Близнецы-соперники

для консультаций по некоторым спорным вопросам. Задача была невыполнима.

Потому-то он и грелся на солнышке днем, вместо того чтобы сидеть в конференц-зале отеля, выслушивая доводы адвокатов, которые пытались обосновать претензии своих клиентов. Он потягивал кампари за столиком около бассейна под открытым небом и не уставал поражаться обилию импозантных людей, которым явно не нужно было беспокоиться о хлебе насущном.

— Guten Tag, mein Heir.

Говорившей было лет пятьдесят — возраст, который обеспеченные дамы легко могут скрыть с помощью косметики. Среднего роста, хорошо сложена, перемежающиеся светлые и темные пряди. Белые брюки и голубая блузка. На глазах темные очки в серебряной оправе. Немецкий явно был ее родным, а не выученным языком. Он ответил ей на своем правильном, куда менее естественном немецком и неловко поднялся.

— Добрый день. Мы знакомы? Извините, но я вас не припоминаю.

— Пожалуйста, садитесь. Вам трудно стоять. Я знаю.

— Да? Значит, мы встречались.

Женщина села напротив. Она продолжала по-английски:

— Да. Но у вас тогда было много других забот. Вы тогда были солдатом.

— Это было во время войны?

— Вы летели из Мюнхена в Мюльгейм. И там, в самолете была шлюха, вывезенная из концлагеря. Ее сопровождали три вермахтских скота. Скоты худшие, чем она, — так я себя успокаиваю.

— Боже мой! — изумился Фонтин. — Да вы же были тогда совсем девочка! Что же с вами случилось?

Она рассказала ему свою историю. Ее забрали бойцы французского Сопротивления в лагерь для перемещенных лиц к юго-западу от Монбельяра. Там в течение нескольких месяцев она прожила в сплошных муках, которые, по ее словам, не поддаются описанию, — у нее началась «ломка». Много раз она пыталась покончить с собой, но у французов были иные планы относительно нее. Они полагали, что, когда действие наркотиков пройдет, ее ожившие воспоминания подвигнут ее к согласию стать их тайным агентом.

— Конечно, они были правы, — сказала женщина за столиком на патио отеля «Беверли-Хиллз». — Они следили за мной день и ночь, мужчины и женщины. Мужчинам это даже доставляло удовольствие — французы никогда не упускают случая, не правда ли?

— Вы пережили войну, — сказал Фонтин, пропуская ее намек мимо ушей.

— С пригоршней французских наград: Военный крест, орден Почетного легиона, орден «Легион Сопротивления».

— И стали кинозвездой, а я, дурак, вас не узнал, — продолжил Фонтин с улыбкой.

— Увы, нет. Хотя у меня было немало возможностей сблизиться со многими влиятельными людьми в кинематографе.

— Боюсь, я не совсем понимаю.

— Я стала — и, рискуя показаться нескромной, до сих пор остаюсь — самой преуспевающей «мадам» Южной Франции. Один только Каннский кинофестиваль обеспечивает мне достаточный доход для очень безбедного существования. — Теперь настала ее очередь улыбнуться.

Хорошая улыбка, подумал Фонтин. Искренняя, живая.

— Ну что ж, рад за вас. Я в достаточной мере итальянец, чтобы считать вашу профессию вполне почтенной.

— Не сомневаюсь.