Чужая осень (сборник)

50

— Саша, как там наш папа Карло? — спросил я у ангела-хранителя Студента, после того, как он запер за мной дверь.

Саша выразительно покрутил пальцем у виска. По-видимому, длительное общение с прекрасным до того на него подействовало, что он чересчур переутомился в своей служебной командировке.

— Ничего, Саша, — успокоил его я, — еще пару дней — и переберешься домой. Позвонишь Босягину, скажешь, чтобы послезавтра в четырнадцать был на моей городской квартире. К этому времени, думаю, твое заключение подойдет к концу.

Саша с облегчением вздохнул и сунул в карман коротковолновый передатчик. Перед тем, как приблизиться к двери, он всегда берет передатчик в руки. И если в квартиру Студента захотят вломиться непрошенные гости, Саше только нужно успеть сказать кодовое слово по рации, а затем смело брать автомат наперевес. Мы хронометрировали такую ситуацию. Саша гарантировал, что три минуты он продержится при любом раскладе, пусть даже пробивают потолок у соседей сверху, а после этого подкрепление из восьми, как минимум, человек я ему обещал лично. Напрасно, что ли, Рябов вякает постоянно, как ему людей не хватает.

Если я начну жадничать и оставлю коллекцию Велигурова целиком, мне придется оборудовать дополнительное хранилище. Одно радует. Студент, поработавший предварительно со списком, увидел воочию произведения искусства, ради которых он распрощался на некоторое время с «Прометеем». О соображениях безопасности высказываться не стоит, все равно Студент не от мира сего. Представляю, как скачет вокруг Дюка бородатая клиентура Студента с их бесценным творчеством, прося поставить на работу этак долларов сто, а то и восемьдесят.

Дюк не Студент, у него наши художники не попляшут, хотя, если быть откровенным до конца, эта дополнительная нагрузка легла на него наказанием за трусость. Дверь у него подожгли, большое дело, а этот профессионал-музейщик сразу в обморок грохнулся. Пусть теперь художники у него крови вволю попьют; Дюк просто не понимает, как это бесплатно добрые дела творятся. Он не Студент.

А Студент от счастья просто млеет. Я ему всего, конечно, не показывал. Еще не хватало, чтобы мой эксперт начал рассказывать: «Понимаете, это полотно наша национальная святыня. Оно исчезло из Эрмитажа в тридцатых годах». Того глядишь, еще намекать начнет, как бы было здорово, если б мы его в музей возвратили. Шалишь, Студент, я эту картину из музея не крал, а согласно купчей, заверенной нотариусом и юристом, ее моя супруга приобрела на трудовые сбережения у отставного генерала КГБ. Хорошо, что есть еще такие люди, как Велигуров. Они ведь не только полотна на трактора меняли, как знаменитую «Венеру перед зеркалом», но и таким потомкам, как я, что-то на разживу оставили. Пусть они или их наследники считают выдающиеся произведения искусства своей собственностью, я все равно от этого заблуждения их освобожу. Не всех, конечно, потому что, как говорили древние, жизнь коротка, а искусство вечно растет в цене.

Есть у меня на примете еще несколько коллекций, подобных велигуровской. Правда, они дешевле стоят, но что делать, если кроме меня никто не ищет похищенные произведения искусства. Потому что даже специалисты наверняка не догадываются, чего и сколько разворовали во время революции, коллективизации и в последующие годы коммунистического строительства.

Обо всем, конечно, и мне неведомо, но кое-что известно. И этого до конца жизни хватит — два века я себе не намерял, а на сто лет с лихвой работы хватит. Пусть даже конкуренты объявились. Недавно опять музей ограбили. Сразу видно, великие спецы работали. Влезли в Хакасский музей изобразительных искусств и похитили самое ценное, что в нем было, с их точки зрения, — охранную сигнализацию. Видимо какому-то местному мафиози не терпелось свою безопасность улучшить, потому что в его доме тоже антиквариат имеется — семь слоников на дедовском комоде.

Когда я зашел в святилище искусствоведа-надомника, создалось впечатление, что в нем появилось дополнительное освещение, до того у Студента глаза горели.

— Холоднокровнее, Маня, — говорю я своему главному эксперту, — можно подумать, ты не знал о существовании этой коллекции.

И тут произошло чудо. Студент оторвался от одной из работ, услышав мой голос.

— Вы понимаете, — ответил он. — Одно дело видеть перед собой список, совсем другое…

Ишь ты, голосок задрожал, сходу ответил, даже не стал выяснять, кто такая Маня. Точно от счастья с ума сходить начал. Давай, сходи, радуйся, только о главном не забывай: занимайся атрибутикой, выцарапывай дополнительные сведения о работах, они их стоимость здорово увеличивают. Как было с картиной Ренуара, например.

Ренуар есть Ренуар и в особой рекламе он не нуждается. Однако, клиент считал, что цена на полотно, хотя и отличается от мировой, но не настолько, чтобы покупатель созрел. Мы расходились во мнениях. Я говорил: у художника с мировым именем иной цены быть не может. Оппонент доказывал то же самое, однако с маленькой оговоркой: но только не в стране, где средняя зарплата аж восемь долларов в месяц. Так я его заботы о низких доходах населения прекрасно понимаю. И из-за этих так называемых заработных плат десять процентов сбросил с настоящей цены Ренуара: такой, как на мировом рынке. Потому что иного уровня цен для меня не существует. Я же не ВАЗ знаменитый, продававший в Африку машины с печками аж за тысячу баксов. Все решила информация, выцарапанная где-то Студентом. Я небрежно добавил к фразе о своем окончательном решении не уступать такие слова:

— Если говорить откровенно, то в этом направлении Ренуар работал очень мало. Его усиленные занятия рисунком в восьмидесятые годы выразились в более четкой обрисовке фигур, контрастирующих с мягким тоном. Только в картинах, подобной этой, где отсутствуют люди, он сохраняет и развивает свою художественную манеру; контуры размываются и предметы как бы сливаются, растворяются. К слову сказать, есть всего еще две сходные работы по замыслу и исполнению. Одна находится в собрании Хаммера, вторая — в коллекции сэра Саймона и леди Маркс. Вы не хотите стать хозяином третьей?

Мне не пришлось сильно удивляться, что именно после этих слов клиент захотел приобрести картину и ее цена уже казалась ему не такой высокой, как прежде.

Так что и сегодня меня Студент чем-нибудь обязательно порадует. Потому что коллекция Велигурова целиком мне не нужна. Если бы я оставлял хотя бы десятую часть вещей, проходящих через мои руки, пришлось бы несколько музеев открыть. Это, в принципе, можно сделать, однако, где на них столько Студентов понабирать?

Вопль Студента оторвал меня от приятных воспоминаний. Дрожащими руками от протягивал мне запоны, щедро украшенные драгоценными камнями.

— Студент, эти украшения перестали пришивать к одежде лет триста назад, — пробормотал я. — Думаю, что сегодня таскать их на галстуке не стоит. Тем более, что он у меня парижский, в галантерее многие разбираются, а насчет запонов, подумают, что я на дорогой галстук какую-то бижутерию прицепил.

Студент почему-то не заявил, что по его мнению тоже не следует носить это старинное украшение на галстуке, хотя совсем по другой причине.

— Это запоны Бориса Годунова, дар Троице-Сергиевому монастырю. В старинных изданиях есть об этом сведения. Но уже в 1926 году выходит работа Олсуфьева «Опись древнего церковного серебра бывшей Троице-Сергиевой лавры», изданная в Сергиеве. И там о запонах — ни слова.

— Может быть потому, что их носили представители не только церковной, но и светской власти? А Олсуфьев писал лишь о церковном серебре. Запоны, хотя и серебряные, но камешки на них — задороже.

— Это запоны Бориса Годунова, — даже не слушал моих возражений Студент. — Первый вклад был сделан Годуновым еще в 1597 году. — Студент куда-то нырнул, выхватил немного смятые листики и процитировал: «конюший боярин Борис Федорович Годунов со своею женою с Марьею и с детьми своими с Федором да со Ксинею Троицкому монастырю даруют…» Ага, вот… «запоны, камнем вельми украшены». Годунов подарил монастырю немало произведений искусства. Достаточно вспомнить о знаменитом потире, по легкости и симметричности рисунка напоминающем орнаментальные фрески Помпеи. Потир сохранился, зато другие произведения искусства… Например, самое значительное произведение древней Руси — Троица Рублева.