"Нотариус из Квакенбурга"

— Ничего в этом нет интересного, — поддержала Себастьяна Патриция. — Ники, иди с мадемуазель Таис в детскую.

— Это вам не интересно, а мне интересно, — продолжал упорствовать мальчик.

— Исключено! — отрезал Себастьян. — Ещё не хватало, чтобы ты смотрел, как умирает животное. Обойдёмся без тебя!

— Тогда возьмите меня с собой в лабораторию к дяде Озрику. Я тоже хочу посмотреть.

— Ладно, в лабораторию, я думаю, можно. Если, конечно, ты не против, Озрик?

— Пусть идёт с нами, — согласился его брат, улыбнувшись несчастному мальчугану. — Только уговор — ничего не трогать.

Вот так и получилось, что после завтрака мы отправились смотреть химическую лабораторию большой компанией: Озрик, я с нотариусом, Патриция с мужем и Таис с Николаусом. В последний момент к нам решили присоединиться и Валерия с Тобиасом. Чтобы Ники не отставал от нас, карабкаясь по лестницам, отец взял его на руки. По дороге Тобиас для нашего развлечения начал читать свои стихи:

Ах, если б ветром ты была,

Моё лицо бы обдувала,

Как лёгкий трепет сквозняка.

И тёплым, нежным покрывалом,

Меня всего бы обняла.

Ах, если б ветром ты была,

Ты б на плече моём спала![2]

Химическая лаборатория находилась в подвале замка. Это было обширное помещение с низкими сводами и без окон. Всё пространство лаборатории было занято дубовыми столами, уставленными мензурками, ретортами, колбами и горелками. В шкафах и на полках хранились различные вещества и реактивы. В помещении резко пахло и сопровождавшие нас дамы сразу стали недовольно морщиться.

Озрик провёл нас по своим владениям и, не обращая внимания на недовольные гримасы женщин, подробно рассказал о своих исследованиях. Было видно, что он по-настоящему увлечён химией; хорошо в ней разбирается. На покрытом пятнами от кислоты столе, он даже провёл для Ники не слишком ароматный опыт. Когда бесцветная булькающая жидкость в колбе превратилась в синюю, ребёнок от восторга захлопал в ладоши.

В конце экскурсии наш гид подошёл к железному шкафу с надписью «Опасно!» и, открыв его, достал тёмную бутылочку. Осторожно перелив с помощью пипетки совсем немного содержимого бутылочки в другую, Озрик наклеил на неё бумажку, на которой написал — «Яд!», затем передал Себастьяну. Ники, ковыряя в носу, внимательно следил за действиями молодого человека.

— Здесь у вас столько разных веществ. Как вы их не путаете? — удивилась Таис, разглядывая содержимое шкафа.

— Сам я знаю, где и что у меня лежит, а посторонние сюда не заходят.

— А что это за отрава? — задал вопрос брату Себастьян.

— Это цианид, — ответил Озрик, ставя тёмную бутылочку обратно в шкаф. — Действует почти мгновенно и безболезненно. Существенный недостаток цианидов в том, что они быстро выдыхаются, поэтому использовать их нужно как можно скорее.

— Надеюсь, что этот яд ещё не выдохся и наш Кокос без мучений закончит свой жизненный путь, — сказала Патриция.

— Эту бутылочку я привёз позавчера из Квакенбурга вместе с рядом других препаратов, необходимых мне в исследованиях, — ответил Озрик, провожая всех к выходу.

На обратном пути молодой граф объяснил супругам, как использовать яд.

— Неужели такой малости достаточно, чтобы убить живое существо? — задумчиво спросила его Таис.

— Здесь примерно двенадцать сантиграммов зелья. Этого количества хватит даже для человека, тем более, достаточно для спаниеля.

Обед прошёл тихо. За столом не было самого хозяина замка и Таис. Графу Бертраму срочно понадобилось написать несколько писем и из-за этого прекрасной гречанке пришлось пропустить обед. Доктора тоже не было. Сегодня он вообще не приезжал в Три Башни.

Неторопливо жуя телячьи котлеты, обложенные помидорами, я думал о своих чувствах к Таис. Всё утро мне посчастливилось находиться вместе с ней, сначала за завтраком, потом в лаборатории Озрика и, глядя на неё, у меня появилась мысль написать ей письмо с признанием в любви. Ведь завтра я уже буду далеко от этих мест. Я просто не мог уехать, ничего ей не сказав! К десерту моё решение окрепло, а к кофе я мысленно сочинил уже несколько вариантов своего послания, один трогательнее другого.

Всё, решено! После поездки в Крон я признаюсь гордой красавице в своих чувствах, пусть и на бумаге. Как передать девушке моё послание, я решил придумать потом.

Сразу после обеда мы собрались в город. Кроме Мартиниуса и меня в уже знакомую карету сели также Тобиас и Себастьян. Тобиаса ждали в Кроне дела, а граф решил навестить бывшего сослуживца по полку. Тот же кучер, который привёз нас из Квакенбурга, хлопнул бичом, и сытые лошади дружно потащили наш экипаж к воротам замка.

Погода стояла прекрасная. Было тепло. В небе ярко светило солнце. Проехав через лес, мы миновали красивую деревеньку под названием Кронский Брод и, переправившись через неширокую Крону по горбатому мосту, скоро уже катили по улицам старинного живописного городка. Возле здания кронского магистрата мы с нотариусом простились с нашими попутчиками и, условившись, что вечером карета будет нас ждать на этом же месте, неторопливо пошли по Главной улице города в сторону знаменитого монастыря.

Прежде Крон был весь деревянный, благо леса вокруг предостаточно, но после нескольких опустошительных пожаров, жители стали возводить постройки из кирпича. Правда кое-где ещё сохранились старые деревянные здания, но с каждым годом их остаётся всё меньше и сейчас городок застроен хорошенькими кирпичными домиками.

Свернув с Главной улицы, мы миновали аптеку магистрата с большим белым крестом на дверях и Аптекарским переулком вышли на Рыночную площадь, тесно застроенную торговыми заведениями. Так как было уже далеко за полдень, Мартиниус предложил мне выпить чаю с бутербродами. На постоялом дворе, расположенном недалеко от рынка, мы поели, немного отдохнули и отправились дальше.

Патерностер был основан монахами Ордена Гведских Братьев и Сестёр более пяти веков назад. Здания монастыря располагаются на высоком холме в одной лиге от города. С Кроном его соединяет широкая дорога, которая без всякой оригинальности называется Монастырской. Всё это мне рассказывал нотариус, бодро семеня рядом со мной по этой самой дороге. Его лысина сияла на солнце, как начищенная кастрюля.

— Да, Мельхиор, многое видели эти огромные четырехугольные башни, мощные стены, сложенные из дикого камня. Например, одно время в монастыре находился королевский монетный двор. Именно здесь впервые начали чеканить серебряные монеты, которые по имени города, стали называть кронами.

— А я всегда думал, что так их называют из-за королевской короны, изображённой на обеих сторонах, — удивился я.

— Нет, это не так, мой мальчик. Некоторые историки полагают, что сам город назвали из-за короны, входящей в его герб. Некоторые, наоборот, считают, что как раз корону включили в герб из-за названия города. А может быть, город назвали по имени местной реки. В общем, никто уже не знает этого точно.

Поднявшись на холм, склоны которого усеяны серыми валунами, мы остановились перед узкими монастырскими воротами, прорубленными в каменной стене. Ворота украшала надпись, вырезанная в камне: In manus tuas, Domine!· Мой шеф дёрнул тяжёлый чугунный колокольчик, висевший у входа. Одна створка ворот со скрипом открылась, и на пороге показался высокий худой монах. Суровый страж был одет в чёрное одеяние, подпоясанное белым поясом. Он поклонился нам и сказал густым басом:

— Да хранит вас Святая Пейрепертуза. Что выхотите, странники?

Мы поздоровались, и нотариус объяснил, что мы хотели бы увидеть настоятеля монастыря отца Гвиндалина.

— Меня зовут Бенедикт Мартиниус, нотариус из Квакенбурга. А это мой помощник Мельхиор Лукас, — торжественно представил нас мой маленький патрон и прибавил: — Отец Гвиндалин меня хорошо знает и будет рад видеть.

Монах закрыл ворота и ушёл. Через некоторое время он вернулся и пригласил нас внутрь. Сопровождаемые привратником, мы оказались в так называемом реффектории — приёмном покое монастыря. Реффекторий — большое полутёмное помещение, уставленное вдоль стен деревянными скамьями, был пуст. Немногословный монах попросил нас подождать и опять ушёл. Не успели мы оглядеться, как в дальнем конце залы открылась дверь, и в реффекторий вкатился невысокий, кругленький как колобок, человек в чёрной одежде ордена Гведских Братьев и Сестёр. Увидев моего шефа, толстяк подскочил к нему, и они начали радостно обниматься и целоваться.