Умирать подано

и приветливо улыбнулась:

– Ой, Игорек… А я к тебе.

«Вот только тебя, Марь Санна, сейчас и не хватало», – подумал Плахов.

Старушка жила на его участке. Год назад нее свистнули старинный самовар, залезли через открытое окно первого этажа. Больше брать было просто нечего. Плахов оформлял заявку. Самовар так и не нашелся, возможно, его просто выкинули – ввиду неисправности и ветхого состояния.

Плахов списал материал в архив по малозначительности. Марь Санна несколько раз заходила в отдел спроведаться, а потом стала появляться просто так, поболтать. Она блюла активную жизненную позицию, разбиралась в тонкостях политических интриг, следила за прессой и была ужасно говорливой для своих семидесяти двух лет. Накопленный багаж информации она регулярно, пару раз в месяц, выплескивала на Плахова, который по неосторожности как-то позволил ей задержаться на лишние полчаса. Конечно, во второй раз можно было рявкнуть построже и указать на дверь, но Плахов не стал этого делать.

Никакая газета и никакой телевизор не заменят человеческого общения, а одиноким людям, особенно в старости, оно необходимо, как лекарства. Про Марь Санну вскоре уже весь отдел знал, и, когда опера не было на месте, она дожидалась его возле дверей.

Помимо пересказа газетных историй, она любила пожаловаться на бытовые проблемы. Которых у нее, как у любого человека, имелось в изобилии. Бабуля еще не выжила из ума и могла весьма стремно пройтись по «новым русским» либо по рекламе товаров народного потребления.

В общем-то никаких проблем от общения с Марь Санной у Плахова не возникало, если не считать, что порой появлялась она весьма не вовремя, как, к примеру, сегодня.

– Марь Санна, вы, как всегда, очаровательны, но я сейчас убегаю.

– Я подожду, Игорек. Во сколько ты вернешься?

– Да уже все. Наверное, не вернусь.

– А завтра?

– И завтра не вернусь. Совсем не вернусь. Уволили меня. За прогул.

Бабуля поправила свою модельную стрижку I и обидчиво спросила:

– А куда ж я теперь ходить буду?

– В ночной клуб, Марь Санна, сходи, в паб или в казино.

– Была я в казино на той неделе, скучно. Что за удовольствие фишки переставлять? В пэйнт-больчик бы…

Плахов открыл дверь, прошел в кабинет. Марь Санна остановилась на пороге.

– Ты правда уходишь, Игорек?

– Правда. Заявки висят. Пять минут передохну только.

– А мне и хватит, – обрадовалась старушка и, перешагнув через порог, уселась на стул.

Плахов пожал плечами.

– Что, Марь Санна, все не можешь понять, бил Клинтон Монику или не бил? Так вроде раскололся. Бил.

– Ой, – махнула рукой Марь Санна, – я б этой Левинской, лахудре крашеной, сказала бы при встрече. Сгоношила мужика, а потом еще безо всякого стыда слюни по экрану размазывает.

– Правильно. Все женщины такие.

– Пес-то с ней. Я по старому делу. Самовар мой нашелся.

– Да ну?

– Я сама сначала не поверила, когда мне соседка рассказала. Пошла специально, посмотрела. И точно! Стоит родимый, он самый!

– И где?

– В приемной у кандидата