Скандинавский детектив. Сборник

Скандинавский детектив

Ханс-Кристер Ронблом

КТО ПОВЕСИЛ САМОУБИЙЦУ?

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПРИБЫЛ В ГОРОД

«Приветствуем вас в Аброке!» — гласила надпись на большом придорожном щите.

Человек, шагавший по дороге, на миг остановился и взглянул на щит. К нему это приветствие явно не относилось. Да и у него, казалось, оно вызывало мало радости. Дальше он пошел куда медленнее, чем прежде.

В одной руке у него был чемоданчик, в другой — шляпа. Волосы его давно поредели и поседели. Одет он был так, чтобы не привлекать внимания — добротно, но неброско, так что сливался с местностью, как зверь в лесу. Те немногие, кого он встретил по дороге, его едва заметили.

Городок Аброка лежал в двух километрах от довольно невзрачной железнодорожной станции. Разумеется, на станцию к прибытию поезда ходил автобус, но приезжий явно решил это небольшое расстояние пройти пешком. Ведь легкий чемоданчик не слишком его обременял.

Лицо его было столь же неприметным, как и весь облик, но если присмотреться повнимательнее и поближе, становилось заметно, что все оно испещрено мелкими морщинками. И это невольно привлекало внимание. Морщины как-то странно противоречили друг другу: одни выдавали его усталость, несмелость и озабоченность, другие — резкие, презрительные, злобные — были явно агрессивными.

Эти противоречия вызывали неприятное чувство: не известно, человека нужно жалеть или лучше остерегаться.

Дорога со станции вела меж лесистых холмов и обширных обильных нив. Влажный свежий воздух благоухал. Небо было серебристо-серым, и хотя солнце поднялось уже высоко, его все еще не было видно. Свежий воздух, порывы ветра и невидимое дневное светило напоминали, что и осень не за горами. И если встречались двое знакомых, разговор, вполне естественно, начинался так: «Знаешь, похоже, лето уже на исходе».

И знакомый вполне мог ответить: «Да в этом году лета, почитай, и не было, верно?»

Лето в самом деле выдалось холодное и прошло как-то быстрее обычного. Да и жатва не ладилась. На одних полях вдоль дороги уже стояли снопы, а на других убирать еще и не начинали.

На несжатых полях среди злаков синели васильки, верный спутник всяких зерновых. Но вообще-то глазу путника особенно отдохнуть было не на чем. На обочине отцветали крупные одуванчики, пуская по ветру семена. Конский щавель заполонивший кюветы, начал буреть. И только неподдающийся тысячелистник все еще цвел наперекор всему.

— Achillea millefolium, — пробормотал путник, и прозвучало это словно колдовское заклинание.

Знание латинских названий — просто излишняя и бесполезная глупость, но человек должен быть весьма образован, чтобы его постичь. Зато если эти бессмысленные термины с молодых лет застрянут в памяти, то останутся на всю жизнь как доказательство, что человек провел молодые годы в университетах. А ведь бывают случаи, когда невредно доказать, что он имел такое счастье. И тогда он прибегает к колдовскому заклинанию. Тогда при взгляде на самый заурядный полевой цветок бубнит его латинское название: Achillea millefolium. Это словно тайное лекарство для человека, который чувствует, что теряет веру в себя.

Озабоченные морщины на лице путника разгладились, но еще сильнее проступили морщины агрессивные. Он прибавил шагу и заторопился в город.

Если подходить со стороны станции, то Аброка не видна до тех пор, пока не очутишься на ее улицах. Дорога огибает пригорок, на котором в давние времена стояла виселица. С тех пор никто не хотел там селиться, и весь холм зарос густой травой. Но как только его обогнешь, до города рукой подать.

В других местах окрестности, как правило, непоправимо изувечены хаосом хозяйственных построек. Но Аброка начиналась сразу. Там, где кончалось последнее пшеничное поле, начинались регулярные городские кварталы.

Теперь вы попадали на Длинную улицу, которая плавно вилась через весь город с востока на запад, и не нужно было слишком острого зрения, чтобы уяснить, что прежде это была самая обычная проселочная дорога. Через несколько кварталов вы попадали на площадь, откуда улица поворачивала к реке, текущей через город, потом шла через новую городскую застройку, опять сворачивала и, наконец, в трех километрах от Аброки вливалась в автостраду.

Ощутив под ногами асфальт мостовой, путник сбавил шаг и осторожно огляделся. В его движениях, однако, читалась не неуверенность, а скорее осторожность.

Трудно было сказать, чем эта осторожность вызвана. Неоднозначное выражение его лица не давало конкретного ответа. Несмелые морщинки можно было толковать так, что он боится неудачи и предпочел бы избежать встреч со знакомыми. Но при всем этом все сильнее брали верх морщины агрессивные, и их острые линии можно было читать, как письмена с угрозами.

Летом город был полон голосов. Они доносились из открытых окон, стены их подхватывали и отражали дальше, так что воздух кишел обрывками многоголосых реплик: «Алло? Вы ошиблись, тут таких нет… Будьте так добры и отпустите мою руку… Да они ни в чем не нуждаются… Не представляешь, чего мне это стоило… Окружной прокурор выдал ордер на арест тридцатипятилетнего… Осторожнее, как бы чего не случилось… Имейте в виду…»

Кто вообще мог быть уверен, что все эти слова вылетают сквозь распахнутые окна и что это не его внутренний голос?

Осторожно… Как бы чего не случилось…

Длинная улица совсем не такая уж длинная, как могло показаться по ее названию. Уже за поворотом видна площадь.

Площадь — словно сцена под открытым небом, где разыгрывается жизнь Аброки. Торговля: грузовик с жестяной принцессой на радиаторе тяжело подает задом во двор хозяйственного магазина, самого большого в городе. Культура: дед с ведерком и свитком бумаг поспешает к афишному щиту и наклеивает объявление про занятия в воскресной школе. Власть: городской нотариус выходит из кондитерской, заботливо стряхивает с пиджака несколько крошек и направляется через площадь в свою контору.

Обычный день. Ничего особенного. Никаких недобрых предчувствий. Приезжие именуют Аброку не иначе как сонной идиллией. Но никакая идиллия не может спать таким глубоким сном, чтобы ее не пробудила удивительная новость. Человек с чемоданчиком немало удивил местечко самим своим появлением.

Он остановился на краю площади, еще не решаясь вступить на сцену, зато внимательно за всеми наблюдая. Его все еще никто не замечал. Внимания заслуживало совсем другое. Нотариус встретился с председателем городского совета и сдержанно поклонился. Пес встретил кошечку и во всеуслышание сообщил об этом.

Между тем человек с чемоданчиком исчез в одной из боковых улочек. Называлась она Коровьей; возможно, по ней прогоняли скот в те времена, когда площадь еще была продовольственным рынком. Но теперь эта улица была почти пуста, человек поспешно прошагал по ней и никого не встретил.

Чуть пониже стояла небольшая гостиница, явно рассчитанная на скромных постояльцев. Вывеска висела криво, а дом просто вопиял о ремонте. Вход не был заперт.

Человек вошел внутрь, но прежде позвонил у дверей, дабы известить о своем появлении. Едва он поставил чемоданчик, как показалась хозяйка гостиницы, пожилая, небрежно одетая толстуха, почти столь же запущенная, как и сам дом. Она курила сигарету, и во время разговора из ее рта тянулся тонкий шлейф дыма.

— Ну-ну… Это вы, херр адвокат?

Он раздраженно огрызнулся:

— Вы же не собираетесь сказать, что успели меня забыть, фру Норстрем? Ладно, дайте мне номер.

— Да? А вы надолго?

— Не знаю. Дайте мне лучший номер… Я хочу сказать, тот, что не совсем загажен.