Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам

На улице был рассвет. Почти полный, с явно обещанным дивным солнцем. Михаил вдохнул глубоко, широко зевнул, передернулся и сообщил Смирнову:

— Хорошо!

Ему после двухсот пятидесяти, действительно, было совсем неплохо.

— Но все-таки как тебя Казарян уговорил? — мучил Смирнова этот вопрос.

— Как, как! — сначала даже рассерженно начал Михаил, но разливающаяся по жилочкам радость бытия привела его в благодушное настроение, и он с удовольствием стал рассказывать: — Ну, у меня вчера после шестнадцати часов ездки туда-сюда впереди два свободных дня было. С утра то да се, суета, а к вечеру, часа так в четыре, решили с двумя приятелями немного отдохнуть. Благоверная моя, слава Богу, в деревне у родителей. Так что устроились у меня основательно, без опаски. Ну, только-только как начали отдыхать, является этот ваш армян. Вызывает меня из-за стола во двор и картинки какие-то смотреть приказывает. Ну, я ему сказал, чтобы он шел. А он тихо так говорит: «Если ты, пьяная морда, не сделаешь того, что я прошу, разделаю, как Бог черепаху». Обидно мне за черепаху стало, мочи нет. Ну, я ему и врезал…

— Попал? — удивляясь, спросил Смирнов.

— Вроде нет. Потом уж я ничего не понял. Оказывается вдруг, что я у крыльца лежу, а армян дождевой водичкой из бочки мне на лицо брызжет. Печень болит страшно, челюсти вроде как нет. А армян опять мне картинки показывает. Так и разговорились.

Смирнов победительно ржал. Отсмеявшись, сообщил Михаилу:

— Ты на бывшего чемпиона Москвы по боксу в полутяжелом весе нарвался, Миша.

— А он мне ничего не сказал потом, подлюга! — страшно обиделся Михаил. Одно дело быть битым обыкновенным толстым армянином, а другое — чемпионом Москвы. Но самолюбие было удовлетворено, и он сам задал вопрос, мучивший его:

— А как вы меня так быстро разыскали?

За чужую разговорчивость на твой вопрос надо платить разговорчивостью на его вопрос.

— Все очень просто, Миша… Если этот человек собирался приехать в Нахту в сумерки, но не очень поздно, он мог воспользоваться десятью скотовозками, не более. Казарян обратился к вашему диспетчеру, и тот назвал ему эту десятку. А то, что почти сразу на тебя вышел, — маленькая удача.

— Это потому, что я недалеко от базы живу.

Бренча пустым кузовом, проехал мимо них на малой скорости дружочек Михаила, Жека, сделал из кабины ручкой и растворился в пыли.

— Ну, где? — служебным уже тоном спросил Смирнов.

Ровно в семь Смирнов вошел в свой номер. Но генерала будить не пришлось: из ванной доносились журчание душа и хриплое, но бодрое пение:

— Она тебя вчера раскачала! — подойдя к двери ванной, крикнул Смирнов. Сквозь шум воды генерал все-таки услышал подначку, выключил душ и, уже растираясь жестким полотенцем, откликнулся:

— Теперь пусть мою печаль о причал раскалывает!

— А палуба — кто? — спросил Смирнов. — Иносказательно — начальство?

Расстроил генерала Смирнов упоминанием о начальстве. Обмотав чресла полотенцем, он, подобный рабу с египетских фресок, явил себя пред веселыми очами Смирнова.

— Начальство не печаль мне раскалывает, начальство при удобном случае готово расколоть мне башку!

— Ой ли, товарищ начальник! — засомневался Смирнов. — Прямо как у Чуковского: волки от испуга скушали друг друга! — и деловито, без всякого перехода поинтересовался: — Опохмеляться будешь?

— Неплохо бы, конечно… — в раздумчивости заметил генерал, надев трусы и майку. — Но ведь скоро прилетят…

— Не самогоном же я тебя опохмелять буду, — успокоил его Смирнов и вытащил из заднего кармана штанов разлюбезную бутылку «Греми».

— Чайку бы еще покрепче, — попросил генерал, влезая в галифе.

— Сейчас Жанка принесет, — пообещал Смирнов.

— Я бы тебя к себе начальником ХОЗУ с удовольствием взял, — сделал непонятный комплимент генерал, натягивая сапоги.

Постучав ногой в дверь, Жанна ногой же открыла ее. Руки были заняты подносом с двумя чайниками и большой тарелкой с мелкой и сладкой закусью.

— Привет, — сказала она, поставив поднос. — От нашего стола — вашему столу.

И спокойно так похиляла на выход. Генерал обиделся, как мальчик:

— А почему не с нами?

— Мне еще с десяток похмельных оглоедов в себя приводить надо. Конец экспедиции. Сегодня улетаем и уезжаем, — объяснила уже из коридора Жанна.

Смирнов налил в один стакан сто пятьдесят граммов. Генерал, затягивал шикарную портупею, поинтересовался:

— Это кому же?

— Тебе, Петрович.

— Один — не буду, — обиделся генерал, уселся за стол и демонстративно налил себе чашку чая. Хлебнул, обжегся, обиделся еще больше.

— Мне весь день, как наскипидаренному коту, бегать надо, — объяснил свое воздержание Смирнов. — Ну да черт с тобой!

И налил себе сотку. Чокнулись, выпили и захрустели печеньем.

— Петя, твой козырь — руководитель лагерной самодеятельности Бармин Иван Фролович, — не выдержал, заговорил о деле Смирнов. — Он единственный из информированных, кто не участвовал в последнем сговоре. Он должен быть только твой, никому его на исповедь не отдавай.

— А как мне лучше этим козырем пользоваться? — не счел зазорным попросить совета у низшего по чину генерал.

— Постарайся присутствовать на допросах основных фигурантов. Они известны: Эрнест Семенович Лузавин и Роберт Евангелиевич Воронов. Отдай их только одному, важняку, допустим. А сам начальственным наблюдателем сиди и слушай все от начала до конца. Потом, по тем же вопросам, которые задавал этим двоим важняк, передопроси Ивана Фроловича. И будь уверен, сразу появятся противоречия и такие зазоры в показаниях двоих, что колоть их до задницы будет не сложнее, чем кедровые орешки щелкать.

— Втягиваешь меня в крупное дело, да, Саня? — догадался генерал.

— Угу, — пространно Смирнов ответить не мог: чай медленно пил.

— А мне это надо?

— Не знаю.

— А тебе это надо?

— Не знаю.

— Что же ты знаешь? — рассердился генерал.

— То, что знаешь и ты. То, о чем ты вчера пьяный говорил. Что ты — профессионал, что тебе нравится твое дело и ты умеешь делать его хорошо. Так делай же свое дело, Петя!

— Налей еще грамм сто, — попросил генерал.

— Думаешь, храбрее станешь? — осведомился, наливая ему, Смирнов.

— Ох, и недобрый ты, Александр, — в который раз повторил генерал, наблюдая за разливом. — А ты в связи с чем сегодня, как наскипидаренный кот, носиться будешь?

— У тебя же еще одно дело висит, Петрович. Олег Торопов. Ты лесным делом, пожалуйста, вплотную займись, а это я раскручу.

— Один раскрутишь?

— Не один. С Казаряном.

— И когда?

Смирнов помолчал, рассчитывая в уме. Рассчитал и точно сказал:

— Послезавтра вечером материалы с доказательной версией будут у тебя.

В дверь мягко, будто кошка лапкой без когтей, постучали.

— Поземкин, Петр Петрович, — предупредил Смирнов.

— А если нет?

— Пари? — Смирнов взял со стола бутылку, показал на нее — и, глядя на генерала вопросительно, спрятал ее за кресло. Генерал согласно кивнул и пригласил:

— Войдите!

— Лучше бы — «введите», — пробормотал себе под нос Смирнов.

Капитан Поземкин открыл дверь, сделал шаг, встал навытяжку и прогавкал:

— Здравия желаю, товарищ генерал! — и перейдя на стойку «вольно» поприветствовал Смирнова: — Доброе утро, Александр Иванович!

— Что надо? — грубо спросил генерал.

— От вас звонили…

— От вас — это от меня, — прервал Поземкина генерал и ткнул себя указательным пальцем в грудь. — А я — вот он, здесь. Так откуда звонили?

— Звонил дежурный краевого управления внутренних дел, — Поземкин напрягся, чтобы говорить точно и по форме. — Приказал мне срочно доложить вам, что вертолет с оперативно-следственной бригадой будет в Нахте в восемь сорок пять.