Наружка

На крыльце гостиницы их встретил Черевач. Узнав Бориса, уставился на Катю. Соломатину даже показалось, что в этом взгляде сквозило не любопытство, а, скорее, ревность: он оценивал, на кого променяли его жену.

— Иван Черевач, мой друг со времен суворовского училища. Ныне наша физзащита, — представил его Борис. — А это Катя.

Кто такая, откуда взялась — про то, насколько успел уловить Соломатин, в «наружке» не распространяются. И девушка, похоже, оценила его немногословность, легко пожав локоть.

— Здесь все нормально?

— Мои остались спать в военкомате, твои тут.

— Тогда порядок, — успокоился Соломатин.

И вдруг понял, что не знает, как поступить дальше: распрощаться с Иваном или пригласить с собой в кафе? И то, и другое несет в себе неловкость — если не перед ним, так перед Катей. Лучше, если бы Иван сам извинился и исчез в гостинице. Но он продолжал медлить.

Инициативу в свои маленькие руки взяла Катя.

— Все? — посмотрела она на Бориса. Помахала Ивану: — Мы почти на задании. Но вернемся. Едва отошли, поинтересовалась:

— Чего он так смотрел на меня, будто я не взяла с негр налог на прибыль?

— Его жена — моя первая любовь. Или теперь уже симпатия. Или, скорее всего, просто память о детстве, — не зная почему, признался Борис.

— И эта тайна всем троим известна?

— Само собой.

— Она не мешает вам дружить? — Соломатин лишь вздохнул. Первое время после прихода Черевача в налоговую полицию они виделись довольно часто, но потом стали не то что тяготиться друг другом, а испытывать определенные неудобства. Тут еще однажды в столовой столкнулись с Людмилой. Когда Черевач оформлялся в Департамент, она была в отпуске. Людмила ошалело взглянула на них.

— Иван Черевач, капитан налоговой полиции, — представился Иван.

Люда столь недоверчиво посмотрела, но не на него, а на Бориса, что тот улыбнулся: да, это так.

— Мы на диете или будем кушать? — вывела ее из оцепенения раздатчица.

Люда села за другой столик. Но несколько раз оглянулась словно не веря своим глазам.

Ни Борис, ни Иван не завели о ней разговор, выводя ее как бы за рамки своих отношений. Что ж, мужчины нередко предают женщин ради своих интересов.

Но, к сожалению, существовала еще и Надя, и хотя они старательно не касались и ее, легче и спокойнее оказалось ограничить свои встречи. На счастье, «физики» переехали в новое здание, осели там и почти исчезли из поля зрения Бориса.

Так что чем реже встречался теперь Борис с Иваном, тем, на удивление, более искренними становились их рукопожатия. И если отвечать на вопрос Кати — то нет, тайная явь не мешала их дружбе. Другое дело, что и дружба становилась все призрачнее, уступая место деловым, служебным отношениям, не лишенным в то же время юношеской романтичности.

Соломатин как-то набрался смелости и заикнулся Моржаретову насчет Людмилы — ее связь с криминальной структурой просчитывалась даже дилетантом. Но начопер резко оборвал — не твое, не лезь.

Не лезть так не лезть, это еще лучше. Он и спрашивал, чтобы не носить тяжкий груз на душе. Если бы еще не встречаться с ней. А то каждый раз, увидев ее, статную и царственную, начинал чувствовать сердце. Его-то не остановишь, ему не прикажешь.

Так что прогулка в кафе с Ракитиной — это и своеобразная самозащита. Пора разрывать паутину, которую он набросил на себя. Тридцать лет — та высота, с которой можно осмотреть горизонты не только впереди, но и оглянуться на проделанный путь.

Отбросив свои думы, Борис положил ладонь на затерявшуюся у него под локтем ручку Кати. Та подняла голову: что? Ничего. Вся высшая философия и смысл жизни — это, в конечном счете, женская рука в твоей ладони.

— Вы всегда такой… разный, часто меняющийся?

— Кажется, нет. Ваше присутствие навеяло и развеяло какие-то мысли. И слава богу.

— Рядом с женщиной нужно думать только о ней, — полушутя, полуназидательно дала мудрый совет Катя.

— Вот я и пришел к такому состоянию.

— Тогда говорите комплименты.

— Ой, тут сложнее, у меня, честно говоря, с этим напряженка.

— Ничего не желаю знать.

— Но только вы сразу не списывайте меня со счетов. Я готов учиться.

— А вот такой вы мне больше нравитесь. Ну что, как поет наш Аркадий Белый: «Мы поедем, мы помчимся за налогом утром ранним…» — она указала свободной рукой на открывшееся из-за угла кафе.

Как увивались, как ластились здесь официанты, предупреждая любое желание! Мелькали тарелки, салфетки, огоньки услужливо вспыхивающих зажигалок. Полупоклоны и не исчезающие с лиц улыбки. Палец еще не успевал согнуться — «ко мне», а пред гостями вырастали добры молодцы в идеально подогнанных фраках. Свечи на столах, божественная музыка неизвестно откуда, черно-белый интерьер, подчеркивающий изящную строгость зала. Словом, все — ради дорогих посетителей.

К сожалению, Борис и Катя себя таковыми не почувствовали. Единственная услуга, оказанная им мимоходом, — то, что их усадили за проходной столик, с которого затем долго не убирали грязную посуду. За всем же великолепием и вышколенностью они могли довольно продолжительное время наблюдать лишь со стороны.

— Нас здесь явно не ждали, — не выдержала первой Ракитина. — Нас откровенно суют рылом в корыто, а мы, как всегда, молчим и лишь вытираемся.

Приметив спешащего к другим столикам официанта, резко выставила перед ним ногу. Тот недоуменно замер, и Катя взяла у него с подноса бутылку вина. Чувствуя, что они влезают в конфликт, Борис тем не менее следом снял оттуда и салаты.

— Мы еще заказывали лангет, — освобождая дорогу, напомнила Катя.

Официант, не зная, как среагировать на подобную наглость, оглянулся. В тот же миг около столика появились два «качка», стали за спинами непрошеных и чересчур ретивых гостей.

— Я сказала про лангет, — давая понять официанту, что он отпущен, спокойно произнесла Ракитина. Да еще взбила пальчиком челку.

Что говорить про обслугу — все кафе смотрело в их сторону. Лишь два милиционера, до этого скучавшие у крайнего столика, демонстративно вышли на улицу.

На очень крутых ни Борис, ни тем более Катя не смахивали. Те не являются своим ходом, без кавалькады автомобилей. Единственный вывод: ребята свалились с Луны и понятия не имеют, какие ныне порядки в России, кто правит бал и заказывает музыку. Из социализма парочка, когда можно было потребовать к себе внимания. Ох, зря, на свою голову они оттуда притопали…

— Вы, кажется, ошиблись адресом, зайдя сюда, — тем не менее почти дружелюбно начал тот, который стоял за Катей. Джентльмен!

Зато второй, хоть и с ехидной улыбкой, но выразился более конкретно:

— Попрошу вас вышвырнуться вон. И мухой. Иначе я вам помогу.

Борис ждал реакции Кати. Подняться первым или начать уговаривать ее последовать совету «качка» — это упасть не только в ее, но и в своих глазах. Значит, быть драке. И все из-зa того, что захотела она оправдать оперативный гардеробчик…

Сама Катя невозмутимо устраивала на коленях салфетку. И Борис, как и положено кавалеру, принял удар на себя:

— А у вас что, еще и мухи летают? Травить надо.

На круглом боку бутылки, словно в зеркале, увидел опускающуюся сверху руку. Впрочем, нужды смотреть на добытый Катей трофей не было: охрана действовала до примитивного однообразно, словно ей вместе с формой выдавалась и одна извилина на двоих. Точно такая же рука потянулась и к Ракитой, чтобы взять за шиворот и ее. В кафе наступила тишина. Лишь свечи потрескивали. Как говорят христиане, где трещат свечи, там много бесов…

— Стоп! — неожиданно хлопнула по столу ладонью Катя. От резкой команды «качки» замерли. — Вы, мразь паршивая, — глядя в стол, но совершенно ясно, к кому обращаясь, отчетливо и спокойно проговорила девушка. — Если хоть пальцем дотронетесь до нас, то с завтрашнего дня жалеть будете всю оставшуюся жизнь. И не гарантирую, что ее останется у вас много. Где хозяин кафе?

Действует и отрезвляет только спокойный и уверенный голос, и этим искусством Катерина овладела, видимо, сполна. Нa лицах сидящих прочиталась новая мысль: нет, такие свалились не с Луны. Кто остался в той темноте, откуда они пришли. Одиночки такими уверенными быть не могут. Так что нужно соображать.