Семейное дело

Вопрос предполагался риторическим. Однако Турецкий, следуя за ходом размышлений собеседника, был вынужден ответить на него отрицательно:

— Не думаю, что согласен, Роланд Анатольевич. По долгу службы я постоянно сталкиваюсь с тем, что не все общепризнанные ценности стоит считать хламом. Даже если они приняты в религиозных и в тоталитарных обществах. Десять заповедей Моисея или десять пунктов кодекса строителя коммунизма — они совершенно справедливо, в общем-то, включают в себя и ценность чужого имущества, и ценность чужой жизни. Если человек в этой области изобретает для себя что-то новое, он рано или поздно сталкивается с Уголовным кодексом. Потому что, при всем стремлении мыслить самостоятельно, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Старомодно, но, по-моему, верно.

— Да я… — Роланд Белоусов казался поражен, как аспирант, которого заставляют выучить таблицу умножения. — Вы меня не поняли, Александр Борисович! Я уважаю закон, но речь не о нем. Речь о ценностях, которые не имеют отношения к закону… не могут быть, так сказать, предписаны сразу для всех… Особенно это касается жизни художника…

— А-а, художника, — покладисто отозвался Турецкий, — это другое дело. Что ж вы сразу не объяснили?

Видя, что гроза миновала, Роланд Белоусов пригнулся к столу и вполголоса произнес:

— Между нами, Александр Борисович, религиозные люди — не всегда нравственные люди. Я всегда симпатизировал Илье, но, если хотите выслушать мое мнение, в отношениях между ним и Николаем всегда было что-то странное. Что заставляло Колю давать Илье работу, хотя он отлично знал его необязательность? Что заставляло его, как бы он ни был занят, срываться с места и тащиться к Илье, на его чертовы кулички? Любовь к собиранию грибов? Это просто смешно!

— А в чем же, по-вашему, было дело?

— Ума не приложу. Вы работаете в прокуратуре, вы и копайте.