Смертельный азарт

— Итак, — мерно продолжил Куприянов. — Вы остаетесь в заложниках, а как мне связаться с господином Пересветовым?

— Но вы гарантируете мне мои комиссионные? — с жалким вызовом спросил Спартак.

Куприянов вложил в улыбку максимум презрения.

— Я вам гарантирую жизнь, в случае удачи.

— Да на кой хрен мне нужна моя такая жизнь! — непроизвольно выкрикнул Спартак.

— Ну уж, ну уж, не надо впадать в истерику. Жизнь прекрасна. Во всех ее проявлениях. Даже навозный червяк цепляется за свою жизнь. Как вы полагаете, какой способ связи с господином Пересветовым более надежен и эффективен — вы напишете письмо, или мы устроим личную встречу, несколько человек для безопасности?

Схему контакта с Пересветовым разработали за полчаса, после чего Спартака сводили под душ, дали сухую одежду, накормили на маленькой кухоньке — все под угрожающим присмотром низколобого мордоворота, — а потом уложили спать в чистой спаленке. Все хорошо, но с небольшим нюансом — на правое запястье Спартака надели кольцо наручников, а второе кольцо на короткой и толстой цепи замкнули на трубе батареи отопления, около которой стояло его ложе. Тем не менее это уже не беспросветная тьма сырых и мрачных подвалов.

Спартак уснул очень скоро, слегка тревожась лишь о своей семье. Как там будут развиваться события дальше — его тоже не волновало, он понимал, что из участия, серьезного участия в серьезной игре, его вышибли. Главное выбраться домой, желательно — при каком-нибудь барыше в клювике. Кто кого обманывал, кто кого предавал и продавал, Спартаку было наплевать. Как люди обходились с ним — так и он с ними, вот и все правила.

Глава 8

В конце рабочего дня, не увенчанного никакими событиями, кроме бесполезных поисков Спартака Дубина, Илья уже собирался домой, когда зазвонил телефон и негромкий голос произнес в трубку:

— Илья?.. Это Валя Всесвятская.

Сердце у Ильи сжалось, потому что он тут же увидел перед собой хрупкую фигурку и громадные, всегда чуть грустные глазищи, смотревшие на мир с тихим вопросом. И не понять было — в чем заключается этот извечный женский вопрос и ждет ли она на него ответа.

— Здравствуй, Валя, — понуро вздохнул Илья. — Как бы ты меня ни осудила, кем бы ни назвала — ты будешь совершенно права.

— Оставь. Пустое это. Не смог прийти на похороны, значит, не смог. Я все равно верю, что память об отце для тебя значит больше, чем две сотни приехавших на кладбище.

— Мне нечего на это сказать, Валь. Хочешь, я сейчас подъеду, посидим, помянем в самом тесном кругу?

— Хочу… Но не выдержу, Илюша. Я и так как во сне хожу, а тут еще наглоталась какой-то дряни. Брожу по даче, как под водой. Пусто стало без отца. Оказалось, что больше в моей жизни ничего и не было… Нелепо, правда?

— Я приеду!

— Нет. Прошу тебя. Приедешь на днях. Я только хотела тебе сказать, что папа надиктовал для тебя письмо. Там, в Америке. Я его перепечатала, и он подписал. Личное письмо, Илья. Срочного там, по-моему, ничего нет. Приедешь — возьмешь.

— Чего ты наглоталась и в каком количестве? — сдавленно спросил Илья.

— Не бойся. Слабенькие барбитураты. Чтоб заснуть, не более того.

— Ну, не увлекайся. А главное, не запивай их спиртным, это порой дает опасный эффект.

Она негромко засмеялась.

— Вот ты меня уже с кем-то и путаешь! Я и алкоголь — вещи несовместимые… Мою долю выпил папа, как он сам говорил.

— Мир его праху. Не срывайся. Держись, хорошо? Я тебе потом скажу что-то очень важное.

— Что? Говори сейчас.

Илья оглянулся. В лаборатории уже никого не было, только в дальнем углу у компьютера возился Шершов.

— Слушай, Валя, а ты не хочешь выйти за меня замуж?

Она помолчала и тихо сказала:

— Опасное предложение, Илюша. Таким способом ты пытаешься поддержать во мне веру в жизнь?

— Да нет. Цинично рассуждая, раньше ты была дочерью академика, а теперь мы с тобой на равных и никто не посмеет уличить меня в корыстолюбии…

— Ох, Илья! Как будто общественное мнение хоть когда-то для тебя что-то значило! Если б ты действительно хотел на мне жениться, то давно бы сделал это, будь я хоть дочерью при живом Гитлере. Я пойду спать, а ты позвони мне завтра.

Илья положил трубку, глянул на часы — день рабочей отсидки кончился — и, не прощаясь с Шершовым, вышел из лаборатории.

В общем потоке торопившегося к домашним очагам институтского люда он прошел через проходную, все еще бдительно охраняемую системой вертушек и турникетов, и наконец оказался около автостоянки, где с самого краю стоял его синий «форд». Он уже приоткрыл дверцу машины, когда сзади, со спины, его спросили басовито:

— Господин Пересветов?

Илья повернулся.

— Предположим — да.

Могучий бас принадлежал совершенно изнеженному и кокетливому молодому человеку, жеманному, стройному, великолепно сложенному, а его нежное, почти девичье лицо показалось Илье знакомым.

— Чу-удесно, господин Пересветов, — протянул изящный мальчик и подал Илье заклеенный конверт. — Это вам. Прочтите сразу. Так будет лучше.

Илья принял конверт, надорвал и вытащил узкую полоску бумаги. Неожиданно он обнаружил, что незнакомец уже уходит, не дожидаясь его реакции.

— Эй, — окликнул Илья. — Ответа что — не надо?

— Там все написано, — не поворачиваясь, ответил тот. — Я всего лишь передал.

Илья быстро развернул бумагу, и смысл всего лишь нескольких строк дошел до него не сразу, по причине их очевидной дикости.

Илья изумленно вскинул голову и увидел, как в двадцати шагах от него резко взял с места светлый «жигуленок», а красивенький басовитый мальчик, передавший трагическое послание Спартака, сделал ему ручкой. Машина тут же скрылась за углом, и Илье даже не пришло в голову разглядеть и запомнить номер, тем более что он вспомнил, где видел этого ангелочка.

В то, что письмо Спартака написано всерьез, что это не розыгрыш, Илья поверил сразу. Жалкий нищий по жизни, Спартак Дубин, оказавшись в заложниках, никакой твердости проявить не мог, да и незачем ему было бороться. Как, по его словам, Илье плевать на него, так и Спартаку, в свою очередь, до Ильи как до фонаря. Всю историю со стрельбой под городом Сычевском он мог действительно изложить в письменной форме и отправить в милицию.

А еще он мог написать о том, как Илья организовал в свое время собачьи бои и в паре со своим приятелем Корветом открыл казино с двойным дном: в официальном зале играли по маленькой, а в подвале шла настоящая крупная игра, налогов с которой государству не платили. Казино прогорело, но факт оставался фактом. Спартаку было что рассказать о своем коллеге и милиции, и просто руководству института. Спартак боролся за жизнь своими жалкими, но достаточно эффективными методами.

А ведь предупреждал Илью Сашка Корвет сто раз, предупреждал — ни в какое щекотливое дело, ни в какой скользкий бизнес людей со стороны не приглашают! А Илья — дурак беспросветный — пожалел своего вечно безденежного, вечно плачущегося на жестокости жизни коллегу. Жалости поддался. Вот и влип!

Он сел за руль, запустил двигатель и радостно, громко заржал, как ретивый конь при виде молодой кобылы. Ощущение предстоящей схватки, схватки нешуточной, борьбы с непредсказуемым, опасным результатом — наполнило все его существо жгучим боевым азартом. Он не испытывал никакого страха. Он чувствовал то нормальное состояние души и сознания, которое переживает летчик-испытатель, когда его машина срывается в невозвратный штопор, в то пике, из которого — только один шанс на тысячу выскочить, вывернуться, спастись. Летчик-испытатель — рожден для этого. Для таких состояний стресса, для опасности и риска. Илья тоже был рожден для жутких игр подобного рода — лишь опасность будоражила его кровь и заставляла на пределе работать мозг.