Цена жизни – смерть

— Замечательно, — искренне сказал Турецкий.

— Я еще про майора знаю.

— А про следователя Генпрокуратуры по особо важным делам?

— Про честного?

— Ну типа того.

— Я же вам не сказки рассказываю, а былины. Разницу, вообще, улавливаете? Былина описывает реально имевшие место события с реальными людьми, но высоким штилем и, возможно, с моралью.

— И какая же мораль?

— Мораль забыли в прошлом веке, — пожал плечами Гетьман. — Теперь ею почти не пользуются, правоохранительные органы — уж точно.

— Кстати, на конечной какого именно троллейбуса окопался ваш дед?

— Любого. Считайте, что это конечная обобщенного троллейбуса. Про обобщенные координаты слыхали? Не важно, как обозвать каждую в отдельности. Важно, что совокупно они описывают состояние системы.

Понятно, подумал Турецкий и стал прощаться. Крыть в общем и целом дерьмовую систему — это пожалуйста, а взять конкретного засранца за задницу — миль пардон.

Но хуже всего, что с Промысловым опять полный облом. И ни хрена не ясно, опять же, надул Вовик Дениса или нет? Может, Рахимов такой же обличитель системы, как и наш господин ректор.

— Фотографию-то оставьте на всякий случай, — неожиданно попросил Гетьман, когда Турецкий уже стоял в дверях. — И телефончик.

От Гетьмана Турецкий поехал к Грязнову, попросил, чтобы муровские эксперты еще раз проверили его машину на предмет «жучков». И договорился на вечер про такую же процедуру для своего кабинета.

В машине «жучков» не нашлось.

Лишь отчасти успокоившись, он заглянул к Денису в «Глорию».

Денис Грязнов сидел как на иголках, сказал, что наклевывается крупное дело: Рахимов действительно сбывает наркотики мелким оптом, при этом даже не слишком маскируется. Грязнов-младший при помощи двух своих сотрудников его спровоцировал самым театральным образом. Они заявились к нему при полном параде, нагло объявили, что отныне являются его «крышей», учредили «налог с продаж», поставили прослушку и ушли — дали время до вечера. Теперь ожидают реакции: кому побежит жаловаться.

Турецкий сперва расхохотался, затем усомнился:

— Как бы не облажались твои ребята. Валенка на такую должность, как у Рахимова, не назначат, давно бы уже все дело завалил.

— Да пусть этот Рахимов хоть второй Эйнштейн! Он же не знает, что у него полна задница «жучков». Сам и облажается, не сомневайтесь, дядя Саша.

— А с остальными что?

— Процесс идет.

Ну что ж, решил Турецкий, раз так, я тоже поеду к себе, буду читать дневник «имени Молчанова — Промыслова», если «жучки» у меня в кабинете и стоят — мысли все равно не читают. Уже и на том спасибо. «Зелень, зелень, вспомним зелень, вспомним о забытом доме». А почему это я, собственно, решил, что стихи написал сам автор дневника?! Написать к себе-то он их написал, но вот сочинил ли? Мало ли что сентиментальные барышни на полях рисуют.

Денис с сокрушенным видом объявился вечером, следом за экспертами-криминалистами из ЭКУ. Совещание пришлось перенести в коридор.

— Насчет Рахимова вы оказались правы: ушел с концами.

— Прошляпили?

— Он, оказывается, у себя в квартире в капитальной стене дверь прорубил в соседний подъезд! Представляете?! А там дедулька-одуван — ничего не вижу, ничего не слышу.

— Грандиозно.

— Зато типа у Курского вокзала поддели.

— Сдавай его дяде своему, — потребовал Турецкий, — некогда нам нарковойнами заниматься.

— Уже сдал.

— А остальные деятели? Тоже небось насчет Промыслова глухо?

— Как в танке, — грустно кивнул Денис.

— Приплыли, называется. Вот же ж черт. Придется заходить на очередной круг: Коржевский, Долгова, Вовик Молчанов, пока их тошнить не начнет от нашего вида. Может, в конце концов выложат что-нибудь полезное. Досье на них у тебя хоть готовы?

— Завтра.

В коридор выглянул один из экспертов.

— Закончили уже? — поинтересовался Турецкий.

— Нет еще. Вам звонят.

Это был Гетьман. Турецкий, повернувшись к экспертам, сделал вопросительный жест: говорить можно? Они развели руками: дескать, пока не знаем еще… Тогда рисковать не стоит, прикинул Турецкий и сказал в трубку:

— Алексей Владимирович, меня срочно вызвали к начальству, давайте я сам свяжусь с вами минут через пятнадцать?

— Хорошо.

Гетьман продиктовал номер. Турецкий вышел в коридор и тут же набрал его по мобильному.

— Что-то вы быстро отсовещались, Александр Борисович, — не слишком удивился тот.

— Дали отбой. Что там у вас?

— Опознали-таки вашего человечка по фотографии. Записывайте адрес.

Опознал Промыслова по фотографии то ли один из студентов Гетьмана, то ли кто-то из преподавателей, он толком не объяснил. Евгения он видел в одном притоне со… сломанной ногой.

Бред, думал Турецкий. Неужели действительно весь сыр-бор из-за того, что он сломал ногу и, пока не поправится, не хочет возвращаться домой?! И это наше похищение века?

Пристроился к каким-нибудь травникам, чтобы и народ понимающий, и за дозой было кому сгонять, и пожрать приготовить. А я из-за него походя всю наркомафию на уши поставил! Бред сумасшедшего! Если это действительно он — нужно его перепрятать как следует и устроить для Промыслова-старшего представление с участием ребят из «Глории». Показательное освобождение его дитяти, со стрельбой, взрывпакетами и пусканием газа. Со всеми делами. И чтобы не хуже, чем в Голливуде. А то подумает, что мы прохлаждались все это время.

Подъехали. Традиционно посмотрели на балконы. Они выходили на теневую сторону — на северную, и почти на каждом кто-то прохлаждался.

В квартиру, конечно, их пускать не захотели.

— Вот вам и хиппи с распростертыми объятиями, — сказал Денис. — Ну, Александр Борисович, что делать будем? Ломаем дверь или как?

— Или как. Попробуем на пушку взять.

Нужно было сюда этого доброхота Гетьмана притащить, вместе с его информатором, подумал Турецкий. И под дверью нас не стали бы томить, и он сам заодно прочувствовал бы, каковы его виртуальные обобщенные наркоши в натуральном виде.

— Э-э-эй! — Турецкий что есть силы заколотил в дверь и, услышав, как кто-то изнутри подошел и прильнул к глазку, поднес к нему удостоверение. — Нам нужно поговорить с одним вашим приятелем. Предупреждаю, не впустите — вызову наряд, скажу: мол, в квартире поножовщина и стрельба, тогда пеняйте на себя.