сказал, что он часто ко мне был несправедлив.

— То есть ваши угрозы в адрес отца ничего не значат? — ехидно поинтересовался Вейш.

— Я был пьян и наговорил глупостей. Я любил отца и никогда бы не причинил ему ни малейшего вреда!

— А ваша супруга, госпожа Патриция, как восприняла решение графа Бертрама?

Себастьян в третий раз пожал плечами.

— Три, конечно, была недовольна, но подозревать её в том, что она отравила отца — это просто невероятно.