Только никому не говори. Сборник

— Здесь закаты должны быть хороши, — заметил он, опустившись на железную скамейку. — Знаете, Иван Арсеньевич, чем я занимался эту неделю? Разыскал и прочитал два ваших романа. Занятно, очень — я в вас не ошибся…

— Это скучная тема, — отмахнулся я. — Сейчас меня куда больше занимают ваши романы, Дмитрий Алексеевич. Вы в эти дни виделись с Люлю?

— С Люлю я не виделся, — медленно ответил художник, глядя на меня с интересом и как будто с облегчением. — Слава Богу, Анюта опомнилась!.. Я рад. Теперь я не один.

— Вы скрыли от следствия отношения с Анютой, защищая, так сказать, честь женщины?

— Куда ж было деваться?

— И заранее условились с ней, что будете молчать?

— Не то чтоб условились, она попросила… Ну, я понял, что она не хочет семейного скандала и вел себя соответственно. Обо всех этих пошлостях не стоило бы и упоминать, но они, к несчастью, самым непосредственным образом связаны с исчезновением Маруси.

— Даже так? Кажется, вы считаете свои отношения с Анютой пошлыми?

— Ничего пошлого в них тогда не было. Я увлекся и очень, а она… я не обольщаюсь: просто ей не повезло с мужем. Кстати, вы его видели?

— Видел.

— Ну, так что ж объяснять… Одним словом, я во всем виноват и увлечение мое обернулось пошлостью и ужасом. Анюта вам все рассказала?

Я решил пока что не разуверять его на этот счет.

— Расскажите вы — все, что скрыли когда-то.

— Девочка исчезла в среду, когда Анюта была в Москве.

— В среду?.. Я так и чувствовал, что с Петей нечисто.

— Я тоже чувствовал, но поймать его не смог.

— В какое время Анюта была в Москве?

— Ко мне она приехала во втором часу. Я не ожидал ее так рано…

— Но вообще вы ее ждали?

— В воскресенье мы договорились встретиться в среду вечером.

— Почему же она приехала днем?

— До сих пор не знаю. Анюта не любит об этом говорить, вообще вспоминать. Знаете, в двадцать два года вдруг остаться совсем одной с сумасшедшим отцом…

— Разве вы для нее ничего не значите?

— Выходит, нет.

— А она для вас?

— Конечно, значит. Но что было, то прошло. Я имею в виду страсть.

— Так тем более незачем было скрывать от меня прошлое. Анюта разведена, близкие погибли. Неужели вас волнует ее репутация в палате номер семь?

Дмитрий Алексеевич засмеялся.

— Ну я-то в дурацком положении! Она запретила мне вам рассказывать — и тут же все рассказала сама. Люлю! Просто непостижимо.

— Запретила! Чего она боится?

— Ей бояться нечего. Но раз, слава Богу, все открылось, надо вам мое поведение объяснить.

— Да уж сделайте одолжение. А то втянули меня в историю, скрыв такой важный момент, как время преступления. Я ломаю голову, как Анюта проспала убийство, а она, оказывается, ездила в Москву.

— Видите ли, Иван Арсеньевич, три года назад она была так оглушена и несчастна, что я не мог взвалить на нее еще и семейный скандал: Борис не из тех, кто прощает. А я в мужья не гожусь.

— Что ж так-то?

— А вот не гожусь, Анюта мне так и заявила. У меня есть один недостаток — не один, конечно, но этот для женщин самый существенный — я не способен на вечную любовь. Нет, я конечно, слыхал, читал: спиваются, сходят с ума, идут на преступления. И я верю, но не способен. Значит, на следствии я смолчал, и к ней отнеслись с сочувствием.

— Как вы думаете, из-за чего они развелись? Может быть, Борис что-то узнал о жене и о вас?

— Откуда? — Дмитрий Алексеевич пожал плечами. — Анюта слишком горда, чтоб объясняться. Кончилась эта самая вечная любовь — и разбежались.

— А какие у вас были отношения с Борисом?

— Да никакие. Он меня презирал как «эстета», а я деловых людей как-то побаиваюсь.

— Он ведь пользовался вашей машиной?

— Редко. Три года назад уже на свою скопил, уж давно купил, наверное… Ну, общались, конечно, у Черкасских. Борис у них пропадал: занимался математикой с Марусей.

— Когда он начал с ней заниматься?

— Весной. Его Люба попросила. Все засуетились перед экзаменами. Маруся была вообще беспечна, а к точным наукам относилась с наследственным пренебрежением: в мать. Так вот, Борис с Анютой развелись, следствие иссякло — а тайна осталась. Не знаю, я в вас почему-то сразу поверил. И после нашего разговора заехал на дачу к Анюте. Она согласилась принять участие, но насчет всяких там признаний сказала, что сначала поглядит на вас. И первое впечатление, Иван Арсеньевич, оказалось не в вашу пользу.

— Так вы с ней виделись?

— Да нет. Она на вас «поглядела», в тот же день отправилась в Москву и позвонила мне вечером: все это пустое и вам, Иван Арсеньевич, доверять нельзя…

— И вы послушались! Прямо какая-то рабская покорность, прямо рыцарь с Прекрасной дамой. Сдается мне, Дмитрий Алексеевич, что она вам до сих пор дороже любой тайны.

— Не выдумывайте! — резко оборвал меня художник и переменил тему. — Итак, роковая среда три года назад. Анюта приехала днем, на квартире меня не застала и поднялась в мастерскую. Я живу на Чистых прудах, второй этаж, а мастерская в том же доме на третьем. С утра работал над портретом… так, один приятель, кавказский орел. Вдруг звонок. Открываю дверь — Анюта. Ну, мне стало не до портрета, и Гоги заволновался, однако она не вошла: сказала, что приедет позже, часам к семи. Мы поговорили на пороге и расстались.

— Она приехала?

— Позвонила в шесть по телефону. К тому времени я закончил портрет, мы спустились вниз, пили кофе. Анюта заявила, что уезжает в Отраду… настроение тяжелое, тревожное… что-то в этом роде. Я не стал объясняться, просто сказал: «Я тебя жду», — и повесил трубку. И она появилась в восьмом часу.

— А где она пропадала больше пяти часов?

— Как выяснилось, гуляла по Москве. Гоги намеревался нас покинуть (он из Тбилиси, остановился у меня на неделю). Но как-то сам собой возник общий разговор, друг-кавказец разошелся, выставил коньяк местного розлива, я, в свою очередь, французского и так далее. Где-то в десять Анюта внезапно сказала, что едет на дачу.

— Предполагалось, что она останется у вас ночевать?

— Подразумевалось. Но она не позволила даже проводить себя. Мы с Гоги поехали к его знакомым продолжать… Вообще тоска… Вернулся утром, как раз к ее звонку из Отрады: Маруся пропала.

— Так в какое же время она все-таки пропала?

— Анюта отсутствовала в Отраде с двенадцати дня до, примерно, одиннадцати ночи. Она оставила сестру на Свирке, на их месте. Можно предположить, что Маруся убита на речке, в сарафане и купальнике. Но это не так. Смущает открытое окно безо всяких отпечатков и Марусина обувь. Допустим, преступник мог подкинуть «вьетнамки» и вещи, что брали сестры с собой на пляж, ну, скажем, чтобы создать видимость, будто она исчезла из дому. Но, во-первых, все пляжные вещи оказались именно на своих местах. И потом: как он проник в дом? Замок вполне надежен, окна запираются на шпингалеты. Следы отмычки или взлома обнаружились бы.

— Маруся брала с собой на речку ключ?

— Обычно он лежал в верхнем ящике стола в светелке как запасной. Сестры не расставались и пользовались ключом Анюты. Но в среду обе взяли по ключу: Анюта сказала, что уедет в Москву.

— Значит, преступник мог воспользоваться ключом, взятым у убитой?

— Не мог. Ключ так и нашли на обычном месте в столе. На нем только Марусины отпечатки пальцев. Если бы убийца стер свои, стерлись бы и ее.

— У кого еще были ключи от дачи?

— У Павла с Любой и у Бориса. Все целы, ни один не потерялся. Нет, Марусю убили не на речке — это очевидно. Судя по всему, она пришла, отомкнула дверь своим ключом, положила его на место. И никуда не пошла бы босая. Она убита в доме, и, по-моему, об этом что-то знает юный Вертер.

— Вы располагаете фактами?

— Поймать его не на чем. Но, придя на дачу вторично, уже после пляжа, он так переменился в лице, что даже соседка заметила. Вы видели его?

— Имел удовольствие.

— Спортсмен, прямо-таки Аполлон… Мое мнение: он безумно испугался и сломя голову помчался в Ленинград, не пожалев денег и на международный вагон.