Исчезнувший поезд

В ту ночь, как ни странно, мне наконец-то спалось хорошо. События последних дней настолько измотали меня, что никаких снов я не видел.

Всю нашу славную четверку вызвали к Генералу около полудня. Ясное дело, что объяснения мы с собой захватили, потому что написали их еще накануне, четко согласовав со Стариком каждое слово. Мы были готовы к наихудшему, но наш Генерал почему-то не изображал сурового, но справедливого. Наоборот, его лицо сияло, как у молоденького курсанта, когда он впервые цепляет офицерские погоны.

В креслах возле его стола сидели два подполковника в мундирах сухопутных войск. У старшего из-за стеклышек тонких интеллигентных очков с позолоченной оправой проглядывались умные глаза. Второй офицер, помоложе, коренастый, подстриженный под ежик, исходя из эмблем, представлял военную медицину.

– Заходите, товарищи, заходите. Это наши гости, как вы уже догадались. Прокуратура округа и окружной госпиталь.

Гости встали. Медик остался стоять возле кресла, а юрист чуть ли не бегом бросился к нам, протягивая на ходу десницу:

– Чрезвычайно рад! Чрезвычайно… Такая помощь, такая помощь! Спасибо!

Последнее слово он произнес четырежды – каждому из нас персонально, вместе с рукопожатием. Мы что-то проблеяли в ответ, потому что, честно говоря, ожидали совсем иного приема.

Когда все наконец-то сели, на ногах остался только прокурор.

Торжественно, как в зале суда он произнес:

– От имени командования округа и военной прокуратуры передаю вам благодарность за своевременное обезвреживание особо опасного вооруженного дезертира – офицера одной из… наших частей. Окружная юстиция в лице председателя войсковой судовой коллегии уже поблагодарила вашего непосредственного начальника по телефону. Насколько мне известно, наш командующий звонил вашему министру. Скажу больше – Москва тоже в курсе. Все очень довольны. Открою маленький секрет: одним «спасибо» мы не отбудемся. Наш командующий согласовывает с вашим ведомством определенные конкретные отличия всем участникам операции.

Возможно, это был результат моего глубокого пересыпа, а возможно – особенности освещения в кабинете. Но мне показалось, что в этот миг над головой нашего Генерала замерцал чуть заметный нимб.

Прокурор, наконец, сел и нормальным тоном изложил всю ситуацию. Тот старший лейтенант, который попал под «дуплет» Старика, – формально дезертир, значит, преступник. Но военная медицина – в этом месте госпитальный подполковник выразительно покивал головой – считает, что в данном случае мы имеем дело не с криминалом, а с серьезной болезнью психики. Молодой офицер очень хотел поступить в тот московский вуз, где готовят военных дипломатов. Даже по собственному желанию после училища пошел служить в дисциплинарный батальон, потому что там предусмотрены очень большие льготы для персонала. И касательно поступления тоже. А служба там, в дисбате, сами знаете, какая.

Тут уже мы закивали головами, а я даже поддакнул, что это, конечно, не спортрота и не ансамбль песни и пляски военного округа. Одним словом, бедняга старлей очень быстро надорвался, потому что днем нес службу, а ночью совершенствовал знание иностранного языка… Вот организм и не выдержал. Где-то неделю назад заступил он на дежурство по батальону, но вместо торчать, как лом в дерьме, в пыльном служебном чуланчике ка-пе-пе, пришел в офицерское общежитие, разбудил молодого прапорщика и наговорил ему, как сейчас говорят, вагон и маленькую тележку всякой чуши. Мол, есть секретный приказ им обоим ехать в Киев, чтобы там помогать особистам обезвредить иностранного агента.

В этом месте подполковничьего повествования вмешался уже наш Старик и деликатно поинтересовался: а прапорщик в какой же такой престижный вуз готовился поступать, поскольку поверить в эту бредятину можно, опять-таки, исключительно в случае полной перегрузки головы в результате ночных бдений над учебниками.

Медик фыркнул, а юрист принялся жаловаться:

– С этой категорией в армии вечные проблемы. Что с них, дрессировщиков, взять. К тому же, его даже допросить толком не представляется возможным. Он сейчас лежит в госпитале с разбитой физиономией и сотрясением мозга. Два дня назад нашли его в каком-то киевском дворе в полной отключке. А когда пришел в сознание, начал рассказывать, что гнался за американским шпионом, но врезался в какую-то дверь. Бред собачий!

Наш Генерал тоже проявил интерес:

– А они в нашем, киевском, дисбате служили, или в чугуевском?

Этот, простой, на первый взгляд, вопрос почему-то встревожил юриста. И он поспешно пробормотал:

– Да нет, мы тут новый открыли, специально для бывших «взросляков» из малолеток. То есть, простите, тех, кто до армии имел судимость. Знаете, решили содержать их отдельно, чтобы они армейский дисбат не превратили в воровскую «зону».

– Я почему спрашиваю, – невозмутимо продолжил Генерал. – Тут вокруг нашего сотрудника какие-то «жигули» с ровенскими номерами кружили…

– А это машина прапорщика. Мы ее в том же дворе нашли. Ну, а офицера, к счастью, вы задержали. Страшно даже подумать, что бы он мог натворить.

Вот тут впервые заговорил медик, похожий на боксера-тяжеловеса:

– Да о чем тут речь! Подлечим, естественно, куда денемся. Картина понятная, «он сказал: поехали и махнул рукой…» Жаль только, что помощником военного атташе в Швейцарию поедет кто-то другой.

Алексей Сирота:

Как только гости распрощались и ушли, наш Генерал сразу же перестал излучать отцовскую заботу:

– Сирота, а чтоб тебе твой диплом поперек очка застрял! Ты знаешь, чего я вот сейчас больше всего боялся? Что ты возьмешь и ляпнешь: как хорошо, что ваш старлей служил в дисбате, а не в ракетной части, и имел под рукой только табельный «Макаров», а не ракету «земля-земля», нацеленную на Вашингтон… Ладно, посмеялись и забыли! Товарищ подполковник, как вы оцениваете всю эту ситуацию?

– Как закон максимальной подлости в действии, товарищ генерал.

– Уже интересно. Вы и Сирота останьтесь, остальные свободны.

Мы пересели в кресла, которые еще сохраняли тепло армейских задниц, и Генерал приказал Старику:

– Излагайте соображения.

– Есть! То, что военные особисты у нас под ногами вертятся – это не новость. Вспомните, как они нам своего фаршированного прапорщика сбагрили, как они нам во время засады на головы падали без предупреждения… Что с них возьмешь? Но интернатовского пацана все-таки повесили, товарищ генерал. Вот только час назад экспертиза пришла. Культурно повесили, профессионально. Это раз. Второе: по-человечески вести внешнее наблюдение у них кишка тонка. Зато такой оптики, какой они балуются, нету даже у Якова Давидзона.

– А это вы откуда знаете?

– Проконсультировался лично, по старой партизанской памяти. Он говорит, что такой «телевик» в Советском Союзе есть только у Пескова из «Комсомолки», да и то ему японцы устроили вместо гонорара за издание его книг у себя.

– Так Давидзон ведь когда-то хвастался, что он все фото делает еще довоенным ФЭДом.

– Ну, с этим своим ФЭДом, товарищ генерал, он к нам в партизанский отряд прилетал, было дело. А сейчас, когда перед ним на парадах все политбюро по стойке смирно становится, то у него техника – ого-го! На фотокора номер один денег не жалеют. Но даже он не снял бы Сироту на кладбище столь четко с такого расстояния.