Счастливого Рождества, Тони!

— Зато вполне объяснимо, если ваши помыслы заняты чем-то другим.

К своему величайшему смущению, я покраснел. Иеремия никак не мог знать о моей слабости к Эвелин Гажан, и все-таки сразу нащупал болевую точку. Давно пора взять себя в руки! Я поглядел на часы.

— Еще есть время нанести пару визитов. Вы опять поедете следом?

— Нет. Во-первых, вы дали слово оставить убийцу Сюзанны мне, а во-вторых, я знаю, где вас искать. До свидания, месье Лиссей, и позвольте мне дать вам добрый совет: думайте только о том или о тех, кто собирается отправить вас следом за вашим другом и моей подругой. До скорого.

Провожая взглядом Иеремию Лафрамбуаза, я невольно подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем врагом. Под его внешней отрешенностью угадывались несгибаемая воля и полное отсутствие жалости к кому и чему бы то ни было. Если бы Лафрамбуаз не служил закону и, возможно, не сохранил остатки былой религиозности, из него получился бы идеальный тип хладнокровного и методичного убийцы, «человека без нервов» — достаточно заглянуть в его ледяные, не выражающие никаких человеческих чувств глаза. Перебрав в памяти последние часы, я пришел к выводу, что инспектор не совершил ни одной ошибки. Вся мизансцена, устроенная убийцей Сюзанны, пропала даром. Я подумал о безжалостной, хоть и молчаливой ненависти, которой с той минуты проникся к преступнику Иеремия. Пожалуй, можно поспорить, что тот заранее обречен. И все-таки разоблачить его я обязан сам, хотя бы для того, чтобы оправдаться в глазах инспектора, а заодно и в своих собственных.

Мне бы радоваться поддержке такого человека, как Лафрамбуаз, но кое-что ужасно мешало видеть будущее в розовом свете: Иеремия, как и Сальваньяк, явно предостерегал меня против Эвелин, а уж этого я никак не мог стерпеть. И я упрямо повторял себе, что оба они ошибаются. Лафрамбуаз — потому что, видимо, презирает женщин и любовь, а Сальваньяк верит и настаивает на виновности мадам Гажан, поскольку это самое простое решение. При этом я отлично знал, что рассуждаю несправедливо, недаром в Париже Сальваньяка считали прекрасным агентом с безукоризненным прошлым. Что до Лафрамбуаза, то со свойственным всем влюбленным отсутствием логики я видел в нем первоклассного полицейского и одновременно обвинял в самой неразумной необъективности. Я встал из-за столика, очень недовольный собой. Прелестная вдова и впрямь не в меру занимала все мои помыслы. Впервые за время службы я дал явную слабину. Стыдновато, конечно, но мне никак не удавалось вызвать в душе настоящее раскаяние. Так или иначе, я уже довольно давно подумывал жениться и подыскать другую работу. Так почему бы не попробовать начать новую жизнь с Эвелин Гажан, чья хрупкая красота всколыхнула все самое лучшее, что во мне есть? И, подобно древнему рыцарю без страха и упрека, я готовился защищать честь Прекрасной Дамы. И потом, доказав Сальваньяку и Лафрамбуазу ее невиновность, я наверняка вплотную подберусь к преступнику.

Эвелин не сразу открыла дверь. Но когда она в халате и с заспанным личиком наконец появилась на пороге, сердце у меня совсем растаяло. Как бы твердо я ни решил сохранять полное беспристрастие, справиться с волной нежности, буквально захлестывавшей меня при виде молодой женщины, не удавалось.

— Вы? В такой час?

— Можно мне войти?

— А это… очень нужно?

— Необходимо!

— Что ж, в таком случае…

Она пропустила меня в дом и заперла дверь.

— Я думаю, вы не вполне отдаете себе отчет, до какой степени ваше ночное появление у еще не очень старой женщины может… удивить моих соседей? — заметила Эвелин, проводив меня в гостиную.

— Но, наверное, не больше, чем исчезновение вашего супруга?

Она закусила губу.

— Это вовсе не одно и то же!

— А по-моему, да! — так же сухо бросил я.

Мадам Гажан оскорбленно выпрямилась и напустила на себя самый официальный вид.

— Что ж, я вас слушаю.

— Сюзанна Краст умерла.

В глазах Эвелин мелькнуло крайнее изумление.

— Сюзанна… умерла? — недоверчиво переспросила она. — Не может быть! Но ей еще и сорока нет!

— Возраст тут ни при чем. Что молодой, что старый, если ему разбить голову, умирают совершенно одинаково.

Мадам Гажан быстро поднесла руку к губам, словно сдерживая крик. Нет, конечно же, она не могла с таким совершенством ломать комедию!

— Вы хотите сказать, она… ее…

— Да, убили, так же, как и моего друга Тривье.

— Но почему? Почему?

— Потому что убийца опасался, как бы она не рассказала мне нечто такое, что могло бы навести на след вашего мужа.

Эвелин сложила руки на коленях и, уставившись на рисунок ковра, в полной растерянности повторяла:

— Неправда… неправда… неправда…

Я ухватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.

— Послушайте меня, мадам Гажан! Никто не знал, что я собираюсь к Сюзанне Краст, кроме вас и Турнона… Но Турнон искренне любил Сюзанну и только что чуть не прикончил меня, решив, будто в убийстве его секретарши повинен я… Но и вы тоже не убивали Сюзанну, не так ли, мадам Гажан?

Она изумленно воззрилась на меня.

— Я?.. Бедняжку Сюзанну?.. Это… это просто чудовищно!

Я взял ее за руки и осторожно притянул поближе.

— Но если это сделали не вы и не Турнон — значит, кто-то из тех, кому вы или он рассказали, что я поеду к мадемуазель Краст. Иного не дано. И вряд ли о намечающемся свидании стал бы распространяться Турнон — он слишком страдал от ревности, хоть это и было ужасно глупо…

Я немного помолчал, давая ей время обдумать мои слова, а потом отчеканил, нарочно выделяя каждый слог:

— Мадам Гажан, кому вы говорили, что вечером я увижусь с Сюзанной Краст у нее дома?

— Да никому! С тех пор как мы с вами расстались, я ни на минуту не выходила из дому!

— Да, но после меня здесь остался месье Сужаль.

— Но ведь не думаете же вы, что Фред…

— Однако вы упоминали при нем о моей предполагаемой встрече с мадемуазель Краст?

Эвелин замялась.

— Возможно… не помню… но, вероятно, да… я привыкла рассказывать Фреду обо всем… После того как Марк… уехал, он моя единственная поддержка и опора…

— И он вас любит!

Она посмотрела мне в глаза.

— Думаю, да. Но вам-то какое дело?

— Никакого… просто мне это не нравится.

— Вот как? И по каким же таким причинам?

— По личным. А вы?

— Что — я?

— Вы его любите?

— А вы не думаете, что вмешиваетесь в чужие дела, которые вас нисколько не касаются?

— Меня все касается, мадам, когда нужно во что бы то ни стало докопаться до истины.

— Но какое отношение мои чувства к Фреду…

— Так вы отказываетесь мне ответить?

Эвелин явно начинала сердиться.

— Ладно! В конце концов, мне все равно! Нет, я не люблю Фреда в том смысле, в каком вы это понимаете… Для меня он друг, брат…

Меня вдруг охватило такое счастье, что, не удержавшись, я воскликнул:

— Спасибо!

И, не понимая толком, что делаю, я расцеловал Эвелин в обе щеки. Этот поцелуй вернул меня к действительности, и, сообразив, что натворил, я смущенно пробормотал:

— Извините!

Мадам Гажан ошарашенно поглядела на меня.

— Ну, знаете!

— Прошу прощения, но я так обрадовался, узнав, что вы не любите Сужаля…

— Хотела бы я знать почему?

— Послушайте, мадам Гажан, я уже попросил у вас прощения за свой необдуманный поступок… И давайте больше не будем о нем говорить… Хорошо?

— Пусть так… Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

— Тогда, может, вы хотя бы сядете?

— Охотно.

Мы оба опустились в кресла.

— Давайте еще раз вспомним все факты, мадам Гажан… Итак, ваш муж исчезает, прихватив досье очень дорогостоящего изобретения, которое интересует Министерство национальной безопасности. Моего коллегу Тривье, направленного сюда расследовать дело на месте, убивают. Его сменяю я, и, как только Сюзанна Краст предлагает сообщить мне интересные сведения, она в свою очередь гибнет. Только что в Бегле меня тоже пытались убить, и, не подоспей вовремя инспектор Лафрамбуаз, я бы уже пополнил список жертв. Вывод напрашивается сам собой: либо ваш муж по-прежнему прячется в Бордо и убивает каждого, кто пытается напасть на его след, либо его кто-то надежно охраняет.