Сердцеедка Первая и Сердцеедка Вторая (СИ)

Рыжий Ги Свистулечка

Сердцеедка Первая и Сердцеедка Вторая

ВСТРЕЧА

- Как под телегой обжиматься, так Пейре для Николетты-Вертихвостки был милый дружочек. А как в церкви подойти, так сестра Екатерина его знать не знает?

- Пейре!

- И ведать не ведает?

- Пейре, я дала обет целомудрия. С монахинями так не разговаривают.

- Я же к тебе по делу, Николетточка!

- К монахиням не приходят!

- Да, где уж теперь сестре-экономке снизойти до жонглёра? До пропавшего жонглёра!

- Пейре, нас услышат!

- Не бойся, родная. Всё осмотрел. Одни мы в церкви. Дверь заперта. Не потревожат.

- Что тебе от меня надо, ирод?

- Помощь нужна.

Жонглёр Пейре Гирон расселся на скамье попросторнее, растянул коленями подол чёрного платья - из соображений безопасности он пришёл в женский монастырь переодевшись старушкой-богомолкой.

- Николетта, надо бы приютить у вас в обители даму. Поможешь, дорогая?

- Воровку?

- Обижаешь.

- Катарку?

- За кого ты меня принимаешь?

- Что она натворила, Пейре?

- Это я с ней натворил, - пояснил жонглёр, - Ничего страшного, - тут же поправился он, - Только творению уже то ли пятый, то ли седьмой месяц. А у дамы с войны возвращается муж.

- А кто у дамы муж?

- Владелец замка Файель.

- Ты смерти моей желаешь, Пейре? Твой Файель Эн Раймон монастырь нам спалит.

- Он ничего не узнает! Николетточка!

- У Раймона Файельского возле замка живёт Старая Птичница. Она раньше вас заметила беременность.

- Старая Птичница болтлива только со своими гусями. Если Эн Раймон не будет спрашивать, то Старая Птичница ничего ему и не расскажет. А с чего ему спрашивать, если вернувшись в замок, он узнает, будто бы жена его уехала на богомолье?

- Пейре, ты у Папаши Ги видел пьесу про съеденное сердце?

- Ещё бы!

Тут Пейре вскочил церковную скамью и, уподобившись кукле Даме, запрокинул голову и прижал руки к груди. Тонко-тонко жонглёр пропищал:

- Ах, сир, вы угостили меня таким сладким блюдом, что иного я не желаю отведать вовек!

И упал, распластавшись среди скамей.

- Это моя пьеса, - пояснила сестра Екатерина.

- Вот где талант пропадал!

В два прыжка Пейре вернулся на скамью.

- Да много ли таланта надо, чтобы записать услышанное?- вздохнула сестра Екатерина, - Я там только концовку изменила, чтобы эта история как-то завершилась. На самом деле На Гильерма недолго лежала бездыханной после того, как услышала от мужа, что он подал ей жаркое из сердца любовника. Она очнулась. Она звала смерть, но смерть за ней не пришла. Она ушла из замка и поселилась в общине катаров. С месяц она, действительно, не могла ничего есть, но потом Добрые Люди как-то откормили её благословлённым хлебом. Несколько лет На Гильерма прожила в катарской общине, а потом перебралась от них в наш монастырь.

Красные блики от витражей, разгулявшиеся по скамьям, перестали радовать жонглёра. Он в напряжении сжал в замок пальцы, он замер, прислушиваясь к рассказу былой подруги:

- На Гильерма - слишком утончённая дама. У катаров, как пробудился заново у ней вкус к жизни, голодно ей стало жить. Хотя мяса она до сих пор есть не может. Сёстры на большие праздники для неё готовят отдельно, а настоятельнице нашей Гильерму защищать приходится. Объяснять, что курицу она с нами не ест лишь по причине душевной болезни, а не от того, что осталась еретичкой. Терпим. Деваться-то ей некуда. В Файель не вернуться.

- В Файель? - вскочил Пейре.

Дождался подвоха!

- В Файель, в Файель, - закивала сестра Екатерина, - Ты ещё за сердце схватись.

- Погоди, - тут раскрасневшийся Пейре оседлал скамью и проскользнул по доске поближе к монахине, - Замок Файель мог менять владельцев. Ты говоришь мне про крестоносца Эн Раймона?

- Про него самого. Семь лет защищал Гроб Господень после того, как зарезал любовника На Гильермы.

- Но для чего? Для чего же он тогда снова взял в жёны даму не под стать себе? Почему опять - такую изящную, такую милую? - Пейре так разволновался, что не сумел разрыдаться, - Зачем ему даму, принимающую поклонников и поэтов? Куда ему жену, смыслящую в трубадурском художестве и в куртуазном вежестве? Чтобы привлекла на порог Файеля нового ухажёра?

- Я думаю, что таков грубый некуртуазный обычай Эн Раймона, - поднялась сестра Екатерина.

- Погоди! Постой! Николетточка! Ты не спасёшь меня?

- Привози свою любовницу на богомолье и беги. Ребёнка подбросим. Что я ещё могу для вас сделать?

- Эн Раймон найдёт меня и убьёт.

- Убегай быстро.

- Ты хочешь, чтобы я прятался всю жизнь? Давай лучше подумаем, как показать Эн Раймону, если он вдруг узнает о беременности, что мой ребёнок - это не мой ребёнок, что он совсем от другого господина. А если беременность не разглядит, то пусть думает, что и измены не было. Или была не со мной.

- А есть ли на примете подходящий господин? - вернулась на скамью сестра Екатерина.

- Ты у Папаши Ги видела пьесу про Дурачка Джумо и Чужеродного Рыцаря?

- Видела, - кивнула сестра Екатерина, - К нам её под конец гуляний на Троицкой неделе даже в монастырь привезли. Епископ благословил, что это - дозволенная нам радость, раз уж пьеса про защиту добродетели.

- Опа как! - услышав от былой подруги про оценку пьесы епископом, Пейре тут же задрал нос и подбоченился, - Так вот, милая, пьеса эта почти что про меня.

"ВЕСЁЛЫЙ МЕСЯЦ МАЙ..."

Началось всё на Троицу. На Маргариту сильно растревожил сон. В канун Духового дня ей приснилось, будто бы на гряде с петрушкой вырос большой белый цветок. Только он не осыпался пыльцой, а брызгался кровью. На Маргарита загрустила. Вот мы с ней тогда собрали мешок зерна да отрубей, и отправились к Старой Птичнице, чтобы та нам растолковала сон.

Поговорить со старухой в то утро не удалось. Мы уже подъезжали к голубятне, мы были у самых ворот птичьего двора, когда из-за поворота дороги показался вдруг знатный охотник в сопровождении двух слуг. На Маргарита обмерла. Она шепнула мне, что сей охотник - Эн Гаусельм. Милая узнала его издали, милая его испугалась, потому что господин этот преследовал её в первом замужестве и во вдовстве. В самом переезде На Маргариты в замок Файель тщеславец Эн Гаусельм углядел надежду на скорую взаимность!

Эх, знал бы я тогда, какой у На Маргариты муж кулинар знатный... Но пришлось пока обойтись тем кушаньем, что нашлось под рукой.

Даме я велел скакать в замок, благо, до самого холма мчаться за ней было бы невозможно в объезд меня. В ту пору На Маргарита подарила мне гнедого коня и сто марок серебром. Я облачился в такой добрый плащ, что с ходу Эн Гаусельм не должен был сообразить, кто встал у него на пути. Тем более, что половина крови в моих жилах течёт благородная. На рожу жонглёрскую, если всмотреться попристальнее, я, можно сказать, Эн Гаусельму наполовину ровня.

Между нами зашёл разговор о том, как торопится вперёд молодой сеньор и о невежливом нерасторопном мне, не поспешившим отскочить в траву, услыхав его крики: "С дороги!". Слово за слово, речь зашла о том, чтобы сойти с коней и разрешить наши споры, вынув из ножен клинки. Неравенство вооружения, - а у меня был с собой только кинжал, - Эн Гаусельма ничуть не смущало. Что ж, с коней так с коней. Пешим он уже точно не побежит за На Маргаритой.

Я перекинул ногу, изготовившись покинуть седло и, дождавшись, когда Эн Гаусельм спружинит на землю, метнул ему под ноги зерно, привезённое в дар Старой Птичнице. Мешок с ним лежал у меня в седельной сумке. А наклонившись к гриве, когда якобы собрался прыгать с коня, я быстренько вынул мешок и распорол ткань кинжалом. Удобно стало метнуть зерна птицам. Быстро, много и далеко. С высоты седла под ноги спешившемуся.