Цена жизни – смерть

Высказав все это, я пошла к выходу, мне необходимо было вернуться домой и в спокойной обстановке все хорошенько обдумать. Но АББ преградил мне дорогу и потребовал немедленного ответа.

Пришлось соображать на ходу.

Итак, первое: на него, несомненно, оказывают серьезное давление, некая весьма влиятельная сила — ВС. Вероятно, кто-то в данный момент сидит у АББ в кабинете и ожидает моего решения, иначе к чему такая спешка и разговор в вестибюле? Второе: эта влиятельная сила АББ глубоко несимпатична, но он не в состоянии ей противиться. В пользу такого предположения свидетельствует пункт «б». АББ прекрасно понимает: предоставь он мне просто двух добровольцев, я бы ни в коем случае не стала заявлять об их отводе. Следовательно, он желает дистанцироваться от влиятельной силы и связанных с ней пресловутых независимых экспертов — НЭ. Но сказать мне об этом прямо опасается. Может, за нами следят? Я подавила непроизвольное желание оглядеться по сторонам. И, наконец, третье: пункты «в» и «г» ставят меня в полную зависимость от ВС в лице НЭ. У меня не будет полного контроля за «контрольным» пациентом. Откуда мне знать, что они только берут у него анализы, а не вводят неизвестно что. Если эксперимент проходит честно, зачем нужны все эти условия, все эти тайны мадридского двора? Младенцу ясно, что здесь что-то нечисто. Почему я не смогу остановить испытания «эликсира», если что-то пойдет не так? Они во что бы то ни стало желают получить результаты его воздействия на организм в каких-то экстремальных условиях, подвергая жизнь контрольного пациента опасности, и опасаются, что я откажусь, если узнаю подробности? А в случае чего всех собак повесят на меня?! И тогда уже конец испытаниям, вообще конец всему, «байкальский эликсир» можно вылить в унитаз — проводить клинические эксперименты мне больше не позволят. Ни за что.

Я сказала АББ, что доступ к пациентам должны иметь минимум людей из персонала клиники и только те, кому он абсолютно доверяет. Все анализы НЭ будут делать исключительно в моем присутствии, введение каких-либо препаратов без моего ведома не допускается. Насчет того, кто будет принимать решение о продлении или остановке эксперимента, я промолчала. Помешать мне работать они могут, но заставить против моей воли или закончить опыты без меня — шиш с маслом. При невыполнении какого-либо из этих требований я отказываюсь от сотрудничества с НЭ, и если АББ настаивает, завтра с утра я снова подаю заявление об увольнении.

АББ, похоже, мой ответ полностью удовлетворил, он сказал, что подумает до завтра. Попрощался и добавил, чтобы я шла домой, а ему, дескать, нужно еще поработать.

Итак, влиятельная сила дала согласие.

Эксперимент начался немедленно — на следующий день после нашего разговора. ПП — первого пациента — взяли из клиники при НИИ, добровольцев набралось хоть отбавляй, пришлось тянуть жребий. Контрольный же пациент (КП), представленный мне независимым экспертом, выглядел очень странно, даже для глубокого наркомана. Особенно необычной была его кожа: было похоже, что она сшита из отдельных, причем разношерстных лоскутов, как охотничий тулуп ДСДД, который, сколько я себя помнила, висел на одном и том же гвозде у него в сарае и всегда поражал меня своей аляповатостью. Любых разговоров КП тщательно избегал, не захотел называть ни своего имени, ни откуда он родом, словом: ничего, инкогнито из ниоткуда.

НЭ в этом отношении был ничем не лучше (слава богу, он был всего один). Кто он, откуда — покрыто мраком. Я попыталась расспросить АББ, но он и сам, как я поняла, не очень-то в курсе. НЭ вел себя в целом корректно. Никаких подозрительных манипуляций с КП он не совершал, ежедневно брал на анализ кровь из вены, достаточно много, примерно граммов пятьдесят, и все.

Через неделю нашей «совместной работы» я заметила в шутку, что, если он будет продолжать в том же духе, КП скоро погибнет от потери крови. Пора ему сделать переливание, точнее, вливание. НЭ пробурчал что-то неразборчивое: мол, переливание не предусмотрено изначальным планом эксперимента, и вообще, пятьдесят граммов в день — потеря для организма вполне восполнимая. Но я увидела, что на самом деле он в растерянности. На следующий день НЭ заявил с полной уверенностью, что КП не нужно делать никакого переливания и, если я сомневаюсь, мне следует взглянуть на ежедневные результаты измерения артериального давления — оно не упало ни на миллиметр.

Из этого случая я быстро сделала два вывода. НЭ определенно с кем-то советуется. И этот кто-то, вероятно, более компетентный специалист, но предпочитает держаться в тени и не показываться мне на глаза.

Почему?

Я его знаю?

Ежедневный анализ крови — не просто способ усыпить мою бдительность. НЭ или те, кто за ним стоит, извлекают из него некую важную для них информацию. Какую?

А ПП быстро пошел на поправку.

Через десять дней после начала курса лечения я предложила провести психологический тест: выдать ему шприц с морфием, пусть делает с ним что хочет.

Вообще-то ПП был героинщиком, но искать дозу героина, чтобы сделать тест абсолютно чистым, я не имела ни малейшего желания. Если НЭ захочет — пусть ищет самостоятельно, он же работает на ВС, а ей это наверняка раз плюнуть.

НЭ тем не менее мою идею не поддержал, хотя опять-таки не очень уверенно. Но я все-таки провела опыт — вполне успешно. НЭ заявил, что это ничего не доказывает и впредь следует воздерживаться от каких бы то ни было нововведений. Мы испытываем «байкальский эликсир», а в остальном следует действовать исключительно апробированными методами.

Можно подумать, что существует апробированный метод определения количественного показателя наркозависмости: сегодня у пациента сто единиц, завтра — девяносто девять, прогресс…

Вообще у меня сложилось впечатление, что НЭ судьба ПП абсолютно не интересует. Хотя особого беспокойства она теперь не вызывала.

С КП все обстояло значительно сложнее.

Когда мы начали курс, он как раз находился в стадии выхода из абстиненции, «эликсир» никакого положительного воздействия на него не оказывал, что само по себе было странным. Чувствовал он себя плохо, а к концу второй недели приступы у него значительно усилились: он едва ли не на стенку лез, как обычно бывает в первые самые тяжелые дни после отлучения от наркотиков.