Пучина боли

Венди прислонилась к разделочному столу, сложив руки на груди. Мысль о том, что Тара уедет на два дня в другой город, обеспокоила ее. Ее дочь бывала в однодневных походах. Иногда ночевала у подружек. Но она никогда не уезжала из города без Венди. А до «Волшебного мира» двести миль, это уже почти Торонто. Все это она высказала Фрэнку.

— Ну ладно, — разочарованно произнес он. — Если ты чувствуешь, что она не готова… Я просто думал, что это отличная возможность, чтобы… Ну и ладно, я их выкину, ничего страшного.

— Нет-нет, не делай этого.

— Ну, раз мы не собираемся их использовать.

Из-за чего я волнуюсь? — укорила себя Венди. Фрэнк — самый ответственный мужик из всех, кого я знаю.

— Я просто глупая, — признала она. — Конечно, ей можно поехать. Думаю, вы замечательно проведете время вдвоем. Только вот… вы что, собираетесь два дня пробыть в парке развлечений?

— Честно говоря, для меня все эти парки — не самое приятное развлечение на свете. Но, по-моему, это отличная возможность для того, чтобы мы с Тарой по-настоящему узнали друг друга.

В гостиной выключили телевизор. Вошла Тара, сжимая в руках игрушечного льва. Увидев Фрэнка, она засмеялась:

— Ты надел свои волосы!

Фрэнк приосанился:

— Ну, на кого я похож? На Оззи Осборна?

— Ой, как здорово, — заявила Тара, повисая на них.

— Оп! Осторожней, детка. А то они упадут мне на лицо, и я не увижу, куда еду.

— Мамочка, а можно у меня будет мобильник? Я хочу мобильник с Гарри Поттером.

— Нет, не хочешь. Ты просто посмотрела рекламу.

— Хочу! Хочу! Тогда я смогу звонить Кортенэ и Бриджет.

— Ты и так им можешь позвонить.

— Это совсем другое. Мамочка, ну пожалуйста!

— На самом деле Фрэнк приготовил для тебя кое-что получше. Хочешь ей рассказать, Фрэнк?

Фрэнк присел, чтобы быть одного роста с Тарой: он всегда так делал, когда с ней разговаривал.

— Как ты смотришь на то, чтобы в ближайший уик-энд отправиться в «Волшебный мир»? Вдвоем. Только ты и я.

— «Волшебный мир»? Правда? Это будет супер-пупер-потрясающе!

— Но ты подумай серьезно, — вставила Венди. — Ничего, если с тобой поедет только Фрэнк? Мамочка не сможет, у мамочки работа.

— Хочу поехать! Хочу поехать! Когда? Завтра?

— В пятницу, — ответил Фрэнк. — Мы будем вдвоем всю пятницу и всю субботу. Классно, а? Может быть, я даже надену ради тебя свои волосы.

42

Пациенты умирали один за другим, а Фредерика это, казалось, совершенно не заботило. Опять повторяется манчестерская история, подумала Дороти Белл, и ее мысли переключились на то время, когда они жили в Англии. В Англии Фредерик не проявлял никакого беспокойства, когда однажды три его пациента покончили с собой практически в течение одной недели. Он не беспокоился, когда мать одного молодого самоубийцы встала у входа в больницу с плакатом: «Доктор Белл убил моего сына». И он не беспокоился, когда коллеги указывали на высокий уровень смертности среди его пациентов.

Он выработал для себя несколько стандартных ответов. Пытаешься помочь людям — и вот их благодарность, говорил он с тяжелым вздохом и пожатием плеч, выражавшим мировую скорбь. Никто не понимает, какой это жестокий убийца — депрессия, говорил он. Большинство докторов просто отказываются это признать. Он изображал из себя безрассудно смелого хирурга, проникающего со своим скальпелем на враждебные территории, куда не решаются заглянуть другие.

И тем не менее он ни о чем не беспокоился даже в Суиндоне, когда девочка-подросток, ходившая к нему на прием, взорвала весь свой дом, отравившись газом. Не беспокоился, когда мужчина под шестьдесят, который должен был вот-вот стать дедушкой, прострелил себе голову на заднем дворе у своей дочери. Не беспокоился, когда медсестры в Манчестерском центре, где работала и Дороти, стали называть его «доктор Смерть». Она ему об этом рассказывала, а он лишь пожимал плечами, выражая скорбь о мире, и отвечал: «Против глупости даже Господь бессилен».

Пожалуй, Фредерик обеспокоился один-единственный раз — когда манчестерские коллеги потребовали, чтобы Государственная служба здравоохранения провела расследование с целью выяснить, почему он прописывает пациентам в семь раз больше снотворных, чем другие врачи со схожей практикой. «Нет врачей, у которых схожая практика, — кипятился он, даже когда они уже собирали вещи, чтобы ехать в Канаду. — Депрессия вызывает недосып. Что мне прикажете делать? Пусть они сходят с ума от бессонницы?»

Примерно в то же время предстал перед судом доктор Гарольд Шипмен — за то, что убил более двухсот пятидесяти пациентов, давая им смертельные дозы героина. Шипмена все знали как хорошего, доброжелательного семейного доктора. Но многие его пациенты действительно умирали даже во время его посещений или же вскоре после них. Его приземистая жена самоотверженно поддерживала его, ходила на этот долгий процесс, не пропуская ни дня, и за все время не сказала журналистам ни слова.

И вот теперь — история Фредерика с этим мальчиком, который покончил с собой позапрошлым летом, и с этим мистером Кесвиком, и с этой женой полицейского, и с этим Дорном, бедным парнем, который застрелился в прачечной-автомате. Как ее муж может настолько невозмутимо на все это смотреть? Конечно, он не Гарольд Шипмен, он не рыщет по улицам, убивая людей, но, получается, он делает что-то не то, раз такое количество его пациентов совершает самоубийство.

Она вспомнила: когда осудили Шипмена, она сказала себе, что, в отличие от миссис Шипмен, она обо всем бы знала, она что-нибудь предприняла бы.

И вот я что-то предпринимаю, сказала она себе, проскальзывая в кабинет Фредерика. Она толком не знала, что именно предпринимает, но она не может — более того, она не будет — опять сидеть сложа руки, наблюдая, как растет гора трупов. Она не станет второй миссис Шипмен.

Она отперла шкаф, где Фредерик хранил записи своих сеансов. Он их смотрел, точно какой-то маньяк. Много лет назад, когда он еще пользовался видеокассетами, она боялась, что это порнофильмы, но несколько подслушиваний у двери его кабинета устранили эти — но только эти — опасения. Ни рычания, ни стонов, ни криков не слишком достоверного экстаза. Из-за его тяжелой двери просачивались сквозь щели только шепот исповеди, голос ободрения, плач отчаяния.

Диски были обозначены по номерам папок, а не по именам; легко будет сопоставить их с папками в его шкафах.

Фредерик вернется с больничного обхода лишь через несколько часов. Она вынула первый диск из футляра и вставила в проигрыватель. Потом прошла к кушетке, на которой рыдало и исповедовалось так много пациентов ее мужа, и села, чтобы посмотреть запись.

43

Хотя служебная нагрузка у Кардинала сейчас была меньше, чем всегда, он по-прежнему вынужден был уделять внимание мелким преступлениям — обычному явлению в маленьких городках. Кражи со взломом, ограбления, насилие — все это требовало расследования и составления целых гор документов для суда.

Утром он помог выследить бывшую миссис Раули, но сейчас Делорм в нем не нуждалась, так что он потихоньку исследовал прошлое доктора Белла. Поиск в интернете выдал ему аннотации статей, которые доктор написал, списки научных советов, в которые он входит, ученые степени и звания, которые он имеет, а также все его служебные связи, былые и нынешние. Он сосредоточился на самом первом из тех мест работы доктора, которые выдала поисковая система: Кенсингтонская клиника, Лондон, Англия. К сожалению, оба врача, которые работали там в одно время с Беллом, заявили Кардиналу, что они слишком заняты, чтобы обсуждать бывшего коллегу.

Ему больше повезло с доктором Ирвом Кантором из Суиндонской больницы общей практики. В голосе доктора Кантора слышались сочувственные нотки бывшего друга:

— Я считал Фредерика хорошим психиатром. Трудолюбивый, плодотворно работающий, заботливый. Никто лучше, чем он, не разбирался в депрессиях. Ни один человек.