Лонтано

– Оставь это.

София засмеялась горловым смехом. Она немного захмелела, но стала только привлекательней. Скрестила руки на столе и придвинулась ближе:

– И какая была твоей любимицей?

– Продавщица из парфюмерного отдела «Сефора» на Елисейских Полях, – неожиданно признался он под влиянием минуты. – Маленькая женщина, очень гордая, очень красивая, которая не любила заниматься любовью.

– Серьезное затруднение.

– Меня оно не смущало.

– А ты тоже этого не любишь?

– Не особенно, да.

Она хихикнула. Слегка пьяная, она казалась ближе, реальней. От вина у нее порозовели скулы. Миндалевидные глаза стали совсем прозрачными.

– Несколько лет назад, – бросил он, – у меня была депрессия.

– Я не знала. Давай возьмем еще вина?

– Нет. Думаю, ты и так достаточно выпила.

В нем опять проснулся янсенист. [116] В ответ он получил только новый смешок. Она ждала продолжения истории.

– Я выбрался, но лишь благодаря антидепрессантам. Лекарства сотворили чудо, но только не с моим либидо.

– Так, значит, правду говорят? Это приводит к импотенции?

– Достаточно было, чтобы я в это поверил, и результат оказался тот же. С тех пор занятие любовью для меня скорее источник стресса, предмет для беспокойства.

– Мандраж актера.

Он наконец позволил себе глоток вина.

– Лучше пуститься в путь с должной скромностью, тогда прибытие окажется приятным сюрпризом.

– Все это наводит на мысль попробовать…

Он почувствовал, что пора бы остановиться. Расплатился в кассе. Ужин оказался полным фиаско. По крайней мере, ничего нового он не принес. Полицейский и графиня: каждый остался при своей роли. Не важно, сказал он себе из чистой трусости, через полчаса я уже буду в управлении.

Он помог ей надеть пиджак и довел до порога. Толкнул дверь и вышел первым, словно опасаясь засады.

– Ты на машине? Ты…

Закончить фразу он не успел. Губы Софии прикоснулись к его собственным. Он не почувствовал ничего. Только головокружение внутри. Его мозг словно замер. Он не способен был осознать, что происходит.

Он сделал усилие, но увидел только тело Перно со снятой, как кожура плода, кожей, развороченный торс Анн Симони, кучки плоти Виссы Савири. Вернуться в отдел, продолжить расследование…

Он отстранился, но в тот же момент опомнился и подхватил Софию, которая обмякла в его руках. Эрван поцеловал ее с яростью, разом высвобождая чувство, которое, как он теперь понимал, не покидало его с момента, когда он ее впервые увидел.

Когда он разжал объятия, она смущенно улыбалась, но теперь он рухнул на капот чьей-то машины: ноги подгибались, во рту был запах выпитого ею вина.

К Софии первой вернулось привычное самообладание – многовековой флорентийский аристократизм сделал свое дело.

– Для кюре ты неплохо целуешься.

86

Гаэль курила на балконе.

Когда Лоик вернулся, она отвела его под душ, переодела в пижаму, причесала, надушила. И прежде чем уложить в постель, как ребенка, приготовила ему спагетти. И не задавала вопросов – у Лоика случались непостижимые заносы.

И вот что она имела на данный момент: вечер пятницы, телефон распух от сообщений, СМС и приглашений, а она изображает няню при своем недоумке-братце.

Было еще тепло, и под ее босыми ногами с улицы поднимался предзакатный величественный рокот. Облокотившись о парапет, она различала вдали площадку перед дворцом Шайо, справа и слева от которого виднелись два каменных куба постройки тридцатых годов – Музей монументальной скульптуры Франции и Национальный морской музей. Еще дальше переливалась огнями Эйфелева башня, что доказывало, что сейчас ровно двадцать три часа. Неплохо.

Весь вечер она снова и снова переживала вчерашний позор. Фальшивая групповуха, смехотворная церемония, похотливые папики. Но что ее убивало, так это взгляд брата. Он был человеком, которого она одновременно любила и ненавидела больше всего.

И по одним и тем же причинам.

Эрван, беспорочный герой.

Их отец монстр, Мэгги чокнутая, Лоик развалина. С ними, по крайней мере, все ясно. Но старший брат… Она еще поразмышляла, и ей удалось выстроить все составляющие в другом порядке – пять лет на философском факультете даром не проходят. Она хотела унизить свою семью, растоптать их лживые ценности. В таком случае прибытие братца можно только приветствовать: чего стоит богохульство, если нет ни одного верующего, кто мог бы стать его свидетелем?

Гаэль повернулась и прислонилась спиной к каменному парапету. Служившая гостиной огромная комната сияла в лучах светильников «MaMoNouchies» от Инго Маурера. Висящий на противоположной стене триптих кисти Ансельма Кифера наверняка стоил несколько миллионов евро. Диван, низкий столик и прочая дизайнерская мебель тянули на сотни тысяч.

Девственная красота этих линий потрясала ее, но она была как те варвары, что любовались совершенством римских городов, прежде чем их разрушить. Восхищение не противоречит ненависти, оно ее питает. Эта квартира, мебель, произведения искусства скоро разлетятся вдребезги.

Гаэль не хотела денег. Даже ее карьера была не так уж важна.

Она хотела растоптать свою семью.

Внезапно к ней вернулось прекрасное настроение.

Они думают, что поддерживают ее, контролируют, спасают. Но она уничтожает их, следуя стратегии, которую они не могут даже вообразить.

87

Эрван открыл глаза. День еще не занялся. Какое-то мгновение он не мог вспомнить, где находится. Белая комната. Легкий аромат благовоний. На стене напротив синий человек греб по морю пурпурной пены.

«Итальянский трансавангард, – прошептала София ему на ухо, когда они упали на кровать. – Я переспала со всеми художниками этого направления…» В темноте он видел, как его греза о мадонне исчезает, сметенная, словно песчаный замок, алой волной с картины. Дальше его воспоминания путались. Чувства, да, но беспорядочные, оргазм, страх, удовольствие, угрызения…

Посмотрел на часы: ровно шесть. Он даже не был уверен, что вообще спал, – в таком возбуждении он находился. Эрван выбрался из постели, надел трусы и рубашку, потом достал мобильник из кармана пиджака и бесшумно выскользнул из спальни. Он часто бывал здесь, в то время «у Софии и Лоика», и одной этой мысли хватало, чтобы вся обстановка, до последней детали, казалась ему вычурной и вульгарной.

Нынешним утром все выглядело совсем по-другому.

Он обходил дворец победным шагом воителя. Все представлялось ему благородным и восхитительным. Слева – кухня с открытой дверью. Ему удалось включить футуристическую кофеварку, после чего он встал перед застекленными дверями балкона. Под ним – площадь Йена. В центре – статуя Вашингтона. Слева – Сена и дворец Токио. Справа – череда серых крыш, поднимающихся до самого водохранилища Пасси. Императорский обзор.

Он залпом выпил кофе – крепкий, настоящий. Ночь любви подействовала как спасительный бальзам. Он даже не мог бы сказать, понравились ли ему эти объятия, и отказывался думать, что будет дальше. Главное в данную секунду, что он оказался на высоте и…

Подумал о расследовании. Чего он здесь хвост распустил над Парижем, в бредовых рассуждениях о своей сексуальной жизни? Одну ночь он уже угробил, гоняясь за Гаэль, один день в Бретани, а теперь еще одну ночь в постели с собственной невесткой.

Резким движением Эрван быстро включил мобильник, подождал, пока тот не поймает сеть, и набрал код доступа. Снова ожидание. Наконец он смог добраться до сообщений.

Первое, в 21:30, звучало как ироничное предупреждение. Лоик: «Позвони мне». Его как молнией ударило – показалось, что брат уже знает. Нет, конечно же, и нечего беспокоиться. Дальше обычная чехарда: Морван, Фитусси, Крипо, Одри… Его искали всю ночь. Новое убийство, а капитана нет на борту: такое в Угро впервые.

Сначала он набрал эльзасца, тот ответил с полным ртом: