Лонтано

Оставался один контейнер «Heemecht», с распахнутой пастью, вывернувший на бетон свое содержимое, как опрокинутый мусорный бак. Внутри копошились таможенники. Они доставали из него другие ящики, поменьше, в которых, в свою очередь, помещались совсем небольшие. Фрахтовочный вариант русской матрешки.

Полицейские подошли ближе. Ливень не прекращался. Падая на плащи таможенников, капли производили мрачные звуки нот, напоминающие похоронный марш.

– Так вот кому я обязан всем этим бардаком?

Эрван обернулся. Расставив для устойчивости ноги, позади него стоял мужик в шапке и лыжной куртке.

– Мне очень жаль.

– Бросьте. Вы делаете свою работу, вот и все. Просто поторопимся, чтобы я мог сделать свою.

Знакомство. Рукопожатие. Представителя «Heemecht» звали Ксавье Шнейдер. Он был таким крупным, что казалось, будто под курткой у него пуленепробиваемый жилет.

Эрван начал с общего вопроса:

– Это вы закупаете железки в Конго?

Шнейдер расхохотался:

– Вы ничего не понимаете во фрахтовании. Есть продавцы, которые отправляют свой африканский товар, и покупатели, которые его получают. Между этими двумя точками существуют: арматор, который снаряжает корабль, владелец судна – не всегда это сам арматор, персонал контейнеровоза, нанятый совсем другой конторой, морской агент, который представляет в порту арматора… И за всем этим бардаком надзирает координатор, которого называют «фрахтователь»…

– То есть вы?

– Нет. «Heemecht» отвечает только за свои собственные контейнеры и затем берет на себя доставку каждого груза покупателю. И точка.

– А бывает, что какие-то товары вы отдаете прямо здесь, в терминале?

– Никогда.

Бесполезно и дальше кружить вокруг да около.

– У вас есть ящик с железками?

Шнейдер сделал шаг в сторону и пнул ногой деревянный короб длиной метра в два, по мнению Эрвана, похожий на гроб. Крышка на нем была уже сдвинута. Каблуком он отодвинул ее: короб был доверху набит ржавыми гвоздями. Самых разных форм. Он набрал пригоршню: на большинстве из них стояло клеймо «CBAO».

Наконец-то проклюнулось хоть какое-то направление.

– Вам известен адрес поставки?

– Это конфиденциально.

Эрван взглядом призвал на помощь марсельских судебных офицеров, но Шнейдер уже одумался и полез в карман за электронным планшетом:

– Шучу. Ящик должен быть отправлен по адресу: девятнадцать, вилла дю Бель-Эр, Париж, 75012. Получатель Иво Лартиг.

И вторая линия прояснилась. Эрван посмотрел на человека из «Heemecht». За ним виднелись залитые дождем доки и покрытые рябью лужи. Ему хотелось расцеловать собеседника. Кто еще мог покупать старые гвозди, кроме скульптора, втыкающего их в свои произведения?

Эрван уже знал, что напал на него не Лартиг: с какой стати воровать здесь, если ему все доставят на дом? Но он подбирался к убийце.

– Вы уже имели с ним дело?

– Имя мне знакомо. Наверняка постоянный клиент.

– Вы в курсе, что именно он обычно заказывает?

– Нет. Придется проверять по архивам.

Один из марсельских полицейских подошел и с недоверием спросил:

– Вы и впрямь думаете, что тот парень ночью охотился за этими гвоздями?

– Без сомнения.

– А что в них такого особенного?

Эрван посмотрел на железки у себя на ладони. Ладонь была красной от ржавчины.

– Они заколдованные.

100

Во время обратного рейса Эрван читал – наконец-то – досье, которое Крипо подготовил по Иво Лартигу. Каждая строчка подтверждала, что он должен извиниться перед эльзасцем: с самого начало именно он, и он один, работал по наиболее интересному следу.

Оказалось, что «Лартиг» – это артистический псевдоним: настоящая фамилия скульптора Франколини, родился он в 1952 году, рядом с Больцано, на границе Италии и Германии. Сын рабочего-металлурга, его детство прошло под тумаки отца-алкоголика и молитвы благочестивой матери. Из горячего в холодное – было чем закалить характер. В семнадцать лет он поступил в Школу изящных искусств в Париже. Испытав влияние Нового Реализма (Ив Кляйн и его огненная живопись) и движения Флуксус (которому было свойственно использование индустриальных материалов), он нашел свой путь где-то в восьмидесятых и стал создавать композиции из металлических обломков и гвоздей, болтов, крючков… Позже Лартиг открыл для себя традиционные африканские искусства – а именно искусство Майомбе – и вот тогда-то и начал творить своих гигантов из листового железа, прокалывая их остриями, стеклом, волокнами. Он ваял и члены, ощетинившиеся лезвиями, и фрагменты тел, истыканные черепками. Он попросту давал своим произведениям номера или же иногда называл всю серию по характеристике гвоздя, который использовал, – Конго № 6, опус 13.

Что касается личной жизни – ни жены, ни детей, никаких официальных отношений. О его деятельности в качестве гуру сообщества садомазо Крипо тоже ничего не нашел, кроме смутных слухов. Придется засучить рукава и порыться в этом дерьме.

И все же Эрван вынес из чтения немало фактов. Во-первых, Лартиг богат – некоторые его произведения куплены более чем за миллион евро, в большинстве своем американскими коллекционерами. Далее: он работал с африканскими гвоздями, и именно из Нижнего Конго. Стоит отдельно отметить еще одну деталь: его скульптурные изображения члена, пронзенного гвоздями и увенчанного лезвиями, с неизбежностью наводили на мысль об инструменте, которым были нанесены анальные раны недавних жертв.

Без сомнения, между Лартигом и убийствами существует связь, но Эрван уже понял – как и то, что убийцу он пока, безусловно, не определил, – что отследить ее будет сложно.

В одиннадцать, едва приземлившись, Эрван попытался включить мобильник. О чудо: экран подавал признаки жизни. Под завалами служебных СМС он нашел жемчужину своей тайной надежды: послание от Софии, которое подействовало на него, как кокаиновый взрыв в голове.

Итальянка написала только: «Ты дуешься?»

Ребяческие забавы первой поры любви, той, что оглупляет, растворяет в себе и возрождает одновременно. Эрван почувствовал себя в полной готовности провернуть за день кучу дел. Когда он заметил на голову возвышающегося над окружающими отца, который ждал у дверей секции прибытия аэропорта Орли, энтузиазма у него заметно поубавилось.

Хотя они заранее договорились о встрече. Прежде всего Эрвану предстояло заехать в больницу Сент-Анн. Он спросил, как Гаэль, но по лицу Морвана все было ясно без слов. Казалось, за одну ночь он похудел на десять кило, что подчеркивало его сходство с Эрваном. Лицо отца подергивалось тиком, а кожа, красная и сухая, казалось, готова была рассыпаться в пыль. Разговор быстро переключился на технические аспекты проблемы с биржей – лишь бы избежать самого тягостного вопроса: какие побуждения двигали девочкой?

– Неужели достаточно, чтобы женщина, появившаяся из ниоткуда, сдала информацию банкиру, чтобы тот всему поверил?

– Твоя сестра не абы кто. Она моя дочь и сестра Лоика. Дитя «Колтано». Она наверняка слила им информацию, изображая из себя идиотку. Парни перепроверили и поняли, что это серьезно.

– А что ты думал делать с этими новыми месторождениями?

– Не стоит говорить в прошедшем времени: я думаю их эксплуатировать втихую, и в темпе.

– За спиной у африканцев?

– Тут не было бы проблем, если б курс не подскочил.

– А теперь?

– Разберусь.

Морван вел машину спокойно. Субботний полдень, какой-то парижский пригород. Пейзаж, в котором бетон окончательно одержал победу над жизнью. Пара двойников в темных костюмах на черном «мерседесе» отлично вписывалась в декорацию: служащие похоронного бюро по дороге на кладбище.

– Не понимаю, за чем ты еще гонишься, в твоем-то возрасте… Охота еще бабок?

– Легко презирать деньги, когда у тебя их нет. И даже это неправда. В глубине души ты знаешь, что бабки ждут тебя вместе с цветами на моей могиле.

– Если будут цветы.

Оторвав одну руку от руля, Старик дружески шлепнул его по затылку: