Скифская пектораль

Они так и не нашли общего языка с дедом. Они не простили ему грубости и желания быть судиёй. Внуки перестали ездить к злому старику.

У деда Егора была прекрасная усадьба, в которой он жил один. Когда несколько лет назад Николай решил отойти от дел, у них была замечательная возможность воссоединиться и жить вместе. Но этого не произошло. Николай с женой купили небольшой домик в пригороде. И даже теперь, когда Николай Бобров овдовел и два стареющих мужчины, отец и сын, могли бы поселиться вместе, они этого делать не стали. Дед был тяжёлым человеком, и даже в такой огромной усадьбе, как у него, им было тесно вдвоём.

– …Слушай, Лида, – осторожно начала Таня, – такие кровати, как у тебя, уже немодны. Может, походим вместе по мебельным магазинам, поищем что-нибудь посовременнее?

Таня имела в виду огромную металлическую кровать с проваленной сеткой, занимавшую полкомнаты. На таких спали, наверное, ещё во времена Чарли Чаплина. Вся она была в ажурных металлических завихрениях, переплетениях и набалдашниках. А вдруг у Лидии случится мужчина, и предложить ему такое ложе…

В ответ Лидия пожала плечами и сказала, что кровать её вполне устраивает.

– Хорошо, давай выпьем за личное счастье. А то что-то нам не везёт с этим.

Они чокнулись, Таня пригубила шампанское и снова заговорила:

– У нас в отделе новостей появился такой красавчик! Голубоглазый брюнет. Фигура – Аполлон! Как зовут, ещё не знаю.

Она и сама не знала, зачем это болтает. Она чувствовала, что всё время заполняет паузу. Чтобы только не молчать, перескакивает с одного на другое. Лидия почти не участвует в разговоре. «Ей не о чем говорить, – Таня тут же нашла для неё оправдание. – Личной жизни у неё нет, друзей нет, она никуда не ходит. Не будет же она рассказывать про своих больных – у кого какая температура и кому какие уколы прописали».

А Тане всегда было что рассказать. Она приходила в эту квартиру и выкладывала подруге все свои сердечные тайны. Знакомство, безумная страсть, охлаждение, расставание. По одной и той же схеме складывались все её романы. Что-то у неё не получалось.

Первое её аутодафе произошло в 18 лет. Её бой-френду было 24 года, он работал в банке у отца в Сити. Он казался Тане необыкновенно взрослым, серьёзным и умным. Роман был бурным, страстным, испепеляющим. Татьяна летала на крыльях. Она была самым счастливым человеком на земле. Она уже засматривалась в магазинах на свадебные наряды. Когда её Ромео один раз не пришёл, она сразу не поняла, что её бросили. Ведь так не бывает, чтоб ещё вчера целовал и клялся в любви, а сегодня разлюбил. Да и разве возможно, чтоб её, ЕЁ, бросили? Это с другими бывает, которые влюбляются не в тех, кого надо. И в глупых душещипательных романах, когда автору нужно выжать слезу из читателя. Но с ней-то этого не может произойти! Ведь он её так любил!

Тем не менее, её действительно бросили. Оставили, покинули, забыли, разлюбили. Каждый её новый роман завершался именно так. И каждый раз Таня приходила зализывать раны к Лидии. Ей становилось легче оттого, что её выслушали. Правда, Таня испытывала чувство неловкости: она рассказывает Лидии о неудачном романе, ища сочувствия, а ведь у той вообще ничего не было. Она не знает, что такое мужские руки, мужское дыхание у лица… Так что ещё неизвестно, кто кого должен жалеть.

– Да, я как-то видела тебя с одной женщиной, – вспомнила Таня, – она случайно не сектантка?

– С чего ты взяла? – вскинулась Лидия.

– Я писала о них. Бывала в сектах. Так что эти пустые глазницы, этот кроткий фанатизм мне хорошо известен.

– Нет, ты ошибаешься. Никаких связей с сектантами у меня нет, – спокойно ответила Лидия.

– Если я ошибаюсь, то очень рада. Будь осторожна в выборе друзей.

«Лидия очень одинока, – подумала Таня. – Она легко может попасть на удочку к сектантам. Они ведь и ищут одиноких, неуверенных в себе, обиженных жизнью».

Она разлила в бокалы оставшееся шампанское:

– Давай выпьем, знаешь за что? За то, чтобы через много лет в музее мадам Тюссо выставили наши фигуры: меня, лучшую журналистку Великобритании ХХI века и тебя, будущую Флоренс Найтингейл [2]. С твоим характером ты добьёшься многого и обязательно прославишься в медицине!

Наконец-то на лице Лидии появилась улыбка. Впервые за весь вечер. Таня осталась довольна тем, что смогла поднять настроение подруге. И вместе с тем упоминание о восковых скульптурах вызвало какие-то ассоциации. Как будто она забыла что-то очень важное. И вдруг она вспомнила!

– Как же я могла забыть! Я же хотела встретиться…

Таня просто-таки разозлилась на саму себя. Так бездарно потерять день и забыть о главном!

– На днях я застряла в пробке, – начала она объяснять Лидии, – и увидела на Тауэрском мосту художника, который рисовал девушку. Она сидела на парапете на фоне восходящего солнца, Темзы, нашего города. Ветер едва касался её распущенных волос, а сама она, необыкновенно красивая, неподвижно смотрела куда-то вдаль. Я сидела в машине, у меня было достаточно времени наблюдать за этой парой. Иногда она что-то говорила художнику. А взгляд оставался тем же неподвижным. Она смотрела в никуда. Так долго невозможно позировать. Хоть на минуту, но она бы отвела глаза. Я поняла, что девушка слепа. Я писала о слепых, я знаю этот взгляд. На следующий день я снова проезжала мимо, и они снова сидели на том же месте. Я обязательно должна с ними встретиться и написать о них. Тут может получиться интересный материал. Только бы они завтра ещё были там!

Глава 3

Владимир Бобров в номере инсбрукского отеля «Гольден Эпфель» пребывал в отличном расположении духа. После очередной бессонной ночи на него вдруг нашло прозрение, и он понял, как должен поступить в создавшейся ситуации.

Владимир брился в ванной перед зеркалом, настроение было хорошим и он даже подмигнул своему изображению. Сегодняшний день станет точкой отсчёта в его новой жизни.

Три недели назад Владимир приехал сюда совершенно опустошённый. Он приехал, чтобы найти здесь себя нового. В 32 года это сделать нелегко. Особенно, если достиг многого, а потом вдруг понял, что всё надо начинать сначала.

Он много писал о спорте. Он побывал на восьми Олимпийских Играх – летних и зимних, сотнях чемпионатах мира, а уж о первенствах Европы и своей страны и говорить нечего – они вовсе не подлежат счёту. Он с азартом писал о спорте и спортсменах. Спортивные соревнования – это некий детективный сюжет, в котором ждут победителя. А ещё сама личность спортсмена – там такие перипетии и драмы!.. Выиграть хотят все. Но выигрывает один…

Как он краток – миг победы! Это только миг, но как долог путь к нему – годы тренировок, годы пота, слёз и крови. Да-да. Именно крови, потому что ни один спортсмен не обходится без травм. Ломают руки, ноги, рвут сухожилия… И всё это ради нескольких минут на пьедестале, ради нескольких минут триумфа. А потом снова – месяцы, годы тренировок, снова пот и кровь… Всё это снова, чтобы доказать, что победа не была случайной, что ты действительно лучший из лучших. А толпа любит сегодняшних кумиров. Вчерашние кумиры с их прошлыми заслугами её не интересуют. И поэтому надо каждый раз доказывать свою состоятельность. Кем ты был вчера, уже никто не помнит. Покажи, какой ты сегодня. А вперёд уже рвутся новые, молодые да ранние, они ещё в пелёнках были, когда ты уже зарабатывал травмы. И теперь они рвутся к победе, норовя тебя обогнать. Ты должен доказать, что ты лучше их. А если не сможешь – никто не помянет твои былые заслуги. Ты – герой вчерашнего дня, ты забыт, и все жертвы, принесённые на алтарь спорта, никто не оценит. Таков спорт. За это Владимир и любил его.

А как он входил в ложу прессы! Сколько было в нём достоинства и самолюбования: ведь он первый видит то, о чём потом расскажет миллионам читателей.

Голы, очки, секунды – всё это держалось в его памяти, словно в компьютере. Разбуди его среди ночи, и он расскажет, сколько акселей и ритбергеров прыгала Дениз Бильман; какой дебют разыграли Карпов с Каспаровым в 18-й партии на матче за звание чемпиона мира в 1984 году; он мог рассказать о том, как покоряли секунды на стометровке в мужских и женских стартах; в каком раунде Кличко отправил в нокаут Салливана и сколько шайб наколотила сборная СССР на любом из чемпионатов мира по хоккею.