Дело оперское. Рокировка

— Шеф говорит, что начальник ГОВД, пока у него сидел, дергался, как на иголках…

— Правильно, — усмехнулся Санин. — Видимо прочухал, чем запахло…

— Ничего, — махнул Иван рукой. — Для него это полезно… пусть на нерве сидит. Сейчас глупостей наворотит…

— А мы со всех микрофонов пишем… — сказал Санин. — Где-нибудь, да скажет что-нибудь…

— Да ему уже и говорить ничего не надо, — сказал Иван и показал Санину признания Уткиной. — Оля за него все сказала…

— Нужна сильная доказательная база… — сказал Санин, перечитывая показания Уткиной. — А, вот, есть… банковские переводы… ну все, попался голубчик…

— А зачем вы так сделали? — спросил Витя. — Чтобы Уткина и Колесов друг на друга написали? Тут же разница в показаниях, путаница.

— Зато нет отрицания самого факта приобретения и перевозки наркотика! Хоть не скажут, что подкинули или что нашли, и везли сдавать в милицию — отозвался Иван. — Прием старый, но действенный. Пока не расходитесь, спите здесь, до рассвета час остался. Как рассветет, пойдем к Уткиной домой с обыском.

Роман уже спал в кресле. Витя поудобнее устроился в другом. Санин и Волошин ушли спать в машину. Вадим принес результаты экспертизы:

— Героин. Афганский. Двести сорок четыре грамма…

Но его, кроме Ивана уже никто не слышал. Все спали, как убитые. Вадим тоже устроился в кресле: домой ехать уже смысла не было. На следующий день у его дочки был день рождения, пригласили гостей, и ему необходимо было хорошо выспаться.

Иван вышел из здания ГОВД и подошел к машине, где находились начальник отдела и лейтенант Волошин.

— Бдите? — спросил Иван, влезая на заднее сиденье. — Есть что нового?

— Есть, — отозвался Санин. — Начальник милиции уже дал нам записать два разговора. Ты, часом, Мыскина не знаешь?

— Знаю. Это опер из ИВС. Наркоту в камеры таскает. А что?

— Михаил Иванович Саблин только что поставил ему задачу найти дома у Уткиной журнал учета. Как он сказал, «ты знаешь какой»… и, судя по звуку, передал ему ключи.

Глаза у Шилова заблестели:

— Берем его на незаконном проникновении в жилище граждан?

— Можно и так, — сказал Санин, но потом покачал головой: — Нет, не пойдет. А вдруг он ей брат? Вот вляпаемся…

— А что второй звонок? — спросил Иван.

— Звонил отцу Колесова, просил помочь.

— Интересно, каким образом Колесов сможет помочь?

— Пока не известно, — обтекаемо отозвался Санин. — А по твоему как?

— Разве что надавить на нас через главу администрации, да на прокурора…

— Ясно. Отсылай всех просителей ко мне. Я им объясню политику партии… — Санин усмехнулся. «Политику партии» он мог объяснить любому…

— Начальник милиции еще не общался с Уткиной?

— Еще нет, но по жучку слышали, что он сказал кому-то, что сейчас пойдет в ИВС.

— Главное — записать с жучков эти разговоры… — Шилов был на взводе. Такое дело наклевывалось!

Иван вернулся в кабинет и разбудил Юрьева:

— Петрович, не время спать, Родина ждет…

Вадим с трудом открыл глаза:

— Чего-кого?

— Пока еще никого, но скоро будет. Сейчас Саблин пойдет с Уткиной общаться. Что будем делать?

— Пусть общается, ведь мы все его разговоры будем слышать…

— А может, лучше его вообще не пускать в камеру?

— Не, пусть идет. Чем больше наговорит, тем дольше будет сидеть…

— А еще сейчас Мыскин пойдет в дом Уткиной за журналом, где она отмечала…

— Я понял…

— Брать его, или что?

— Дай подумать, — Вадим плеснул в стакан минералки и выпил залпом. — Когда он должен туда пойти?

— Да, уж пошел, наверное…

— Иди туда, а как он выйдет из дома, иди за ним. Посмотрим, куда он пойдет, и будем брать…

— Хорошо… тогда я пошел…

Иван вышел из здания ГОВД и сделал большой крюк, чтобы убедиться, что никто не проследил его маршрут. Дом Уткиной находился буквально в сотне метрах от ГОВД, и там уже во всю лаяли собаки…

Оля Уткина сидела на деревянной скамье, поджав под себя ноги. В голове все было спутано и представлялось каким-то единым монолитом: поездка в Уссурийск, пьянка с Коляном, досмотр на КП, арест, пьянка в кабинете УБОП, разговор с Шиловым, и эта сделка с Франкенштейном… фиксатая золотая улыбка Вани Шилова стояла у Оли перед глазами…

Что сейчас будет? Впереди, если верить Франкенштейну, будущее ее вполне определено — сотрудничество со следствием повлечет за собой смягчение приговора, а туманный намек на полное прикрытие совсем не ясен, хотя ведь бывает такое — ради крупного улова жертвуют мелкой сошкой…

Только вот насколько можно ему верить? Насколько можно ему доверять?

Вдруг в камере загремел замок, и открылась дверь. Прапорщик из дежурной смены заглянул вовнутрь и тут же пропал. На пороге появился полковник Саблин.

Оля подскочила со скамьи:

— Миша…

Но неожиданно, вместо какого-то сочувствия, начальник милиции налился кровавой злостью:

— Ты что, сука? Какой я для тебя Миша? Что себе позволяешь?

— Миша, ты что… — Оля попятилась и неожиданно для самой себя опустилась обратно на скамью…

— Заткнись! Сиди, и не рыпайся, пока я буду говорить!

— Миша… — снова пролепетал Уткина.

Из ее глаз вдруг хлынули слезы…

— Ты что, сука, сделала? Я же тебе тысячу раз говорил, что без меня через КП ты не едешь! Говорил, или нет?

— Говорил… — заревела в три ручья Оля.

— А ты расслабилась! Что, почувствовала вседозволенность? Или безнаказанность?

— Думала, что будет, как всегда… — Оля ревела и ревела.

— Индюк тоже думал, — Саблин грозно смотрел на плачущую женщину. — А теперь, Оля, поздно думать. Теперь за тебя будут думать другие. И вот что я тебе скажу, Оля, — полковник сделал небольшую паузу, что бы Уткина смогла утереть слезы и поднять на него свой жалостливый взгляд. — Ты совершила недозволенный поступок. Ты поставила меня под удар. И поэтому с этого момента я тебя не знаю. И ты меня тоже.

— Как же так, Миша… — Оля еще ничего не понимала…

— А вот так. Я не собираюсь сидеть за твои косяки. Ты их напорола, тебе за них и отвечать! Скоро тебя будут допрашивать, и если ты хоть слово про меня вякнешь — не жить тебе на этом свете. Как ты понимаешь, возможностей у меня много. Можешь и в камере от сердечной недостаточности сдохнуть…

— Миша… — Оля снова начала реветь.

— Юрьев тебя уже допросил?

— Меня Шилов допрашивал… — Уткина громко всхлипнула.

— Что ты ему сказала?

— Сказала, что это Коляна наркота…

— Хоть здесь ты поступила правильно… — Саблин почесал затылок. — Ладно, держись этой версии, но про меня не вздумай никому ничего говорить… я тебя предупредил! Сиди, я еще приду…

Саблин вышел из камеры и, идя по длинному коридору изолятора временного содержания, вдруг подумал, что трудно ему будет что-то говорить Колесову-старшему, объясняя, почему он не сможет помочь вытащить из заточения его сынка… но это, однако, куда лучше, чем садиться самому…

В машине Санин выключил запись на магнитофоне, снимающего информацию с радиомикрофона, установленного в одежде Уткиной. Качество записи было превосходное…

Иван засел в дровянике. Ждать долго не пришлось. Через десять минут из дома Уткиной вышел Мыскин и прямиком направился в сторону ГОВД. Иван позвонил Вадиму:

— Идет в «мусорыловку». Что будем делать?

— Я его остановлю на входе, а как только ты его подожмешь сзади, возьмем его…

— Понял…

Когда Иван следом за Мыскиным заскочил в вестибюль здания ГОВД, там уже стояли Вадим с видеокамерой в руках и Роман с Витькой с заспанными рожами. Шилов усмехнулся — как это Юрьеву удалось их разбудить…

Мыскин стоял тут же, ничего еще не понимая. Иван встал за ним в готовности к любому его выпаду.

— Что несешь? — спросил Мыскина Юрьев, снимая все на видеокамеру.

— Ничего… — вопрос подполковника больше удивил Мыскина, чем напугал.

— А это что? — спросил Вадим, указывая на торчащий из-за пазухи край большой общей тетради.