Флорентийские маски

Заинтересованный и, более того, заинтригованный прочитанным, Антонио отложил словарь и взял наугад одну из кассет с этикеткой «Ж. М.» Не читая аннотации, он вставил кассету в магнитофон, а затем завершил приготовления к просмотру фильма, налив себе внушительную порцию виски из персонального отцовского бара. Кассета не была перемотана на начало, и в первую же минуту просмотра Антонио стал свидетелем потрясающе эффектного и превосходно выполненного с чисто технической точки зрения превращения тыквы в роскошную карету. Изящество и мастерство, с которым был поставлен и снят этот трюковой кадр, навели Антонио на мысль, что, пожалуй, он находится на верном пути и что именно здесь нужно искать следы того особого воображаемого мира, той бесплотной материи, из которой была соткана история о Пиноккио. Антонио просто физически ощутил магическое воздействие совершенно земных и материальных визуальных средств; в результате он в своем воображении перенесся в какой-то необычный для него мир.

Антонио снял с полки футляр со всеми кассетами, помеченными инициалами Мельеса, и выложил нужные ему фильмы внушительной пирамидой в углу отцовского кабинета. Перебирая кассеты одну за другой, он с наслаждением вчитывался в знакомые названия: «Le petit chaperon rouge», «L'homme a la tкte en Caotchouc», «Barbé Bleu», «Le trésor de Satan»… [17]Антонио рылся в груде кассет с энтузиазмом неофита, полагаясь в выборе тех, что следовало смотреть в первую очередь, лишь на собственную интуицию. «Le tripot clandestin», «Le réve d'un rumeur d'opium», «Le locataire diabolique», «Les aventures de baron de Munchhausen»… [18]Совершенно неожиданно Антонио осенило: героями всех этих фильмов были персонажи, мягко говоря, весьма далекие от реальности, в основном – попросту придуманные. Все это походило на какой-то апокрифический завет некоего колдуна, сторонящегося посторонних глаз, решившего оставить миру после себя зашифрованное, полное намеков и недоговоренностей послание. В словаре, в статье, посвященной Мельесу, говорилось, что для всех своих фильмов он специально придумывал какие-то фокусы и целые трюковые программы, то есть фактически эти ленты представляли собой документальную съемку сеанса магии. При всем том столь выдающийся человек, сделавший кинематограф чем-то большим, чем он был в первые десятилетия, окончил свои дни в нищете, продавая всякие безделушки и сладости у входа в кинотеатры, которые к тому времени уже стали такими, какими мы знаем их сегодня, – жалкими приложениями к огромной индустрии развлечений, потакающей самым низменным вкусам. Что ж, подобный финал можно было считать трагическим апофеозом невероятной биографии художника-кинематографиста-колдуна. Впрочем, человечество все же вспомнило о своем выдающемся представителе, и в 1931 году Мельес был удостоен ордена Почетного легиона, а французское правительство назначило ему пожизненную пенсию, с тем чтобы он мог написать мемуары. Творческое наследие Мельеса составило более пятисот фильмов, и, как утверждал мексиканский кинословарь, большая часть из них считалась утраченной безвозвратно.

Созерцая возвышавшуюся перед ним груду кассет, походившую на остров, выплывающий из тумана, Антонио представил себя новым королем Артуром, высадившимся на Авалоне в надежде избавиться от всех напастей и неприятностей, отравлявших ему жизнь. Даже не пересчитывая кассеты, Антонио понял, что общее количество записанных на них фильмов значительно превышает официально известное число сохранившихся картин плодовитого и трудолюбивого Мельеса. Антонио потерял счет времени и решил, что будет смотреть кино, сколько сможет, пока сон окончательно не сразит его. «Le cofre enchanté», «Le palais des mille et une nuits» [19]– можно было даже не читать аннотации. По одним названиям было понятно, что эти фильмы полностью вписывались в любимую тематику режиссера-фокусника. Вставив в магнитофон очередную кассету, Антонио прочитал название записанного на ней фильма: «Путешествие через невозможное». Интуиция подсказала ему, что именно эту ленту следует смотреть внимательнее, чем другие. И действительно, именно здесь, в этом фильме, он впервые увидел то, что совершенно четко напомнило ему о Пиноккио, а именно – лицо огромной, снятой во весь экран куклы-марионетки. В том кадре на переднем плане виднелись какие-то острые скалы, за ними – плоская, как стол, песчаная пустыня, посреди которой, уже на заднем плане, разлилось огромное озеро. Вот из этого озера, из его неподвижной глади, и поднималась – медленно, но неуклонно, как восходящее солнце, – голова огромной куклы. По гигантскому лицу, словно слезы, стекали водоросли и ил, что придавало кукольному лицу свирепый, наводящий ужас вид. Смешная детская шапочка, надетая на голову куклы, несколько нарушала общую мрачную картину кадра и впечатление от этого странного персонажа, а затем и сама кукла, словно осознав двойственность производимого ею впечатления, начала хохотать, да так, что весь кадр, все декорации заходили ходуном. Антонио и сам не знал, что именно в этом порождении ночного кошмара напомнило ему о творении Коллоди. Он попытался рассмотреть нос куклы, но это ему не удалось: на лицо марионетки падала какая-то тень – словно от набежавшей на солнце тучи. Эта тень не позволяла внимательно разглядеть черты лица. «И все равно я на верном пути, – подумал Антонио. – Нужно посмотреть побольше этих фильмов, и рано или поздно я что-нибудь найду. Не может быть, чтобы такого человека не привлекла история ожившей деревянной куклы».

Это была последняя мысль, которая пришла в голову Антонио в ту ночь. В следующую секунду он глубоко заснул прямо в отцовском кабинете рядом с пирамидой кассет с фильмами Жоржа Мельеса.

Проснулся он уже почти на рассвете; некоторое время он глядел в белый экран так и не выключенного телевизора и никак не мог понять, снится ему все это или же происходит на самом деле. Почти машинально он протянул руку к стакану с виски и сделал хороший глоток. По всему телу мгновенно разлилось тепло. Почему-то на этот раз оно в наибольшей степени сконцентрировалось в ушах Антонио, отчего те зарделись и по Цвету стали напоминать два красных фонарика. Антонио протер глаза и наугад вставил в магнитофон очередную кассету: «Les cartes vivants» [20]– значилось на ее футляре. Антонио даже не удивился, когда в первом же кадре Червонный Король обернулся и подмигнул ему. Но в следующую секунду Антонио испуганно подался назад. Ему вдруг показалось, что оживший карточный персонаж, почесывая черную бороду, шагнул в его сторону, явно собираясь сойти с экрана. Почуяв неладное, Антонио вскочил и бегом отправился в ванную, где попытался привести себя в порядок, сунув голову под кран. Прохладная вода вернула ему не только способность рассуждать логически, но и присутствие духа. Однако в первый раз за все время просмотра фильмов он осознал, что, продолжая свои поиски, переступает границу запретного.

Он смотрел в зеркало и мысленно спрашивал себя, действительно ли он не возвращается в отцовский кабинет, потому что боится. Странное, не то потешное, не то вызывающее поведение Червонного Короля вывело его из душевного равновесия и заставило покинуть уютный уголок, который он облюбовал себе на полу рядом с грудой кассет. Антонио не знал, что его ждет там, куда ему следовало вернуться, и страх перед неведомым и иррациональным удерживал его на месте, заставляя глядеть в глаза своему отражению в зеркале. Он чувствовал, что его охватывает паника, но ничего не мог с собой поделать. Его ноги словно налились свинцом и отказывались отрываться от пола. Наконец он взял себя в руки и, в очередной раз сунув голову под холодную струю, заставил себя вернуться обратно в кабинет. Двигаясь с огромным трудом, он все же смог дойти до своего места и посмотреть на экран телевизора. К счастью, ни Червонного Короля, ни каких бы то ни было карточных персонажей на экране уже не было. Всю его поверхность затянула серая пелена, словно между зрителем и сценой опустился плотный занавес.