Все золото Колымы

— Ну что же, примем рабочую гипотезу, что вор не был филателистом. Но тогда встает вопрос: что же похищено?

— А может, все на месте? — выдвинул встречную версию Семен Николаевич Майоров, еще не до конца наладивший отношения с супругой. Нина Матвеевна изваянием высилась на стуле и все происходящее воспринимала как попытку мужа оправдать ночное отсутствие.

Новичком в сыскном деле я себя не считал, но на этот раз все же растерялся. Понятно, не стоило себя показывать этаким суперменом-следователем, для которого тайн не существует, но и демонстрировать беспомощность тоже не стоило. А посему я оседлал стилизованный «под старину» стул с замысловато изогнутыми ножками и погрузился в глубокое раздумье. Что мы имеем? Установленный факт пребывания постороннего человека в опечатанной квартире — раз, состоятельность бывшего хозяина, и не просто состоятельность, а богатство — два. Все это лежало на поверхности. Наверное, вор, назовем его осторожно «условный вор», слышал во дворе разговоры о несметных богатствах Ильина, платившего бешеные деньги за «разноцветные бумажки». Убедившись, что кроме телевизора черно-белого изображения марки «Темп», несвежих сорочек (Ильин не нашел времени отнести их в прачечную) и десятка простыней, наволочек и пододеяльников, скомканных и брошенных в бельевой ящик, в квартире ничего нет, «условный вор» в гордом одиночестве распил бутылку «Кавказа». Она возвышалась в центре стола на кухне. Чтобы выпить почти литр этого напитка, именуемого в осведомленных кругах «чернилами», нужно немало времени. Собственно, с какой стати спешить, зная, что хозяин не застанет тебя врасплох, а гостей ждать не приходится. Все же определенное хладнокровие требуется и в таких обстоятельствах. А возможно, мы имеем дело с тем случаем, когда нашему фигуранту и море по колено. И все-таки странно — бутылка есть, а стакана нет. «Из горла» в таких случаях не пьют. Кроме пустой бутылки «Кавказа», о нашествии на квартиру ничего не говорило...

— Что-нибудь обнаружили? — я возвратился из раздумья в реальность и застал Ильина-младшего за тем же занятием: он методично рассматривал кляссеры. Федор Николаевич снял пиджак, расправил его на плечиках и теперь, в модной рубашке с элегантным галстуком, напоминал менеджера крупной фирмы. Во всяком случае, именно такими я представлял себе людей, название профессии которых звучало так странно — менеджер.

— Пока вся коллекция на месте. По каталогу, составленному Николаем Федоровичем незадолго до кончины, я сверил уже большую часть кляссеров и выставочных листов в бюварах. Еще надо бы посмотреть коллекцию карточек и конвертов с оригинальной маркой. У Николая Федоровича много сувенирных листков. Одно время было модно их собирать. Их выпускали все филателистические выставки. Мода прошла, но Николай Федорович был постоянным и последовательным человеком во всем. Он считал, что мода в филателии, как и в одежде, приходит и уходит, а потом снова приходит и уходит.

— На сувенирные листки она, стало быть, еще не возвратилась?

— Я понимаю, вы шутите, но мне кажется, собирая, точнее, продолжая их коллекционировать, Николай Федорович был прав. У меня такое предчувствие... — Ильин-младший позволил себе улыбнуться, — как у экстрасенсов...

— Ну, это дело будущего, а нам следует разобраться со странным посетителем.

— Я всегда удивлялся, что за четверть века, прожитых здесь Николаем Федоровичем, его ни разу не обокрали. По ныне действующему каталогу все здесь собранное, — Ильин величественно простер руку к стеллажам, — оценивается в несколько десятков тысяч рублей. Вам, конечно, неизвестно, но некоторые раритеты в хронологии СССР стоят по нескольку сот рублей, а Николай Федорович весь материал с самого начала собирал квартблоками, а особенно понравившиеся разновидности или редкости приобретал целыми листами. Представляете, марки тридцатых годов стоили копейки, прошли две денежные реформы и теперь они стоят по сорок — двести рублей...

— Не очень сложная арифметика...

— Да, это, как вы справедливо заметили, даже не высшая математика. Всему дому было известно увлечение Николая Федоровича и ни разу никто! А тут человек потратил много времени, подделывая ключи, — ведь замок не взломан, просто, уходя вор не захлопнул дверь, — имел в своем распоряжении часов семь и ни-че-го не взял!

— Тогда он, извините, не вор! Были бы книги, да еще пользующиеся спросом, я вас уверяю — они не остались бы. Но марки... Пока не доводилось встречать жулика-филателиста...

— Здесь вы не правы. Имеются. Но мне все-таки, несмотря на оправдательную бумагу, которую получу от вас, нужно на службу. Все кляссеры согласно каталогу, составленному Николаем Федоровичем, я просмотрел. Не знаю, чем еще могу быть вам полезен...

Ильин-младший, как говаривали в старину, раскланялся, явив в последний раз розоватый островок на голове. Пятидесятилетний юноша и, судя по наследству, во владение которым он вступит в положенное по закону время, весьма богатый жених.

— Я думаю, Мегрэ, все понятно и ежу: залез ископаемый домушник, прослышав о миллионах хозяина, не нашел ни камешков, ни «рыжья», ни бабок в чистом виде, осерчал и ушел, приняв банку «чернил»...

Ох уж этот эксперт Коля Ушаков со своим жаргончиком. Все эти словечки так прочно укоренились в лексиконе старшего лейтенанта, что однажды, забывшись, он выпалил весь джентльменский набор на оперативке в кабинете начальника отдела, доставив всем несколько веселых минут.

— Так почему же этот сукин кот нигде не оставил пальчиков?

— Грамотный товарищ...

— А если грамотный, то чего же он пошел «втемную». Грамотные «втемную» не играют. Выпить при желании можно и в подъезде. Совсем не обязательно вскрывать квартиру. Тем более, что стакана ему все равно не требовалось...

— Очень, понимаешь, благополучная квартира была, — не переставал между тем удивляться участковый инспектор Леван Енукашвили. — Почему в такую квартиру залезли? В двадцать пятой каждый день народные гуляния, в сорок восьмой посторонние люди замечены, в шестьдесят третьей гражданина Самохвалова Петра Евдокимовича за нарушение паспортного режима привлекали. Потом его на принудительное лечение отправили. Тихо стало...

— Шумно, значит, жил гражданин Самохвалов?

— Что значит, генацвале, шумно? Они от этого шума опухли. Между прочим, очень «Кавказ» уважали... — Енукашвили многозначительно сверкнул глазами в сторону злополучной бутылки.

— История с географией, — вздохнул заместитель начальника УРа Иван Петрович Бондарь.

Он приехал с нашей группой и решал, какой может внести вклад в общее дело. Иван Петрович — личность легендарная. Боролся с бандитизмом во время войны, несколько раз завоевывал звание чемпиона Москвы по самбо, дважды знание приемов не помогло, и около года отлеживался в госпитале после тяжелых операций. Более бесстрашного человека мне видеть не приходилось, но любое дело он начинал с горестных вздохов и в твердой уверенности, что поймать преступника не удастся. Замечу, что процент раскрываемости преступлений у группы Бондаря самый высокий.

— Это сколько же времени потребуется для определения — было похищение или нет? — продолжал горевать Иван Петрович. — А над нами висит максимальный срок возбуждения уголовного дела. Ты это, Комаров, знаешь? Уголовно-процессуальный кодекс не забыл?

— Какой паразит! — в комнате неожиданно возник возбужденный Енукашвили. — Свет в ванной не выключил. Как в собственной квартире хозяйничал, понимаешь!

Волнуясь, участковый внезапно забывал русские слова и паузы заполнял неизменным «понимаешь». Коля Ушаков немедленно отправился в ванную комнату, пока там не успели наследить коллеги. И в это время раздался неуверенный голос понятого:

— Может, в каталог не все вошло. Во время нашей последней партии Николай Федорович говорил о новой покупке. У какого-то знаменитого филателиста приобрел за бешеные деньги. Кажется, четыре серии. Тысяч за восемь...

Ильин-младший, когда я спросил его о таинственных сериях, долго молчал, и мне представилось, как он на другом конце телефона проводит расческой по своей поредевшей шевелюре, листает записную книжку в поисках сведений, нуждающихся в запоминании.