Смертельный азарт

Его несчастья начались еще поутру в воскресенье. К этому моменту Спартак пришел к окончательному выводу, что его обманули, обидели и оскорбили, а главное — лишили заслуженного приза в так или иначе, но состоявшейся опасной игре под городом Сычевском. Свою долю необходимо было получить. Любым способом.

Он дождался полудня, когда открывался пивной подвальчик «Кружка с пеной», вышел на улицу, через минуту спустился по трем ступенькам ниже уровня тротуара и вошел в полутемный, чуть отдающий кислятинкой пивной зал.

Одним из барменов пивного заведения был одноклассник Спартака — Димка Серебров, который по старой школьной дружбе порой ставил Спартаку кружку-другую за свой счет. Сам Серебров, успешно окончив физико-математический факультет университета, сразу и без каких бы то ни было душевных колебаний нащупал свою настоящую дорогу в жизни и быстро устроился к пивным кранам подвальчика «Кружка с пеной». Спокойное, солидное и доходное место. Мелкая шелупонь сюда не заглядывала по причине фантастических цен за каждый глоток пенистого напитка. Спартак мог позволить себе оплатить только пару кружек в месяц и по этой причине — из обостренной гордости нищего — заглядывал к дружку крайне редко. А дружескую даровую выпивку глотал с отвращением. Сереброва он презирал за измену высоким идеалам юности, за его лакейскую работу, но понимал, что, в общем-то, — «се ля ви» и ни хрена с ней не поделаешь. Можно процветать и в пивном подвале, и — каждому по его вере, и не суди других, коли сам не гарцуешь по жизни на белом коне победителя. Да и тогда не суди…

За чистой стойкой около медных кранов уже образовалась небольшая и слегка нетерпеливая очередь, а Серебров еще не появлялся. Спартак встал в очередь и через минуту увидел, как из глубины подвала вынырнул его счастливый одноклассник, на ходу натягивавший белую куртку. Серебров сказал на весь зал громко и весело:

— Здравствуйте, господа! Начинаем пить и веселиться, вечером можно потанцевать с дамами, а резвиться попрошу за пределами заведения!

С этой фразы он бодро начинал каждую свою смену, но после нее — обычно кивал, а порой за руку здоровался с завсегдатаями. На этот раз он полоснул по лицу Спартака косым взглядом и сделал какой-то неопределенный, но явно предупреждающий знак.

Спартак невольно насторожился. Он пересчитал в бумажнике свою скудную наличность и, когда подошла его очередь, сказал Сереброву:

— Маленький бокал… Мне тут нужно найти одного…

Серебров, не дослушав, заговорил, едва разжимая губы и не глядя ему в лицо:

— Тебя самого ищут. Сваливай отсюда. Из Москвы сваливай на пару недель.

Но маленький бокал с густой шапкой пены пододвинул через стойку и неуловимым движением не принял деньги — откинул их Спартаку.

Он понял, что никаких вопросов задавать не надо, — Серебров не из тех, чтобы запаниковать и струсить без нужды, и если он предупреждает, что его, Спартака, «ищут», то, значит, так оно и есть, а вот хорошего в этом нет ровно ничего.

С холодно и спокойно насторожившимся мозгом, Спартак прошел в тот уголочек, откуда мог видеть весь небольшой зал, присел к тяжелому дубовому столу без скатерти, всосал первый смачный глоток и изобразил блаженный, рассеянный вид, скользящим осторожным взглядом меж тем охватил весь зал.

И сразу увидел Куприянова. Вместе с хозяином заведения, улыбаясь и переговариваясь, они прошли к другому угловому столу, куда тут же метнулся официант с большими бокалами пива и тарелкой, полной раков, которых в меню сегодня не значилось. И вообще, раки здесь бывали крайне редко.

Куприянов даже и не взглянул на Спартака, будто не знал его, будто два дня назад, в субботу, не бил его с правой и левой руки, а его друзья — азиаты Керим и Асланов — не вязали ему ноги проволокой. Но никто, кроме Куприянова, искать здесь Спартака не мог. Азиатских помощников его Спартак в зале не приметил, но от этого не почувствовал себя лучше.

Куприянов был высок, узок, жилист, волосы зачесывал гладко и чем-то смазывал, так что они, словно резиновая шапочка для купания, прилипали к черепу.

На нем был прекрасный светлый костюм в талию, и если пытаться подобрать ему сравнение, то больше всего он походил на дипломата из какой-нибудь южноамериканской банановой республики.

Куприянов не скрывал, что жизнь его — хороша: запонки на манжетах белой сорочки блеснули янтарем, на тяжелом золотом кольце на пальце левой руки светился желтоватый камень, величиной с обломок кирпича. Он вытащил из замшевого мешочка трубку и неторопливо принялся ее раскуривать. В подвале курить было запрещено — но Куприянов сидел за столом с самим хозяином «Кружки с пеной», и, понятно, ни официанты, ни посетители замечания ему не делали.

И только когда из трубки Куприянова повалили густые клубы дыма — он в упор и жестко взглянул в лицо Спартака сквозь этот дым. Взглянул, словно прицеливался в него из пистолета.

Спартак кивнул ему, изобразив растерянную улыбку, но в душе оставаясь ожесточенным, собранным и готовым ко всему. Сейчас не тот момент, когда следовало изображать просителя. В один глоток Спартак выпил свое пиво, встал, пересек уже слегка наполненный зал, остановился у хозяйского стола и жалко пролепетал:

— Извините… Андрей Андреевич, нам надо поговорить.

Куприянов нехотя оторвался от беседы, внимательно взглянул в лицо Спартака и не ответил, вновь отвернувшись к хозяину.

— Вы не выполнили условий нашего договора, Андрей Андреевич, — голосишком молодого петушка пискнул Спартак. — Вы со мной не расплатились. И с исполнителями нашего шоу — тоже.

Куприянов тронул кончиком трубки бокал хозяина и спросил, будто они сидели одни:

— И сколько же суток, Петр Николаевич, пиво сохраняется свежим в этих железных бочках? Только не пудри мне мозги, я кое-что в этом понимаю.

— Уж кому-кому, Андрей Андреевич, но тебе я лапшу на уши вешать поостерегусь. Бочки не железные, а дюралевые, а внутри они — дубовые. И безо всякого химического консерванта при низкой подвальной температуре пиво идет свежим до двух месяцев. Свежак, оригинал пьете, Андрей Андреевич, не обижайте.

Спартак обозлился. Ему хотелось ударить по дымящейся трубке в зубах Куприянова так, чтоб она вломилась в глотку наглого деляги, влетела в его пасть полностью, а чтоб из носа у него валил дым, как из паровозной трубы. Эх, были бы силы для такого ковбойского поступка, был бы это стиль его жизни. Но вместо этого лихого поступка он снова просительно сказал:

— Андрей Андреевич, нам надо поговорить. Вы мне должны деньги.

Куприянов и не шелохнулся, а хозяин пивнушки нахмурился и взглянул на Спартака с осуждением.

— Вы становитесь навязчивым. Господин Куприянов в пивном ресторане — пьет пиво. И ведет беседы с друзьями. Извольте выйти вон.

Был ли подан какой-то незамеченный Спартаком сигнал, или подобная ситуация предусматривалась, но Спартак почувствовал, что словно железные клещи сомкнулись вокруг его правого локтя, и сиплый голос сказал на ухо:

— Пройдемте, сударь, в служебное помещение. У нас есть о чем поговорить.

Спартак дернулся, оглянулся, но угрюмое, низколобое лицо его собеседника оказалось совершенно незнакомым. Мужик был приземист, короткорук, глумливо улыбался, а локоть Спартака уже онемел от стальной хватки.

Можно было дико заорать и попытаться отбиваться — хозяин, пуще всего следивший за солидной репутацией заведения, тут же навел бы порядок, плюнув даже на Куприянова, в этом Спартак был уверен, но ведь он сам искал встречи, и пусть она складывалась не по его сценарию, однако вовсе отказываться от нее было нельзя. Он повернулся, подчиняясь железной руке своего пленителя, и, отходя от столика, услышал, как Куприянов спросил:

— А просто большую деревянную бочку вы мне не продадите? Для дачных нужд?

Уже перед самыми дверьми в недра служебного помещения Спартак приметил бледное лицо Сереброва и его испуганные глаза.

По короткому коридорчику они дошли до лесенки, ведущей в самые глубокие закрома подвала, и на верхней ступеньке Спартак получил такой удар по затылку, что, не считая остальных ступенек, кубарем свалился вниз, лягушкой распластавшись на цементном полу.