Банда 7

— Онемели? — подсказал Худолей.

— Забыли, зачем пришли! Скажи, а кто Дубовику дал деньги на все эти роскошества? Смеситель, кафель, половая плитка?

— Это, Паша, пияшевские деньги. Можно сказать, его последний подарок живущим. Я вот думаю, не повесить ли здесь его портрет, не присвоить ли этому туалету его имя?

— Это деньги, которые он изымал у девочек, деньги, заработанные тяжким, непосильным трудом, нередко опасным для жизни. Пошли, Валя, отсюда. Вот-вот должна подойти Пахомова.

— Халандовский звал...

— Навестим.

— Он хочет всех собрать...

— Соберем.

— Пора, говорит, назвать вещи своими именами...

— Назовем.

Пахомова пришла точно в назначенный час — к двенадцати, минута в минуту. Постучала острым кулачком, приоткрыла дверь, заглянула, подождала, пока Пафнутьев оторвется от телефонного разговора.

— Входите, Лариса Анатольевна. Жду вас с нетерпением. Присаживайтесь.

— А я уж подумала, что нам с вами и не о чем больше говорить.

— Что вы, что вы, что вы! — пропел Пафнутьев. — Все только начинается! Что Иван Иванович? Не звонил ли из солнечной Италии, с Лигурийского побережья?

— Звонил. Голос бодрый, отдохнувший. Он устает, когда много народу.

— Это прекрасно! — бестолково, но с подъемом произнес Пафнутьев. — Если будете звонить, передавайте привет. Скажите, что я всегда о нем помню. Ему будет приятно. Что-нибудь сказал по делу?

— Подбирает новую гостиницу... Эта требует ремонта.

— Набирается новая группа в Аласио?

— Да, весной у нас оживление. Не хотите ли повторить поездку?

— Чуть попозже, — Пафнутьев был благожелателен, разговорчив, охотно подхватывал любые слова, которые произносила Пахомова, и добился своего — она поняла, что его оживление неестественно. — Мне бы хотелось посетить Венецию, Неаполь, полюбоваться падающей башней, Помпеями...

— Нет проблем, Павел Николаевич! Желание группы — и мы несемся на нашем автобусе хоть по всей Европе. Но я догадываюсь, что вы пригласили меня не для того, чтобы поделиться итальянскими впечатлениями.

— Пияшев не появился? Не дал о себе знать?

— К сожалению, нет. Не знаю, что и думать.

— В самом деле не знаете?

— Не предупредил, ничего не сказал...

— Не успел, — уверенно сказал Пафнутьев. — Слишком быстро все произошло.

— Что произошло? — с заминкой спросила Пахомова.

— Оборвалась жизнь.

— Чья?

— Пияшевская.

— Вы в этом уверены?

— Как и вы.

— Павел Николаевич... Если у вас здесь принято отпускать такие шуточки...

— Это не шуточки. Не желаете ли увидеть, я подчеркиваю, увидеть последние минуты жизни Пияшева?

— Вы хотите сказать... Он умер?

— Убит. — Пафнутьев положил на приставной столик перед Пахомовой пачку снимков, сделанных Худолеем в княжестве Монако на закате дня. — Тут на каждом снимке номер... Вы, Лариса Анатольевна, посмотрите снимки в порядке номеров. И вам многое откроется.

Пахомова с опаской взяла пачку снимков, некоторое время держала их в руке, не решаясь взглянуть, и наконец повернула лицевой стороной к себе.

— Хороший снимок, — сказала она, полюбовавшись первым. — Я имею в виду качество.

— Мастер работал.

— Уж не вы ли, Павел Николаевич?

— Смотрите дальше.

Пахомова просмотрела все снимки один за другим, задержалась взглядом на двух последних, потом аккуратно положила их на стол и чуть заметно отодвинула от себя, будто от них исходила какая-то зараза.

— Убедительно, — обронила она.

— Следствию стало известно содержание разговоров между Пияшевым, когда он еще был жив, и Сысцовым. Пияшев шантажировал Сысцова и требовал фирму «Роксана». Говоря точнее, пятьдесят один процент.

— Значит, все-таки потребовал, — негромко произнесла Пахомова. — Я его предупреждала, уговаривала этого не делать. Иван Иванович не тот человек, с которым можно вести себя подобным образом.

— Величковский тоже дал показания. Как у нас говорят, полные и чистосердечные.

— Величковский? — не поняла Пахомова, но тут же вспомнила: — Ах да, еще и этот. Я и забыла о нем.

— Напрасно. Очень важное звено. Кроме того, мы вступили в контакт со Светланой Юшковой.

— Вы с ней вступили в контакт или она с вами? — усмехнулась Пахомова.

— А разве это имеет значение? — пожал плечами Пафнутьев. Но про себя решил — Пахомова достаточно осведомленный человек во всем, что происходит вокруг фирмы «Роксана». — Да, а неожиданное появление с того света пияшевской сумки... Вы с этим разобрались?

— А вы? — спросила Пахомова.

— Для нас в сумке с самого начала не было ничего таинственного.

— Другими словами, Павел Николаевич, вы ее и повесили в салоне для устрашения бедных девочек?

— Девочек никто не устрашал. Устрашились те, кто уже знал о смерти Пияшева. Девочки к тому времени не знали. И еще, Лариса Анатольевна... Помимо Надежды Шевчук, убита и Таисия Хмелько. Зная о вашей осведомленности...

— Не преувеличивайте моих знаний, Павел Николаевич!

— Но и преуменьшать их не стоит. По моим прикидкам во всех событиях последнего месяца вы можете проходить как свидетель. Такую роль я вам и предлагаю. При условии, конечно, что будете откровенной. Фотографии перед вами, очень разговорчивым оказался Величковский, он к маме хочет, у него мама с больными ногами.

— Придурок!

— Заговорит Сысцов.

— Если заговорит!

— А куда же ему деваться? Если сам не захочет вернуться, вернут итальянцы. Эти снимки кого угодно убедят. Я вам предлагаю сотрудничество. Подумайте.

— И думать не буду. О чем думать? Я согласна. Убедил, речистый.

— Тогда начнем, — сказал Пафнутьев, вынимая из стола голубоватый бланк протокола. — Фамилия? Имя? Отчество?

Халандовский решил закатить пир по случаю счастливого возвращения из опасного путешествия в страну Италию. Да, действительно вернулись все, хотя по-разному могло получиться, по-разному. Удалось вывезти все добытые Худолеем материалы, прекрасно получились сделанные им снимки. Мертвая гостиница «Верона» осталась где-то далеко и теперь, подернутая дымкой времени, не казалась уже столь холодной и неприветливой. Да и городок Аласио вспоминался милым, почти желанным, и кто знает, кто знает, если сложатся обстоятельства, снова соберутся наши герои, да и маханут на знакомое уже побережье где-нибудь в сентябре, когда море теплое, злая жара погаснет и смягчит свой жестокий нрав, тем более что деньги на такую поездку у Худолея остались.