Китаец

Последняя фраза намеренно прозвучала как вопрос. Хун кивнула:

— Да, завтра вы уедете домой.

Они расположились у высокого окна. На небольшой эстраде посреди просторного зала с аквариумами и фонтанами тихонько играл пианист.

— Я узнаю эту мелодию, — сказала Биргитта. — Английская песня, времен Второй мировой. «We'llmeetagain, don'tknowwhere, don'tknowwhen». [4]Может, это про нас?

— Мне всегда хотелось побывать в северных странах. Кто знает?

Биргитта выпила красного вина. А поскольку еще не ела, почувствовала, что слегка захмелела.

— Ну вот, все позади, — сказала она. — Можно ехать домой. Сумочку мне вернули, Великую Китайскую стену я увидела. И еще убедилась, что крестьянское движение в Китае продвинулось далеко вперед. Происшедшее в этой стране — огромный человеческий подвиг. В юности я мечтала маршировать, сжимая в руке красную книжечку Мао, среди тысяч других молодых людей. Мы с вами ровесницы. О чем мечтали вы?

— Я была среди марширующих.

— По убеждению?

— Да, как и все. Вы когда-нибудь видели цирк или театр, полный детей? Все они кричат от радости. Не обязательно из-за того, что видят, а просто потому, что находятся среди тысяч других детей в цирковом шатре или в театре. Без учителей, без родителей. Они сами владеют миром. Когда таких, как ты сам, достаточно много, можно увериться в чем угодно.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Сейчас. Я была как дети в цирке. Но и твердо убеждена, что без Мао Цзэдуна Китай никогда не поднимется из нищеты. Быть коммунистом означало бороться с нуждой, поневоле ходить босым. Мы боролись за то, чтобы каждый имел пару брюк.

— А что было потом?

— То, от чего Мао постоянно предостерегал. Что великое недовольство в Поднебесной будет всегда. Но создается это недовольство при разных условиях. Лишь глупец думает, будто возможно дважды войти в одну и ту же реку. Сегодня я понимаю, сколь многое в будущем развитии он сумел предвидеть.

— Вы до сих пор коммунистка?

— Да. Ничто покуда не поколебало моей убежденности, что мы должны сообща бороться с бедностью, которая в нашей стране по-прежнему огромна.

Биргитта взмахнула рукой, задев при этом бокал и расплескав вино.

— Вот эта гостиница. Если бы меня спящую перенесли сюда и разбудили, я бы не смогла определить, в какой стране нахожусь.

— Путь все еще долог.

Подали заказ. Фортепиано умолкло. Биргитта сражалась с собственными мыслями. В конце концов отложила столовый прибор и посмотрела на Хун, которая немедля перестала есть.

— Скажите начистоту. Ведь я уезжаю домой. И вам больше незачем играть роль. Кто вы? Почему меня все время держали под наблюдением? Кто такой Чань Бин? Что за людей мне предлагали опознать? Я больше не верю во все эти россказни насчет моей сумочки и опасного нападения на иностранку.

Она надеялась, что Хун как-то откликнется, хотя бы чуточку ослабит свою постоянную защиту. Но и этот град вопросов не поколебал спокойствия Хун.

— А о чем, кроме нападения, может идти речь?

— Кто-то обыскивал мой номер.

— Что-нибудь пропало?

— Нет. Но я знаю, кто-то там был.

— Если хотите, можно вызвать здешнего шефа службы безопасности.

— Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы. Что происходит?

— Просто мне хочется, чтобы гости нашей страны были в безопасности, вот и всё.

— Мне что же, действительно надо принять ваши слова на веру?

— Да, — кивнула Хун. — Я хочу, чтобы вы приняли мои слова на веру.

В ее голосе сквозило что-то такое, отчего у Биргитты пропала охота задавать вопросы. Она поняла, что ответов все равно не получит. И никогда не узнает, кто держал ее под надзором — Хун или Чань Бин. Опять начало и конец, а сама она с завязанными глазами в коридоре между ними.

Хун проводила ее до номера. Биргитта схватила ее за руку:

— Больше никаких вмешательств? Никаких новых преступников? Никаких протоколов? Никаких внезапно мелькающих знакомых мне лиц?

— Я заеду за вами в двенадцать.

Ночью Биргитта спала тревожно. Встала рано, быстро позавтракала, не заметив ни одного знакомого лица ни среди официантов, ни среди постояльцев. Выходя из номера, она повесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить» и рассыпала на коврике у входа немного соли для ванны. И по возвращении убедилась, что в комнату никто не заходил.

Как и договаривались, Хун Ци заехала за нею, а в аэропорту провела ее через какой-то спецконтроль, так что в очереди стоять не пришлось.

Расстались они у паспортного контроля. Хун протянула Биргитте маленький сверток:

— Сувенир из Китая.

— От вас или от страны?

— От нас обеих.

Биргитта Руслин подумала, что, вероятно, все же была несправедлива к Хун. Возможно, она вправду хотела помочь ей забыть нападение?

— Удачного полета, — сказала Хун. — Может статься, когда-нибудь увидимся.

Биргитта прошла паспортный контроль. А когда обернулась, Хун уже исчезла.

Только когда самолет поднялся в воздух, Биргитта развернула сверток. Там оказалась маленькая фарфоровая статуэтка: юная девушка, вскинувшая вверх руку с красной книжечкой Мао.

Биргитта спрятала подарок в сумку и закрыла глаза. Облегчение, оттого что она наконец летит домой, наполнило ее огромной усталостью.

В Копенгагене ее встретил Стаффан. Вечером она сидела рядом с ним на диване и рассказывала о своих приключениях. Но о нападении словом не обмолвилась.

Позвонила Карин Виман. Биргитта обещала в самом ближайшем будущем приехать в Копенгаген.

На другой день она пошла к врачу. Давление снизилось. Если показатели останутся стабильны, уже через несколько дней ее выпишут на работу.

Когда она вышла на улицу, падал снег. Ей ужасно хотелось поскорее вернуться к работе.

Назавтра она уже в семь утра сидела у себя в конторе, разбирая скопившиеся на столе бумаги. Хотя официально еще была на бюллетене.

Снегопад усилился. Глядя в окно, Биргитта видела, как растет сугробик на подоконнике.

Фигурку с румяными щеками и широкой победоносной улыбкой, с поднятой над головой красной книжечкой она поставила возле телефона. А фотографию, распечатанную с пленки камеры наблюдения, достала из кармана и засунула на дно одного из ящиков.

И задвинула ящик с ощущением, что все наконец-то осталось в прошлом.

Часть 4

Колонизаторы (2006)

Кора, содранная слонами

28

В пятидесяти километрах от Пекина, неподалеку от развалин дворца Желтого Императора, [5]за каменной оградой располагалось несколько серых зданий, которые в разных обстоятельствах использовало руководство китайской компартии. Внешне невзрачные постройки скрывали просторные конференц-залы, кухню, ресторан и были окружены парком, где собравшиеся могли размять ноги или провести доверительную беседу. Лишь те, кто принадлежал к самым тесным кругам партийного руководства, знали, что именно здесь, в так называемом Желтом Императоре, устраивают все важнейшие совещания о будущем Китая.

Так было и однажды зимой 2006 года. Рано утром кортеж черных автомобилей на полной скорости проехал в ворота, которые немедля закрылись. В самом большом конференц-зале пылал камин. Всего собралось девятнадцать мужчин и три женщины; преимущественно люди старше шестидесяти, самым молодым — около тридцати пяти. Все знали друг друга. В совокупности они составляли элиту, практически управлявшую Китаем — и его политикой, и экономикой. Отсутствовали только председатель республики и главнокомандующий вооруженными силами. Но этим-то двоим участники и доложат о предложениях, принятых на данном совещании.