Куклы Сатила. Разработка сержанта М

Эмери относился к числу людей, скверно переносящих молчание да еще в замкнутом пространстве; не перебрасываясь словами, как мячиками, Эмери терял ощущение игры, не видел поля взаимоотношений, начинал нервничать и подозревать, что его обошли или вот-вот обойдут. Патрик начал первым:

— Надоело все! — Неплохой пробный шар.

Сток слабо улыбнулся, еще надеясь, что дождь пройдет и можно будет избежать разговора, заменив его беготней по берегу, восхищением красотами природы, подготовкой к более основательной трапезе или даже неспешными сборами в обратный путь.

Эмери не терял темпа; двинув фигуру в центр, не собирался ограничиваться ролью пассивного наблюдателя.

— Ты как девица!

— В смысле? — не удержался Сток и понял, что вступление в беседу, пусть самым невинным образом, — победа Эмери и его собственное поражение.

— Расскажи тебе, откуда берутся дети, — начнешь краснеть. Точно! Как белокожие подростки, когда им выпадает полистать журнальчик из рисковых. Покрытые прыщами рожи обсыпает розовыми пятнами с дайм, а иные краснеют густо, будто их окатили гранатовым соком из ведра. Пойми — все нормально. Не трави себя. Никто вообще не знает, что такое норма. Тебе хорошо?

— Да. — Сток машинально гладил приборную доску.

— Я имею в виду, тебе хорошо с ней? — Эмери избегал недоговоренности.

Сток вспылил, яростные нотки напомнили голос отца, будто старик заверещал из чрева сына без разрешения:

— Да! Мне… хорошо… с ней!..

— Отлично! Нечего психовать. — Эмери стянул из-под заднего стекла велюрового пса, сунул под голову. — Поверишь, завидую. Ни перед кем не отчитываться за свои поступки, не выслушивать нытье, не глотать обиды, не пытаться выглядеть умнее или деловитее, чем ты есть, не ломать себя, не расставаться с привычками, жить свободным и… не в одиночестве. Блеск!

Сток перебил:

— Ты же понимаешь, это не то.

Эмери вытянул ноги, иглы с обсохших ступней ссыпались на коврик, покрывающий пол машины.

— То! Не то!.. Кто знает, где то? Махнем в Тихуану, а оттуда прошьем весь полуостров до самого юга.

Сток испугался: а как же кукла? Взять в поездку? Тащить из квартиры, считаясь с возможностью налететь на соседей или дежурную? Один раз повезло — никто не приметил вселения к Стоку безмолвной квартирантки. Или оставить дома? Вдруг, когда он вернется, ее не будет, он поймет, что ему все приснилось, — случаются такие длинные сны с подробностями, на вкус и цвет реальнее, чем сама жизнь. Сток не хотел в Тихуану, не хотел оставлять куклу, не хотел отказаться от — с трудом обретенного — успокоения.

— Работа, — пробормотал Сток, — ничего не выйдет.

— Мне-то не заправляй. — Эмери рассмеялся. — Работа! Ты всегда можешь свалить, если захочешь. Недавно в ротари-клабе я встретил твоего толстяка, тот только и пел: хорошо бы Стоку отдохнуть! Ваш друг перенапрягся!

Неприятно, что начальник мог обсуждать с Эмери проблемы Стока, всегда с опаской узнаешь, что двое хорошо знающих тебя прошлись за глаза по твоей персоне.

Дождь прекратился внезапно, будто вырубили воду в кране. Сток включил щетки, сквозь проясняющееся лобовое стекло в полумрак салона заглянуло солнце. Друзья выбрались из машины. От острова в центре озера мчалась моторка. В шлейфах брызг ломались солнечные лучи, соскальзывая под киль обломками укороченных радуг. Сток подцепил пластиковый пакет с порожними банками и мусором, запихнул в багажник.

Предпочел смолчать. Тоска по дому — чувство недавно незнакомое — дала себя знать: вот он привалился к спинке кровати, объясняет не перебивающей никогда слушательнице, приняв пару капель горячительного, отчего его жизнь не сложилась, заладилась не так, как виделось много лет назад; среди прочего Сток признался бы, что всегда боялся выкрутасов жизни, боялся, что не потянет, что его подомнут, поломают или вовсе вышвырнут на пыльную обочину, где коротают дни неудачники.

— Хочется домой? Мой подарочек запал? — Эмери посерьезнел. — Главное — вытащить тебя из кризиса, хоть за уши, а там… поступишь как захочешь, еще вспомним… х-м… твой гуттаперчевый роман лет этак через… — Эмери с тоской оглядел пустынные воды притихшего озера. Сосны зашумели над головой, из глубины плеснулась рыба, подставив серебряный бок солнцу, теряющему на глазах силу.

Первым выехал Сток, следом «пежо» Эмери. Перевалы накрыл туман, с деревянных щитов, прикрепленных к скалам, оранжевые фонари мощным потоком света разгоняли белесую муть. На бензоколонке уже неподалеку от въезда в город заправились, вымыли машины. Сток пылесосом на тележке вычистил коврики: зеленые иглы, осыпавшиеся со ступней Эмери, потянулись в урчащую трубу.

После первого моста через Шнурок машины съехали к обочине. Здесь предстояло расстаться: Сток брал на юг по набережной вдоль Шнурка, Эмери направлялся по кратчайшему пути к Старому городу, к его северным кварталам.

Машина, будто в благодарность за мойку и чистку ковриков, скользила по бетонке без единого сотрясения: Сток давно заметил, что вымытые машины преображаются, и не только внешне. «Ланча» въехала на стоянку, водитель бросил несколько монет в прорезь стальной трубы, прикрепил талон оплаты к лобовому стеклу.

В конторке дежурила пуэрториканка, Хуанита! Вспомнил! Сток неожиданно преисполнился решимости:

— Хуанита, здесь под стеклом, — кивок в сторону стола, — лежала бумажка с номером телефона?..

Пуэрториканка прикидывалась на славу, отменная школа фальши:

— Здесь? Телефон?.. Вам показалось! — Раздумье, наморщила лобик, выказывая серьезность, с которой отнеслась к вопросу жильца, — точно почудилось…

Есть женщины, глядя на которых кажется, что они круглосуточно размышляют о любовных утехах. Сток испытал раздражение, вынул бумажник, извлек три купюры-двадцатки, стараясь не смотреть в глаза дежурной в непростой миг принятия решения скорее всего стесненной в средствах девицы.

Искушение длилось недолго. Дежурная старалась не смотреть на деньги и, чтобы укрепиться в неподкупности, повторила, быть может, поспешно:

— He-а… никакого номера… никакой бумажки. Сто процентов! — И одарила Стока ослепительной улыбкой, будто возмещая жильцу неудовлетворенное любопытство. В темных глазах мелькнула заинтересованность, будто припомнила нечто важное: — А как насчет уборки квартиры? Не хотите? Полы, окна и все такое…

В самом деле — приперло. Сью поддерживала хоть видимость порядка, но после разрыва… Сток кивнул:

— Пожалуй… Ключи есть?

— Разумеется. — Снова ослепительная улыбка. — Вдруг пожар? Прорвет трубы? И все такое…

Сток протянул деньги, так и держал три бумажки:

— Аванс. Хватит на первое время?.. А там сговоримся.

— С запасом хватит!

Деньги исчезли моментально, Сток и не заметил куда.

Жилец распрощался, направился к лифтам, передумал на ходу и, перескакивая через ступеньки, ринулся вверх по лестнице.

В квартире полутемно — перед отъездом опустил жалюзи, чтобы не выгорала обивка мебели и не копилась влажная духота, из-за которой простыни отсыревают, а полотенца в ванной, хоть и на сушилках, едва просыхают. В спальне темнота гуще, и лишь сияют глаза куклы, возлежащей на кровати. Сток замер на пороге, мигом покрылся потом…

Кукла вздохнула! Отчетливо, никаких сомнений. Ухватился за косяк и только тогда разглядел рдеющую лампочку. Не выключил! Опять! Приемник издевался мастерски. Сток схватил подушку, швырнул в серебристую коробочку — подобие дыхания сразу исчезло.

Поздно вечером Сток в подробностях рассказал кукле про поездку на озеро Слезы Марии, про сосны неправдоподобно прямые, про запах смолы, про скальный островок посреди озера и моторку, сыпавшую радугами в кильватерной струе, а еще Сток поделился тем, что перевалы заволокло туманом, муть разгоняли оранжевые фонари и тревожный свет их напоминал тревожное сияние глаз куклы в полумраке спальни.

Заснул на полуслове, опьяненный усталостью, горным воздухом, впечатлениями от неблизкого пути, перед тем как сознание угасло, из тумана выплыли оранжевые огни, заплясали, выписывая: Хуанита! и… семь цифр номера телефона. Семь цифр! Но каких? Как ни старался Сток прочесть цифры, тройки превращались в пятерки, девятки в шестерки, восьмерки в двойки, оранжевое марево скакало перед глазами, дразня и не даваясь…