Грязные игры

Вместо этого я решил зайти в столовую и перекусить.

Итак, иду я по коридору Генпрокуратуры и вдруг вижу... Нет, не хоккеиста и не спортсмена, хотя мне на них последнее время везет. Это шла... нет, плыла секретарша Быстрова. Вы, наверное, помните, какое она произвела на меня впечатление позавчера. Но тогда она сидела за своим письменным столом, а значит, я видел тогда только ее верхнюю часть. Теперь же она шла в полный рост, прямо мне навстречу, и, поверьте, моя реакция была вдвое сильнее, чем позавчера.

Вспомнить бы еще, как ее зовут!

Я выбрал из своего арсенала самую магнетическую улыбку и направился к ней. В конце концов, если я не отвлекусь от этого дела, то скоро придется переквалифицироваться в хоккейные обозреватели. А я этого не хочу. Мне и в прокуратуре нравится!

Добрый день, — сказал я как можно любезнее.

Здравствуйте, Александр Борисович.

Ну и память у нее! Профессионалка!

Как поживаете... Анечка? — Я совершил титаническое усилие и все-таки вспомнил, как ее зовут. Ай да Турецкий!

Спасибо, нормально.

Решили шефа чайком попотчевать? — Я совсем забыл сказать, что у этой дивы в руках был чайник.

И шефа и себя. Вас тоже могу угостить.

Я, разумеется, рассыпался в благодарностях и пошел вместе с ней в приемную Быстрова.

Там Аня усадила меня в маленький уютный уголок для чаепития, рядом с письменным столом, а сама пошла выбрасывать старую заварку.

Ну вот! Пусть Меркулов и Грязнов не обижаются, но я имею право на отдых. Тем более поездка к Протасову оказалась, на мой взгляд, довольно результативной. Во всяком случае, мне после нее многое стало понятно. И теперь я хочу расслабиться в приятной (и еще какой приятной!) компании.

Я огляделся по сторонам. Приемная как приемная. Обитая кожей дверь с табличкой. Шкаф, набитый бумагами. Окно с цветочными горшками на подоконнике. Письменный стол, за которым и восседает ангелоподобное существо, которое в настоящий момент прозаически выплескивает спитую заварку в унитаз.

Компьютер, монитор, принтер. Карандаши и ручки в стаканчике. Коробочки с кнопками и скрепками. Клей и другие канцпринадлежности. Кусочки золотой фольги, видимо из-под конфет, которыми она лакомится в перерывах между печатанием скучных документов. Как это мило! Папки, папки, папки... Стопки бумаг. Большая канцелярская книга, аккуратно разграфленная вдоль и поперек.

«Число», «Содержание документа», «Время поступления», «Входящий номер»...

Нет, что бы ни говорили, а горбатого все-таки только могила исправит. Это я себя имею в виду. Умильно скользя глазами по интерьеру и предвкушая приятную беседу, я остановил взгляд на книге и стал читать содержание граф канцелярской книги. Что-то (не что-то, а интуиция) мне подсказывало, что это мне пригодится.

Итак, на столе лежала открытая книга входящих документов. А я как раз недавно ознакомился с двумя такими документами. Неплохо было бы проверить.

Я наклонился над столом и перевернул страницу. Там в самом начале стояло: «2 рапорта (дело Сереброва). 26 сентября. 9. 30».

Половина десятого! Погодите-погодите... Сереброва убили примерно без двадцати девять. Это что же, значит, за сорок минут в отделении милиции отреагировали на запрос Быстрова и привезли бумаги? Нет, господа, такого просто не бывает. Может быть, секретарша ошиблась, записывая в книгу? Но следующий поступивший документ был помечен «9. 45», дальше «10. 05» и так далее. Она не могла ошибиться несколько раз подряд.

Теперь, Турецкий, немедленно начинай шевелить мозгами в нужном направлении и ответь, что все это значит. А с девушками будешь любезничать в следующий раз. Успеешь еще!

Я столкнулся с Аней в дверях.

Вы уже уходите? Не будете чай? — удивилась она и очаровательно округлила глаза.

В следующий раз, Анечка, — с досадой проговорил я.

И умчался, даже не посмотрев, как она обиженно надувает свои губки. Работа есть работа! Черт бы ее побрал.

Через полторы минуты я уже звонил Грязнову в уголовный розыск.

Слава, мне надо срочно разыскать людей, которые раньше работали в одном из московских отделений милиции. Сможешь?

Спрашиваешь, — обиделся Грязнов, — я же все-таки начальник уголовного розыска, хотя и временный. Значит, запросто могу разыскать кого хочешь. Давай фамилии.

Записывай, — я покопался на своем столе, как всегда заваленном кучей бумаг, и разыскал папку, врученную мне вчера Быстровым, — старший сержант Теплов, майор Митрохин А. В., майор Расулов Я. Т.

Так, записываю...

Все они работали этим летом в 75-м отделении милиции Юго-Западного округа Москвы. А теперь уволились.

Все трое?

Да в том-то и дело. С интервалом в месяц-два их всех в этом отделении не оказалось. Текучка у них там, понимаешь.

Сделаем.

Только срочно.

Естественно. Кстати, я только что из больницы, где лежит Бородин.

Ну как?

Он подтвердил, что перед катастрофой по машине стреляли. Нападавшие были на «москвиче». Действовали по обычной схеме — сначала заставили резко свернуть в сторону, а потом...

И все?

Практически да. Ну еще цвет машины узнал. Конечно, я отдал приказ проверять все похожие машины, но это, ты понимаешь, как мертвому припарки.

Немного... Может быть, он сообщит побольше, когда придет в более-менее нормальное состояние?

Врач запретил ему говорить много. Так что Бородин отвечал только «да» или «нет». Но будем надеяться, что он скоро придет в себя. Во всяком случае, врач настроен оптимистично.

Просто так ни на кого покушение не устраивают. Значит, есть причина.

Твоя железная логика меня просто поражает, Турецкий.

...Да еще такое, почти гангстерское, — продолжил я, не обращая на его слова никакого внимания. — Стреляли из какого оружия?

Из автомата Калашникова. Видимо, с глушителем, потому что на бензоколонке в километре от этого места ничего не слышали.

Итак, теперь застрелили еще двух хоккеистов, на этот раз не знаменитостей в прошлом, а действующих, играющих. Мало того, они везли в своей машине не что-нибудь, а Кубок Стэнли. Который, кстати, по иронии судьбы совершенно не пострадал.

Значит, отстрел продолжается... Может, действительно, Бородин, когда очухается, расскажет что-нибудь интересное. Но пока что единственной ниточкой в моих руках оставалась эта фотография, которую мы вчера вынули из руки мертвой жены Старевича. Кстати, Протасов назвал одного из тех, кто стоял на фотографии. Об этом позже.

Надо узнать: когда Старевич с Серебровым и Стрижом были вместе в Америке, с кем они там общались, какова была цель поездки... Самый простой способ — это допросить Стрижа. Если бы последние два дня события и убийства не сыпались на меня как из рога изобилия, я бы сделал это еще в первый день, когда убили Сереброва.

А тут еще эта странная история с Быстровым... Ох, не нравится мне все это.

Я пошел к Меркулову. Совещание уже закончилось.

Слушай, Костя, тут такое дело... Или я схожу с ума, или...

Меркулов поднял брови.

Пятнадцать лет работаю в прокуратуре, а такого еще ни разу не видел. Скажи мне, пожалуйста, сколько времени требуется для того, чтобы разослать запрос по всем московским отделениям милиции, а потом получить документы?

А что? — насторожился Меркулов.

Ничего. Я тут выяснил, что, оказывается, сорока минут достаточно. Именно столько времени прошло с момента убийства Сереброва до прихода в прокуратуру бумаг, которые мне вчера вручил Быстров.

Круто, — не поверил Меркулов, — ну, положим, чтобы разослать запрос, если поторопиться, полчаса достаточно. Тем более если серьезное происшествие. По факсу, по телетайпу...

Всего полчаса?

—Да. Но пока они разберутся с архивами, пока то, пока се... Неделя — это минимум.

Вот видишь, как стала работать наша доблестная милиция. Теперь сорока минут достаточно. Тебя это не настораживает?

Меркулов с сомнением покачал головой:

Настораживает, и даже очень. А ошибиться ты не мог? Откуда ты знаешь когда поступили бумаги?