Час Пик

Так что Паша–мерседес пойдет в качестве Национального Героя разве что в анекдоте — наряду с Петькой и Василием Ивановичем да штандартенфюрером фон Штирлицем.

Ну, хорошо, допустим, все–таки — сам Президент?

Грубо, топорный официоз, и результат будет прямо противоположный — теперь не 1991 год, когда он перед Белым Домом с танка выступал.

Не–а.

Ну, хорошо, не Президент, предположим — известный Правозащитник, представитель по правам человека, активно выступающий против войны в Чечне, которого в свое время, кстати, активно гонял КГБ. Внешне — все сходится: безукоризненное диссидентское прошлое, никогда не был стукачом, в меру интеллигентен, всегда чисто выбрит, скромен, хорошо говорит, внушает безотчетную симпатию. Недавно выдвинут на Нобелевскую премию мира. С месяц назад одна влиятельная газета поместила заголовок: «Спасет ли он честь России?» Однако, если разобраться, то все–таки не годится: прежде всего потому, что плотно завязан на одну политическую партию, которую Президент, мягко говоря, не очень любит. Попадание явно не в «десятку» — где–то шесть, семь баллов, почти что «молоко»; Правозащитник вполне может потянуть на «шестерку» или «семерку», однако — не то. Двадцать пять процентов русских полностью поддерживают войну в Чечне, это — точно. Промывание мозгов по «ящику» — великое дело; свято верят и в «единую и неделимую», и в «криминальный заповедник». Значит, для каждого четвертого известный Правозащитник — враг нации, которого надо бы не в герои прочить, а торжественно повесить на задранном в чеченское небо танковом дуле перед телекамерами ВоенТВ под долгие, продолжительные апплодисменты российского генералитета.

Но — пока рано; Правозащитника лучше использовать, как занавеску, пусть и прозрачную, как подтверждение верности священным принципам демократии: мол, езжай–ка ты на Запад, расскажи о мародерах, бездарных солдафонах и кровожадных летчиках– убийцах, как они там за «боевиками» с детскими колясками в Грозном охотились, а факт твоей поездки сыграет только на руку теперешней власти — видите, дорогие буржуины, мол, как мы либеральны и плюралистичны, коль разрешаем острую критику нас же самих за наши же деньги, кстати говоря!

А за занавеской делай все, что хочешь — стыдно, когда видно.

Да, когда у нации нет своего Героя, его надо выдумать…

Аналитик поднялся со своего места и прошелся по кабинету. Мысли работали ясно и четко, нужные формулировки возникали сразу же, сами по себе — как на автопилоте. Его охватило такое чувство, которое, наверное, должен испытывать летчик в ту самую секунду, когда тяжелый боевой СУ‑35 отрывается от бетонной полосы, когда он чувствует всем естеством — лечу, все нормально! Сейчас вот только развернусь в сторону Грозного, и…

Он опустил жалюзи, налил себе из термоса кофе, поставил перед собой чашечку и, растерянно размешав серебряной ложечкой сахар, откинулся на спинку стула.

М–да, Правозащитник не пойдет.

Никак.

Нужен человек относительно нейтральный, никоим образом не связанный с политическими симпатиями и антипатиями народонаселения.

Кроме того — и Аналитик теперь не то чтобы понимал — чувствовал это всем своим нутром — Национального Героя можно сделать только из трупа.

Причины?

Уйма.

Ну, во–первых, смерть (насильственная) всегда накладывает покров тайны — кто, зачем, почему? Незначительных людей, как правило, не убивают, только собутыльников по бытовухе.

Во–вторых, убийцы (если действительно планировать убийство, криминальный русский «Уотергейт») послужат подсознательным воплощением «образа врага» — ужасный и коварный генерал Дудаев с его мифическими террактами широким народным массам давно приелся. В терракты, наверное, уже сами чеченцы не верят. Убийца известного, любимого всеми человека — персонофицированное зло; лучше, если им станет уголовник, профессиональный киллер (модное слово и на слуху), Чикатило, бандит с большой дороги. Поэтому несчастный случай отпадает — не тот резонанс.

В–третьих, насильственная смерть сразу же вызывает к жизни фразы–вздохи и фразы–стоны — «ах, сколько бы он еще мог сделать, если бы его не убили, как бы еще облагодетельствовал человечество!..»

В–четвертых, по законам жанра, апокриф получается только из трупа. Театр маркиза де Сада, музей восковых фигур мадам Тюссо, «список Шиндлера»: «черный человек», якобы отравивший Моцарта, застреленные Столыпин и Колчак, казненный в Екатеринбурге последний монарх, объявленный впоследствии святым, убитый снайпером Джон Фицжеральд Кеннеди, снаркоманившийся Элвис Пресли, загадочно умершая Мерелин Монро, маньяк, стрелявший в Джона Леннона…

Умерли бы они по классику: «на простынях голландских да на кровати медной», перетирая старческими беззубыми деснами манную кашу — не тот, не то, не то…

Как — понятно: преднамеренное убийство. Не зря ведь тогда бросился Аналитику подзаголовок в газете — «Жертвоприношение». Интуиция — сокращенный прыжок сознании, все правильно.

Кого?

Надо думать…

Аналитик думал весь вечер, всю ночь и весь последующий день. Однако ничего путного в голову не приходило: ход его мыслей почему–то шел только в направлении теперешних политических деятелей.

Сидя перед телевизором, он пил заботливо приготовленный крепкий кофе, неприязненно смотрел строго дозированную чушь о Чечне, искоса поглядывал на жену: как ты?

Продолжаешь дуться?

Ну–ну, продолжай…

Казалось, она за то короткое время, что жила тут, еще не освоилась с себялюбивым и эгоистическим комфортом роскошного жилища Аналитика — реакция вполне объяснимая, если учесть, что раньше всегда жила в коммуналке.

— Прости, — произнесла она мягко, — я никак понять не могу — а чем ты там у себя на службе занимаешься?

— Решаю проблемы государственной важности, — то ли серьезно, то ли шутя ответил Аналитик.

— И что за проблемы?

— Разные…

Она взяла пульт, переключила на «Останкино».

— «Как нам обустроить Россию», да?

— Об этом другие люди пусть думают, — недовольно ответил он и тут же поймал себя на мысли, что примеряет парадный гроб Национального Героя и для автора проекта обустройства — кстати, автор этот, как мгновенно оценил Аналитик, не подходил по той же причине, что и Правозащитник.

— А о чем?

— Да вот, вычисляю, кто самый популярный мужчина в нашей стране, — ответил хозяин дома совершенно искренне, понимая, что она все равно воспримет этот ответ как шутку.

— И кто?

— А ты сама как думаешь?

Она пожала плечами.

— Может быть — Президент?

— Я серьезно…

— Я тоже. А как думаешь ты?

Ответ жены заставил его сперва улыбнуться, однако потом всерьез задуматься:

— Мейсон.

— А кто это?

Посмотрев на мужа, как на круглого идиота, она воскликнула:

— Ты что — Мейсона не знаешь?

— Нет…

— Ну, из «Санта — Барбары», очень положительный герой…

— «Санта—Барбары»?

— Ты и этого не знаешь?

— Нет.

— Не понимаю, в какое время ты живешь! Ну, короче мужик — во какой!

Может быть, в Лондоне, в Королевском балете миловидная девушка, выставляющая вперед большой палец, как докер на рекламе пива, и шокировала бы кого–нибудь, но после двадцати одного года коммуналки и пять лет Мариинки не спасут…

— А что — его так любят?

— Еще бы! У нас в труппе все от него были без ума… — последовало очень серьезное. — Ну, а еще — Рикардо Линарес…

Аналитик удивленно вскинул брови.

— А это еще кто?

— Из «Дикой Розы»… Мексиканский телесериал. Сейчас, после «Часа пик» начнется… Да, а «Час пик» будем смотреть?..

На следующий день Аналитик с нехорошей улыбкой, кривившей нижнюю часть его лица, спросил у своей молоденькой секретарши:

— Простите, Мейсон из «Санта—Барбары…

— Что?

Она ошарашенно посмотрела на своего начальника — чего–чего, а такого вопроса от более чем серьезного и респектабельного главы сверхсекретного ведомства ожидать было нельзя.