Только всем миром

Чекалин был недоволен собой. Вот что значит неточно поставить вопрос! Если бы по-человечески спросил: спускался ли и водитель к такси? — не пришлось бы меж трех сосен блуждать. Что досаднее всего — могло и так ведь получиться, что вообще уплыла бы столь необходимая информация...

—      Зачем? — спросил Чекалин. — Михеича послали зачем?

Парень этот сказал, что перчатки в машине оставил. Я поостерегся его от себя отпускать, вдруг, подумал, бежать вздумает. Вот и послал Михеича.

—      Он нашел перчатки?

—      Да. На сиденье водителя, сказал, лежали.

—      Простите, я перебил, — сказал Чекалин. — Значит, привезли вы парня на пост ГАИ... Кстати, по дороге он говорил что-нибудь?

—      Нет. Да там и ехать было — всего ничего, метров пятьсот. Хотя нет, вспомнил:      попросил закурить.

Я-то некурящий, а Михеич удружил ему. Спички у парня свои были...

—      А что Михеич курит — сигареты, папиросы?

—      Без понятия. По-моему, сигареты. Сейчас, по-моему, все сигареты курят, — нет?

—      Пост ГАИ, — сказал Чекалин. — Как там было все? Кто дежурил?

—      Старшина дежурил. Тот, что в коридоре сейчас сидит. Силков фамилия, давно знаем друг друга. Вот, говорю, Силков, авария у тебя под носом, такси под откосом; смешно так получилось, стихами вроде. Он показал на парня, спрашивает: а это кто, водитель? Нет, отвечаю, назвался пассажиром. Ладно, говорит, разберемся, подожди, не видишь, занят? Там, в стекляшке у него, правда, какой-то мужчина был, нарушитель, я так понимаю. Силков ему что-то насчет соблюдения правил втолковывал, все просечку сделать грозился. Послушал я с минуту — надоела мне эта самодеятельность. Мне водителя рядового Михеева к завтраку, понимаешь, доставить надо, а он, Силков, ерундой тут занимается, начальника из себя корчит! Наклонился к нему, говорю на ухо: обрати, Силков, внимание — пассажир «под банкой», водитель, говорит, дружок его, тоже, поди, пьян, выясни, что к чему, задержи парня. А Силков отвечает: не пассажира наказывать надо, а водителя. В таксопарк, говоришь, пошел? Никуда не денется, вернется! Тут я его и прижучу! И к парню: как фамилия шофера, дружка твоего? Силантьев, отвечает. Ну, добро, говорит Силков, некогда мне сейчас с тобой вожжаться, поважнее дела есть, мотай-ка ты отсюда подобру- поздорову!.. Парень повернулся и, знай себе, пошел. Прямо к троллейбусной остановке.

—      Я попрошу вас описать парня.

—      Светлые волосы, я уже говорил. Очень белый, прямо в глаза бросается. Темная куртка на нем нейлоновая.

—      Черная?

—      Нет, наверное, темно-коричневая. Шарф тоже темный. Без головного убора. Худощавый, высокий.

—      Выше вас, ниже?

Прапорщик даже фыркнул:

—      Ну — выше! По плечо мне, метр восемьдесят примерно.

—      Как причесан?

—      Шевелюра вверх зачесана, чуть вбок. Цвет глаз? Нет, не обратил внимания. Да, вот что бросилось! Кожа на лице — чистая, гладкая, белая, прямо прозрачная, любая девица позавидует. Симпатичный? Да, располагающая внешность.

—      Какие-нибудь особые приметы? Шрам, бородавка, усы...

—      Н-нет...

—      Примерный возраст?

—      Года двадцать два — двадцать три.

—      Случись увидеть его — узнаете?

Задумался на минутку:

—      Да, конечно.

— Просьба к вам. Сапоги на вас — вы и утром в них были?

—      Да.

—      Очень хорошо. Зайдите, пожалуйста, к нашим криминалистам — я сейчас позвоню им. Они сняли отпечатки — там, у машины. Пусть сличат с вашими сапогами. — Чекалин набрал номер телефона экспертов. — Федотов, через пару минут к вам заглянет один товарищ, Ильин его фамилия... — Положил трубку. — Еще вот что. Михеич ваш тоже очень нужен. Сможете завтра, до обеда, обеспечить его явку?

—      Можно хоть сейчас. Он внизу в машине сидит! Позвать?

Как ни хотелось Чекалину поскорее расспросить Михеича, каким это, интересно, куревом угостил он того парня, не «Беломором» ли, случайно, но все же этот разговор, скорей всего, перенес бы на другое время, на завтра, скажем. Потому как сейчас в первую очередь надлежит побеседовать со старшиной Силковым. Ах,

Силков, Силков... Подумать только: работник милиции, имевший возможность задержать предполагаемого преступника, не только не сделал этого, но даже и документы не попытался проверить, да что там документы — фамилию хоть для проформы бы удосужился спросить!.. Но это так — реплика в сторону. Чекалин вовсе не намерен читать морали Силкову. В беседе с Силковым его одно интересует сейчас: выудить из него как можно больше сведений о доставленном к нему на пост парне; как ни оплошал Силков, была все же надежда на цепкий глаз профессионала, к тому же, в отличие от прапорщика, видел Силков парня в помещении, при ярком свете...

—      Скажите, Ильин, — спросил вдруг Чекалин, — когда вы заметили, что на том парне темная куртка, вернее, темно-коричневая?

—      Что темная, — ответил, чуть помедлив, прапорщик, — я сразу понял, как вниз, под откос, спустился. А потом, когда на пост ГАИ пришли, тут я. и заметил, что коричневая. — Помолчал, явно вспоминая что-то. — Нет, я неверно говорю. Тогда я не обратил на цвет куртки внимания. Это я уж потом, когда вы давеча спрашивали, вспомнил. Представил себе его при свете, как он стоял у стены, под плакатом с правилами дорожного движения, — и вспомнил. Да, темно-коричневая, точно...

Чекалин так и думал: все дело в ярком свете. У Силкова, стало быть, было то преимущество перед прапорщиком, что он сразу увидел пария хорошо освещенным. В таких случаях именно первый взгляд оставляет наиболее точное впечатление. Так что, если повезет, Силков много чего полезного может поведать. Да, окончательно решил Чекалин, сперва Силковым следует заняться; сейчас же, не откладывая. Но в это время зазвонил телефон. Майор Фирсов из ГАИ.

—      Анатолий Васильевич, как там Силков мой, прибыл к тебе?

—      Все в порядке, спасибо, — сказал Чекалин. — Сидит в коридоре. Как раз пригласить его хотел.

—      А если мы оба с ним потолкуем? — попросил Фирсов. — Это не очень помешает твоим делам?

Чекалин подумал: вероятно, оно и лучше, если Фирсов рядом будет. Неизбежно разговор коснется того, по

чему Силков столь преступно пренебрег своими служёб- ными обязанностями, а это уже по епархии Фирсова, пусть он и разбирается.

—      Нет, все нормально, — сказал Чекалин. — Ты свое выяснишь, я — свое.

—      Спасибо, очень ты мне удружил! — с неожиданной пылкостью воскликнул Фирсов. — Выезжаю, так что буду через десяток минут.

Когда Чекалин положил трубку, прапорщик сказал:

—      Я могу позвать рядового Михеева, если нужно.

—      Нет, — сказал Чекалин, — позвать не получится, слишком мало у меня сейчас времени. Пусть он с вами зайдет к криминалистам, если, конечно, не переменил обувь... Да, вот еще: если он курит папиросы — сразу возвращайтесь, сообщите мне.

4

С первой же минуты разговора стало ясно: старшина Силков ушел в глухую защиту. Есть такая стойка у боксеров: перчатки и плотно прижатые к животу локти не позволяют противнику достать наиболее уязвимые места — лицо и «солнечное сплетение».

Глупость, конечно, никакая это не защита, тактика, которую избрал Силков. Разве что в своем только воображении кажется он сам себе неуязвим?.. Псевдоза- щитный тон этот придавал разговору крайне неприятный характер, превращал его в перебранку. Стоило майору Фирсову попросить его рассказать, подробно и по порядку, как было дело нынче утром, когда прапорщик из ВАИ сообщил об аварии такси, как Силков тотчас парировал:

—      Какое дело? Не было, товарищ майор, никакого дела!

Фирсов, бедняга, даже побелел от ярости; тем не менее терпеливо разъяснил старшине, что под «делом» в данном случае он разумеет сам факт: какого рода сообщение сделал прапорщик, кого и для какой цели привел он на пост ГАИ.

Силков почему-то прореагировал только на часть вопроса: «для какой цели?» Весьма распространенная манера сворачивать разговор в сторону!