Мертвецкая

— Приняла горячий душ и вырубилась, как лампочка. Послушай, я хочу извиниться за то, что вчера нарисовалась у тебя на пороге. С моей стороны было грубо не…

— Да, было.

Я обернулась и заглянула Майку в лицо. Он шутит? Но улыбки не было.

— То есть это на тебя не похоже. Я не знал, кто, черт возьми, почти ночью воскресенья звонит в домофон. Я просто подумал, что большинство людей сначала позвонили бы по телефону. Ты — последний человек, которого я ожидал услышать по интеркому.

— Но…

— Что «но»? Ты всегда ворчишь, когда я появляюсь в разгар твоих романтических игр, как будто это последний раз, когда ты трахаешься.

— Откуда мне было знать, что я прерываю интимную сцену в твоей темной маленькой берлоге? В последнее время ты не слишком-то распространяешься о своей личной жизни. Если дашь мне хоть слово вставить, я извинюсь перед тобой. И перед… перед… У нее есть имя, детектив?

Выезжая на шоссе ФДР, Майк сосредоточился на скользкой дороге.

— Может, я буду говорить о твоей гостье просто «она»? Не возражаешь? — Я выдала список вопросов о безымянной личности в постели. — Я испортила вам вечер? Как ты с ней познакомился? Ты уже думал насчет того, когда вытащишь ее из шкафа и позволишь своим друзьям…

— Валерия.

— Это было не слишком сложно? Валерия. Хорошее имя. Ладно, расскажите мне о Валерии, мистер Чэпмен. Или я слишком тороплю события? Я пытаюсь начать с самого простого.

— Она архитектор. Единственная женщина в довольно крупной фирме. Занимается дизайном больших городских проектов, от планировки новых зданий, примыкающих к Бэттери-парк, до проектирования спорткомплекса «Майами-Хит».

Думаю, ответ меня удивил. Я слишком долго молчала, и Майк догадался о моих мыслях.

— А ты ждала барменшу? Или продавщицу орехов со стадиона «Янки»?

Я покраснела и запротестовала:

— Я не ждала ничего конкретного. — За годы нашей совместной работы у Майка было много мимолетных романов, в основном с женщинами, которые вели такую же суматошную жизнь, как он, — журналистками, стюардессами, актрисами — и почти никто из них не добился успеха в своем деле.

— Тридцать два года. Училась в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, специализировалась по истории Средневековья. Она может всю ночь рассказывать о правлении святого Бенедикта, цитировать строки из «Хевлока-Датчанина». [78] Не воображай, что тебе это будет интересно, блондиночка, но для меня — это словно магия какая-то.

— Похоже, она…

— Влюбилась в готическую архитектуру — летающие крепости и лучистый стиль. Аспирантуру закончила в Стэнфорде. Даже не думай играть со мной по этой теме, крошка. Теперь я всех за пояс заткну в этих вопросах из «Последнего раунда».

— Мне бы очень хотелось…

— Только не надо снисходительности. Она не глупее твоих чертовых друзей.

— А чего ты так распалился? Я просто хочу с ней познакомиться и пообщаться.

— Якобсон.

Я хлопнула по приборной панели.

— Так вот почему ты скрытничал! — Я рассмеялась. — Она тоже еврейка?

— Думаешь, ты единственная женщина, которую я должен находить интересной?

— Думаю, я рада, что ты вышел из своего маленького ограниченного мирка и…

— Ты рявкаешь на меня потому, что ревнуешь. Вчера вечером я оказался прав. Ты не можешь отважиться на большее, вот и бесишься. Ты распоряжаешься мной двадцать четыре часа семь дней в неделю, а когда у тебя появляется очередной модный кавалер, морочишь мне голову.

— Не могу поверить, что ты вот так характеризуешь нашу дружбу. Я бы сделала все ради тебя. Да и ты тоже — ты все время это доказываешь. Почему я не должна желать тебе счастья?

У Майка не было причин говорить мне гадости. Я откинулась на спинку сиденья и заставила себя еще раз разобраться в своих чувствах по поводу наших отношений. Конечно, я допускала, что он может завести серьезный роман не с католичкой, и, несмотря на его очевидный ум, часто ломала голову, не видит ли он угрозы в женщинах, добившихся профессионального успеха. Может, время от времени мы оба боролись против нашего обоюдного влечения. Я ненавидела мысль, что просто завидую его возлюбленной.

Я отогнала мрачные мысли и улыбнулась Майку, надеясь успокоить его шуткой:

— Чего ты не понимаешь, так это каким лестным я все это нахожу.

— Точно.

— Везучая, интересная, умная еврейка. Пэт Маккинни мог бы решить, что это я открыла тебе глаза на другой тип женщин.

Вместо того чтобы ответить остроумной колкостью, Майк огрызнулся:

— Вал совсем на тебя не похожа.

— Не будь букой. Ты же знаешь, я просто шучу…

— Она невезучая, Куп. Ты самая везучая женщина, которую я знаю, а Вал давно пора получить большой кусок удачи. — Я не видела Майка таким напряженным с того дня, как ранили Мерсера. Не так-то просто его успокоить!

Я не знала, в какое русло направить разговор. С какой бы стороны я ни зашла, я натыкалась на глухую стену. Я смотрела в окно, наблюдая, как дворники возят мягкие хлопья снега из стороны в сторону, и ждала, когда Майк заговорит сам.

В туннеле под зданием ООН мы застряли в пробке. Впереди собрался паровозик из трех машин. Майк заговорил, но было темно, и я не видела его лица.

— Думаю, Слоун-Кеттеринг — не самое лучшее место для знакомства с девушкой.

Современный онкологический центр занимал целый квартал на Йорк-авеню и находился посередине между квартирой Майка и моей. Многих моих друзей лечили и спасли гениальные врачи этого центра. Майк говорил, а я смотрела на тень от его профиля.

— После ранения Мерсера я решил, что обязан сдать кровь: возместить все пинты, которые пошли на его лечение. Все ребята это сделали. Я решил пойти в Слоун-Кеттеринг. Мне показалось, что это самое подходящее место. Я увидел ее, когда первый раз был в центре переливания крови. Она отдыхала на одном из лежаков, как будто на пляже. На голове у нее был черно-синий шелковый шарф, завязанный узлом на затылке, а на лице — широченная улыбка. Она болтала с медсестрой. Такой светящейся кожи я еще не видел. В тот день мы поговорили минут пятнадцать. Ей надо было тоже сдать кровь — какие-то анализы для экспериментального лечения. Она допивала сок перед уходом, а я только готовился к процедуре. Правда, этого времени мне оказалось достаточно, чтобы узнать, как ее зовут и где она работает.

Майк вырулил из пробки и, попав в правый крайний ряд, выполз обратно на мокрое шоссе.

— Мы не виделись больше месяца. Я не знал, что у нее под шарфом нет волос, а она боялась сказать мне. Боялась, что я не захочу сделать следующий шаг.

Я вспомнила женщину в постели Майка. Я видела ее мельком — лишь стройное очертание тела под одеялом и коротко подстриженные темные волосы на подушке.

— Какой у нее диагноз?

— Я предпочитаю прошедшее время. Был. У Валерии был рак груди. Быстро прогрессирующий. У них в семье никто этим не болел. В прошлом году ей сделали мастэктомию и провели какую-то радикальную химиотерапию. Теперь она здорова.

Он помолчал и, отвернувшись от меня, взглянул на реку:

— Я уверен в ней, Куп.

— Разумеется, так и должно быть. У тебя целая встроенная секция веселья! Но почему ты думал, что Мерсер, Вики, Джейк и я не сможем этого понять?

Он ничего не сказал, только кивнул. Возможно, Майк хотел скрыть от друзей не Валерию, а собственную уязвимость.

— Как насчет следующих выходных? Мы с Джейком можем устроить праздничный ужин.

Майк оторвал взгляд от дороги, посмотрел на меня и хихикнул.

— Вот видишь, я знала, что могу заставить тебя улыбнуться. Джейк готовит, я мою посуду.

— Она тебе понравится. Вы можете без умолку болтать о Чосере, [79] Мэлори, [80] «Страннике мира» [81] — всей этой средневековой английской литературе, в которой вы поднаторели. — Знакомая усмешка пропала. — Просто она быстро устает. Если не возражаешь, давай встретимся вечером, но рано.