Воронежские страдания

Потом вошли двое молодых людей, у одного из которых на плече была большая кинокамера. Они включили свет в лампах и, направив его на Быка, начали искать нужное освещение. Смотрели в «очко» камеры, о чем-то тихо совещались.

И вот, наконец, появился в сопровождении нескольких ментов высокий мужик средних лет, в очках, с толстой папкой под мышкой. Он сел за стол. И раскрыв папку, стал молча читать. Остальные стояли за его спиной полукругом, и, значит, он был здесь самым главным.

Наконец, мужик поднял глаза, уставился на Быка и сказал:

– Начинайте.

Охранник, который стоял рядом с Быком, подхватил его под руку и поднял на ноги. Прислонил к стене. И отошел на шаг в сторону.

Мелькнула совсем страшная мысль: Бык почему-то решил, что его сейчас будут расстреливать и снимать для кино. Он же видел где-то... в кино... А этот станет читать приговор. Голову заволокло туманом. К горлу подкатила тошнота. Ноги не держали.

– Не шевелись! – грубо рявкнул охранник. – Глаза открой, смотри в камеру!

Он разлепил веки и услышал громкий стрекот работающей кинокамеры, такой громкий, что, казалось, в голове отдается.

– И фото – в фас и профиль, – сказал сидящий за столом мужик.

Отчетливо щелкнуло два раза, и свет в камере стал гаснуть. Стойки с лампами тут же унесли, ушли и все остальные, за исключением троих. Охранник снял с рук Быка наручники и подтолкнул его к стулу у стола. В камере остались Бык и еще трое.

– Ну вот, дело сделано, – спокойно сказал мужик за столом. – Я – следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович. Прибыл из Москвы, чтобы расследовать тягчайшее уголовное преступление, участником которого явились, по заключению следствия, вы, молодой человек, не желающий назвать себя и своих подельников. Я понимаю ваши чувства: выдавать товарищей вам не позволяет ваша гордость. Охотно верю. Но в таких случаях закон все равно продолжает действовать. Это означает, что отвечать за убийство иностранного дипломата придется обязательно. И виновным суд посчитает вас. Вам и отвечать – по всей строгости закона. Может быть, даже и на пожизненное заключение потянет, как суд решит. А если вы, тем не менее, будете настаивать, что убивали дипломата не вы, а кто-то другой из ваших товарищей, вам придется его назвать. Не хотите – не надо, за все ответите сами. И это будет справедливо. Это первое. Есть вопросы?

Ошарашенный Бык молчал. Он не совсем понимал еще, вернее, совсем не понимал, что происходит, и как это он вдруг должен тащить на себе чужой воз?! Он, который сам еще никого не «замочил», в общих делах участвовал, это было, но сам – ни разу. Влад, наверное, прощал ему за то, что Бык никогда не рассуждал и всегда первым лез в бой. За кулак, который всегда был наготове, и прощал. А теперь чего? За всех – одному?!

– Я вижу вам все понятно, молодой человек, раз вопросов не имеете. Это хорошо. Это дает нам возможность поскорее передать дело в суд. Но это еще не все. В процессе судебного следствия вы так и не назвали своего имени. Это ваше право. Но и мы имеем право поступать, не нарушая закона, таким образом, чтобы установить в конечном счете истину. Вы понимаете, о чем я говорю?

Бык тупо смотрел, переваривая услышанное. О таком, вспоминал он, у них с Владом никогда базара не было... Как же понимать?..

– Вы видели, только что вас снимали для воронежского телевидения. Комментарии корреспонденту дает сейчас следователь, который уже разговаривал с вами, вы его знаете, Алексей Гаврилович Смородинов. Он рассказывает корреспондентам телевидения о том, как вы были задержаны – когда и при каких обстоятельствах, в чем подозреваетесь и так далее. И сегодня же по городскому телевидению этот репортаж будет показан в «новостях». Его повторят трижды, а потом сделают то же самое завтра и послезавтра. Вы вправе спросить, зачем? Отвечу... Кстати, – Турецкий обернулся к одному из спутников: – Сделайте одолжение, посмотрите, там, наверное, уже листовки готовы, принесите один экземпляр. – И снова повернулся к Быку. – Эти листовки, одну из которых вы сейчас увидите, сегодня будут расклеены по всему городу. Ну а все остальное вам станет понятным из написанного на них текста... Значит, не имеете желания сделать какое-либо заявление?

Бык продолжал насупленно молчать, он вообще уже не понимал, что вокруг происходит. Да и как он мог понимать!.. Позже, когда уже «раскрутилась» эта история, многое стало понятным...

Обычная и, к сожалению, почти типичная судьба подростка с городской окраины, у которого природный недостаток знаний и сообразительности с лихвой компенсировался отменным физическим здоровьем и желанием первенствовать. Именно из таких парней, еще не прошедших в силу недостаточного возраста солдатской службы, не сформировавшихся как личности, и собирались чаще всего банды подростков, приезжавших с окраин в центр «мстить» благополучным ровесникам. Примеров подобных реалий всегда было по всей стране навалом, начиная с «прогремевших» в свое время «люберов». Игорь Бугаев, которого за тупость и пробойную силу называли Бугаем, а потом сократили кличку до Быка, был одним из таких «окраинных» мстителей. Восемнадцати ему еще не исполнилось, но, благодаря завидным наследственным физическим данным и накачанным мышцам, он выглядел гораздо старше – на двадцать пять, не меньше. Оставаясь при этом незрелым и довольно-таки примитивным юнцом. Именно это и ценил в нем Влад. Такого, считал он, и «вязать кровью» было совсем необязательно. То есть сам факт ничего бы не добавил к тому, что уже имелось.

– Заявления не будет, – подтвердил свои же слова Турецкий. – Очень хорошо, пойдем дальше...

И тут вошел милиционер, держа в руках большой лист бумаги с напечатанной на ней цветной фотографией и каким-то текстом поверху и снизу. Сразу понять, что это, Бык не мог, но когда Турецкий развернул лист в его сторону и аккуратно положил на стол, Бык слегка вздрогнул.

Перед ним лежал его собственный портрет, если смотреть спереди и сбоку. Очень четко и красиво напечатанный. И если бы не текст... А написано было следующее, что Бык прочитал, внутренне напрягаясь и чувствуя, как у него снова подступает к горлу тошнота.

«Граждане Воронежа! Перед вами фотографический портрет задержанного милицией молодого человека, который подозревается в совершении убийства, целого ряда хулиганских нападений на граждан, а также изнасилований. Он не желает назвать себя следствию. Но он – житель вашего города. Всмотритесь в это лицо и вспомните, может быть, вы видели уже его. Или знаете, кто он, где проживает, как его зовут? Ваша помощь окажет содействие в раскрытии тягчайшего преступления, которое совершил этот человек».

– Ознакомились? – участливо спросил Турецкий. – Я думаю, мы можем оставить вам один экземпляр – на память. Желаете взять себе?

Но Бык и не притронулся, уставившись округлившимися глазами в какую-то точку на портрете.

– Как я говорил, эти листы будут уже сегодня развешаны по вашему городу. В людных местах в центре и на окраинах – где народу много: на остановках, у магазинов, у кафе, баров всяких и так далее. Как полагаете, вас скоро узнают?

Бык продолжал молчать.

– Ну вот и все, – сказал Турецкий, разочарованный отсутствием реакции у задержанного. Или он – полный дебил, или же на редкость сообразительный малый, которому, в самом деле, нечего бояться. Загадка. Но пока не в пользу следствия.

Появились контролеры, вынесли стол и стулья, вышли все, кроме Турецкого.

– Я тебе должен кое-что сказать, – негромко произнес он, – но не хотел это делать при всех. – От уважительного тона не осталось и следа. – Так вот, слушай, говнюк. Руслан, который тебя нокаутировал, сказал мне, что никогда бы не связался с таким дерьмом, как ты, сам нарвался. И в суд он на тебя подавать не желает, стыдно, говорит, с таким ничтожеством связываться. А вот дружков твоих мы найдем обязательно, уже ищем, – ножичек-то, которым убивали, засветился. И они, я думаю, не станут тебя выгораживать. На таких тупых, как ты, только и валить свои преступления. Так что пойдешь ты, голубь, как организатор убийства того дипломата и получишь больше всех. Но, может быть, до суда дело и не дойдет. Мне осточертело играть с тобой в молчанку, и я так решил. Завтра же, после того как тебя снова покажут по телевизору и если к тому времени тебя не опознают твои знакомые и соседи, я сам объявлю, что мы временно, до суда, отпускаем тебя – под подписку о невыезде. Мол, нечего на дармоеда казенные харчи переводить. А что убийца и насильник, так то еще суд будет решать. Вот и приходите, люди, посмотреть, сюда, к воротам СИЗО. Я и сам посмотрю, кто тебя первым грохнет – твои дружки, чтоб навсегда рот заткнуть, или честные граждане, которые не захотят с тобой и срать на одном гектаре. Понял, подонок? И никуда ты не денешься, с тебя ж глаз не спустят. Но огребешь ты теперь на всю катушку. Если у тебя не кочан капусты, а башка, соображай, пока не поздно. Завтра будет точно поздно.