Умирать подано

димый за грабежи малый, попался в пятый раз. Уже на мокрухе. Ткнул по пьяни братишку ножиком, в общем-то обычное дело по нынешним временам. Тут же уснул, рядом с покойным – спокойной ночи, малыши. В отделе заканючил, что убил не он, а третий – бандитского вида гад, которого Раскорякин видел, как водится, впервые и раньше не встречал.

«Четко помню одно – Серегой звали. Или Лехой… А кровь на рубахе – помочь хотел! А мамаша? Так дура она старая, фамилию свою не помнит, какой из нее свидетель?! Извини, командир-начальник, но я чужого на себя ни за какие деньги не возьму, грех это…»

«Ну, не возьмешь за деньги, вручим бесплатно». Вручить не удалось, Раскорякину подфартило. Плахова, который «вручал чужое», срочно вытащил дежурный из-за какой-то ерунды, и Игорь попросил Безумного Макса приглядеть за задержанным. Вернувшись, он застал кабинет пустым. Макс спокойно сидел у себя и колол грецкие орехи. «А Раскорякин где?» – «Так не было его в кабинете. Я думал, ты забрал». Побегали, поискали, но зря. После Плахов долго и нудно отписывался – как вышло, что задержанный за тяжкое преступление уголовник спокойно ушел от оперуполномоченного, сказав сержанту на воротах, что его отпустили. Отписался Плахов на строгий выговор, взяв вину на себя. Бегал Раскорякин не так уж и долго – недели две, до первого крупного запоя. Плахов с ним больше не общался, беглеца сразу отвезли в прокуратуру и передали в старые добрые руки Федоровича, который без признаков печали на лице оприходовал Раскорякина в следственный изолятор. В тюрьме Ракорякин отбросил детские иллюзии и, пока не поздно, признался в душегубстве. Выговор Плахову в связи с этим признанием не сняли.

– Позвонили мне вчера из оперчасти тюрьмы, пока так, неофициально, по старой дружбе, – продолжил Вдовин. – Так вот, Раскорякин в камере треплется, что за выход из милиции заплатил Плахову тысячу дойчмарок. Причем уже после побега… Заметь, Анатолий Степанович, говорит он это не на допросе у следователя, а в камере, то есть о попытке оговора Плахова не может быть и речи. Начальник оперчасти спрашивает, давать ли делу официальный ход – письменные показания из Раскорякина они вышибут, в смысле получат хоть завтра. Я, конечно, попросил подождать, нам самим надо разобраться, это ведь пятно на райотделе, позор несмываемый. Теперь каждый прохиндей будет думать, что нуровца купить можно. За дойчмарки.

Нельзя сказать, что слова шефа вызвали у Плахова эпилептический припадок, но бодрящего действия тоже не оказали. Целая тысяча. «Этих денег нам с Лелей надолго хватит. В Кисловодск хотя бы поедем…»

– Я еще тогда почувствовал неладное, – озабоченно потер подбородок кадровик, – но не хватало доказательной базы.

– Теперь хватает. Что скажешь, Плахов?

– Не брал! – бодро оправдался Игорь. – Не был, не был, не был – даже рядом не стоял! Мне хватает оклада и пайковых.

– Это ты на оклад в «Отвертке» гулял? – задал красивый вопрос Анатолий Степанович. – С приятелем своим из управы, с Виригиным, кажется?

– Есть такой, –