Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной

— А как ты считаешь, ее осведомленность распространяется только на Мюнхен?

— На всю Германию и окрестности.

— Париж сюда входит?

— А как же! Ее любимая окрестность.

— Ну, спасибо тебе!

— Когда появишься?

— Как только закончу дело, в связи с которым мне и нужна Ташенька Сорокина.

— А когда ты его начала?

— Вчера.

— Значит, тебя ждать не раньше, чем через две-три недели?

— Если повезет.

— Тебе да не повезет?

— Твои слова да Богу в уши. Пока.

— Чуюс! — ответила баронесса немецким «Пока!».

Раздались короткие гудки. Вместо того, чтобы повесить трубку на рычаг, Апраксина забросила еще несколько монет и резко ударила по рычажку пальцем: в трубке опять зазвучали длинные гудки, и она набрала номер инспектора.

— Инспектор, мне срочно нужен адрес русской эмигрантки Натальи Сорокиной. Он, конечно, есть у меня в компьютере, но я звоню с улицы.

Через минуту адрес был найден. Записывать его Апраксина не стала — она хорошо знала «Дом Папы Карло» на улице Рентгена, 5.

Богенхаузен — один из респектабельных районов Мюнхена, застроенный в основном особняками с садиками. С одной стороны район ограничивает Принцрегентенштрассе с Оперным театром и виллой знаменитого художника Стука, а с другой — набережная Изара. Когда-то это были кварталы богатых мюнхенских евреев, строивших свои дома не только основательно, на века, но и приглашавших для этого маститых архитекторов. Затем почти внезапно опустевшие роскошные особняки перешли в собственность местной партийной верхушки «наци». Награбленное впрок не пошло — исчезли в свою очередь и эти обитатели Богенхаузена, не успев вполне насладиться его комфортом. Но и теперь в районе жили не сказать чтобы бедняки: его населяли дорогие врачи, адвокаты, а еще здесь располагались небольшие издательства, частные клиники, институт Восточной Европы и прочие подобные учреждения с большими финансами и небольшим штатом.

Однако дом, в который направлялась Апраксина, был в Богенхаузене исключением: он был заселен самой что ни на есть беднотой — эмигрантами, не имевшими возможности снимать отдельные квартиры. Это был дом-пансион, служивший временным пристанищем для неимущих иностранцев. Принадлежал он Католической церкви восточного обряда, а руководил домом-общиной священник отец Карл по прозвищу Папа Карло.

Лет двадцать назад отец Карл был командирован в Мюнхен из Ватикана для создания общины католиков восточного обряда среди беженцев из соцлагеря, главным образом среди православных. Долгое время миссионерские труды отца Карла не приносили плодов, пока кто-то не посоветовал ему сочетать миссионерство с благотворительностью. На деньги Ватикана был приобретен особняк, и потихоньку по Мюнхену распространился слух, что отец Карл дает приют всем бездомным беженцам и в частности тем, кто пока не имеет документов, дающих право на пособие и жилье. Дом начал постепенно заселяться. Набежали бойкие молодые люди и девицы, оказавшиеся в Германии на полулегальном положении, подселились одинокие старушки-пенсионерки, появились неприкаянные одиночки обоего полу, потерпевшие кораблекрушение еще на второй волне эмиграции. В нижнем этаже была построена домовая церковь, и Папа Карло ласково, но настойчиво требовал от своих насельников присутствия на службах. Уклонявшихся от посещения церкви он потихонечку выселял и брал на их место духовно более податливых жильцов. Таким образом задание Ватикана было выполнено — Католическая церковь восточного обряда в Баварии была создана. Плату Папа Карло брал со своих жильцов почти символическую — двести марок, а если и таких денег у жильца не оказывалось, то не брал с пего вовсе ничего и даже сам порой подкармливал. Конечно, неофиты и прозелиты в большинстве своем у него были липовые: они придерживались своей веры и чередовали отбывание службы в церкви Папы Карло с добровольным хождением и свои храмы, католические и православные — раздельно. Но нашлась пара-другая искренне обратившихся, всерьез утверждавших, что они на практике осуществляют долгожданное воссоединение церквей-сестер, православной и католической. В их числе оказался даже православный священник, ученик знаменитого отца Александра Меня, некто отец Марк, начавший понемногу замещать отца Карло на мессах. Составился даже клирос, певший по нотам православные песнопения, и неплохо певший. А руководил хором профессиональный оперный певец без сцены, но с отличным консерваторским образованием, украинец Фома Цвет. В общем, Ватикан был доволен, Папа Карло делал карьеру, а неофиты с прозелитами были счастливы, что нашли в Мюнхене тихое и недорогое пристанище, ковчег непотопляемый среди иммигрантских бурь.

Вот к этому ковчегу и направилась Апраксина уже под вечер этой насыщенной событиями пятницы. Поскольку Ташенька и Фома Цвет жили вместе, она решила для начала атаковать певца, надеясь, что он окажется существом более простодушным и доверчивым, чем художница-миниатюристка и большая сплетница Натали Сорокина. По дороге Апраксина заехала в цветочный магазин и разорилась на пышный букет роз: раз уж она шла в гости к оперному певцу без приглашения, выход был один — войти в дом горячей поклонницей его таланта.

Снаружи ковчег производил не менее благопристойное впечатление, чем соседние особняки: высокие ампирные окна на первом этаже фасада, над ними — балюстрада балкона при апартаментах Папы Карло и его большие окна, гораздо более скромный третий этаж и небольшой изящный мезонин под крышей. Позади дома располагался небольшой, но ухоженный трудами постояльцев декоративный садик, куда ступенями спускалась полукруглая веранда. Войдя через незапертую калитку, Апраксина прошла вдоль забора по дорожке, окаймленной цветущими примулами, и мимоходом отметила длинный ряд молодых ростков папоротника, закрученных наподобие епископских посохов. Входная дверь была распахнута настежь, и в глубине вестибюля Апраксина увидела высокую двустворчатую дверь из темного резного дуба с большими позолоченными православными крестами на створках — вход в католическую церковь восточного обряда. Налево сверкали носком широкие светлые ступени парадной лестницы, что вела в апартаменты Папы Карло. Апраксина огляделась, размышляя, где может скрываться дверь на верхние этажи? И тут послышался топот и скрип ступеней за скромной узкой дверью, похожей на чуланную; она решила, что лестница находится там. Так и оказалось. Поднимаясь, она разминулась с лохматым молодым человеком, спускавшимся по лестнице с гитарным футляром за плечом.

— Грюс Готт, — приветствовал он Апраксину по-баварски с ужасающим русским акцентом.

— Вы не подскажете, где живет певец Фома Цвет?

— На самом верху, в мансарде.

Она миновала глухой второй этаж, на третьем ее обдало густым капустным запахом, поднялась еще на один пролет и оказалась в довольно длинном коридоре с шестью дверями, по три на каждой стороне. За одной из них находятся Ташенька Сорокина и ее друг — но как узнать, за которой? Возле дверей не было ни надписей, ни звонков, а стучать во все двери подряд графине совсем не улыбалось. Но все ее сомнения исчезли, когда из-за ближайшей двери слева раздалось отчаянное: «Ку-у-ртизаны, исча-адья пор-р-рока!». За дверью справа испуганно звякнула посуда, и старушечий голос жалобно пролепетал: «Свят, свят, свят! Опять заголосил, оглашенный, прости Господи!» Апраксина поняла, куда ей надо, и постучала в поющую дверь. Ей, конечно, никто не ответил, потому что пел Фома Цвет действительно чрезвычайно громко. Тогда графиня осторожно приоткрыла дверь, просунула в щель руку с букетом роз и помахала ими. Ария оборвалась.

— Ой, что это там такое, Ташенька? — изумленно произнес мягкий мужской голос.

— Это к нам розы пришли! Смотри, Фомушка, какие роскошные! — ответил ему нежный женский голос.

Дверь распахнулась, и Апраксина увидела хрупкую маленькую женщину с копной мелких пепельных кудрей на голове, с личиком сердечком и с неправдоподобно большими фиалковыми глазами.

— Проходите, пожалуйста, дорогие розы!