Капкан на честного лоха

но, они с Урманцевым погибнут от удушья ещё до того момента, как с подворья уберутся солдаты, а староверы вспомнят о существовании обитателей погреба, когда помощь им уже не потребуется.

– Эй, ты жив? – тихо спросил Климов.

Урманцев вздохнул, заворочался во сне. Климов взял со стола тряпку, смочив её водой. По примеру Урманцева положил тряпку себе на лоб. За минуту ткань сделалась теплой. Чтобы отвлечься от страшных мыслей, Климов отвернулся к стене, попробовал думать о посторонних вещах.

Он вспомнил, как поздним вечером, в конце зимы, после занятий в вечерний школе брел в барак, от усталости ну чуя под собой ног. До отбоя оставалось сорок минут. Вдоль плаца, где проходили утренние и вечерние построения, на металлических опорах расставили свежие образца наглядной агитации, присланные накануне из самой Москвы.

На кусках листового железа масляной краской вывели цветные картинки. Мужик держит на руках туго спеленатого ребенка, и улыбка расплылась до ушей. Во всю квадратную морду улыбка. Рядом стоит женщина и обнимает мужика за плечи. Внизу картинки красовались ядовито красные буквы: «Твоя семья ждет тебя». Климов в задумчивости потоптался на месте, стараясь врубиться в смысл изображения. Надо так понимать, что вот зэк вернулся из командировки, а жена с ребенком его всю дорогу ждали и теперь все персонажи радуются встрече.

Но почему ребенок в пеленках? Ясно, новорожденный. Тогда получается, что женщина нагуляла приплод и родила, когда законный муж в неволе махал кайлом и лопатой. Чему уж тут радоваться? И стоит ли вообще возвращаться в такую семью из зоны? Не лучше ли вместо жены найти другую свеженькую потаскушку?

Кто– то тронул Климова за рукав.

Обернувшись, он увидел перед собой Урманцева. В старом бушлате, шапке, нахлобученной на глаза, он стоял и пускал дым из ноздрей, прилепив к нижней губе окурок.

«Значит, Клим это ты? – спросил Урманцев. – Ну, меня-то ты знаешь. Деньги я получил, поэтому теперь мы кенты». «Расскажи, как там Маргарита?» – заволновался Климов. «Мне не до лирики, – поморщился Урманцев. – Эти подробности сам выяснишь, когда я тебя отсюда вытащу. Теперь слушай: будем видеться с тобой за дальним хезником. Ну, за сортиром. Каждый пятый день, начиная с сегодняшнего. В это же время. Если что, найдешь меня через Гуталина».

Климов не успел собраться с мыслями, вставить слово. Урманцев шепнул «малява», что-то сунул ему в карман ватника и растворился в темноте. Не замечая метели и холода, забыв об усталости, Климов, щупая в кармане бумажку, прошагал две сотни метров. Остановился под фонарем каптерки, вытащил из кармана, пробежал глазами записку от жены.

Маргарита сообщала, что все идет, как по рельсам. Она закруглила дела в Москве, вернулась в поселок при зоне, временно устроилась на прежнем месте, но на днях переедет в Ижму, где уже присмотрела комнату. Когда Климову разрешат свидание, пусть пришлет письмо на ижминскую почту, до востребования. «Целую крепко, люблю», – прочитал Климов. Внизу, словно яркий штемпель,