Час Пик

— Да. — ответил Писатель, — да, я согласен…

Отложив рукопись, Издатель закурил и, протянув сигареты Писателю, поинтересовался:

— Так ты что — действительно знаешь, «почему?» и «кто?» его убил?

— Я даже знаю «кто виноват?» и «что делать?», — скромно улыбнулся Писатель.

Не зря же он сразу после того разговора отправился пить кофе, долго думал, что будет говорить в неприметном одноэтажном доме где и получил не только «закрытые источники информации», но и больше, чем даже мог рассчитывать, а потом уселся за машинку и, как Владимир Ильич Ленин в эмиграции — работать, работать, работать…

Издатель недоверчиво посмотрел на него.

— Ты что — угадал слово в суперигре? Ну, с этими, на желтой «волге»… Которую они тебе предложили?

Закурив и с наслажденением затянувшись, будто бы действительно долго не курил, Писатель ответил:

— Не было никаких их…

— Как это?

— Мы ведь договорились, что факты я возьму из открытых, полуоткрыто–полузакрытых и вовсе закрытых источников. И облеку их в художественную форму.

— Так ты что — и эту желтую «волгу», и их — тех самых, и суперигру — придумал?

— Равно как и все остальное.

— Хм–м–м… Но ведь ты знаешь, «кто?» и «почему?» — спросил Издатель.

— Да, — ответил тот, — знаю, знаю, я теперь много что знаю… Но писать об этом не буду.

— Как?

— Потому что мне моя жизнь дорога как память, — улыбнулся Писатель. — Да и вашу, кстати говоря, я тоже ценю…

Докурив сигарету почти до фильтра, Издатель печально вздохнул.

— Читатель не поймет.

— Как?

— Ну, возмутится: как это — читал, читал, и на самой последней странице убедился, что… Так и не узнал главного. Может быть — вообще выбросим эту суперигру с суперпризами — а?

— А что — он это с первой страницы должен был понять?

Издатель неопределенно повертел пальцами.

— Ну, все–таки…

— А почему игру выбросим?

— Ну, случается же и такое: набрал человек призы, а в суперигру не захотел… И так вроде все нормально: десять новеллок, каждый увидит то, что захочет увидеть… А потом, — он вновь потянулся к сигаретной пачке, — потом не нравится мне все это… Знаешь, наверное правильно по «ящику» говорят: «Мир будет таким, каким мы его создаем»…

— Конечно правильно, — улыбнулся Писатель. — А к чему это?

— Ну, представь: помнишь какая очередь к Останкино стояла — желающих попрощаться? Допустим, что каждый второй купит по твоей книжечке, — в Издателе заговорил профессиональный издатель, — и каждый второй из тех, что купит — поверит…

Писатель отмахнулся.

— В них и так каждый первый вериг.

— Вот и создастся «новая реальность», — довольно мрачно подытожил Издатель, — такая вот новая русская реальность… Неутешительная такая, короче говоря, реальность.

— Хотите сказать, что она… ну, материализуется? — уточнил Писатель. — Это только в дебильных голливудских фильмах материализуется. Тут — не United States of America. Тут Russia.

Издатель ничего не сказал — аккуратно сложив листки рукописи, он запер её в сейф и вздохнул…

…неприметная в московской автомобильной толпе «волга», точно такая же, как в его романе, остановившись у выщербленного бордюра, скрипнула тормозами. Взгляд Писателя лишь на секунду задержался на её грязной дверце и скользнул дальше — в сторону уже видневшегося кафетерия. Да и смотреть–то на что–это тебе не огромный «chrisler» цвета яичного желтка, на котором он ездил по бесконечным и унылым нью– йоркских street, высматривая, не поднимет ли кто hand, не проголосует ли?..

Слава Богу, что те времена уже позади — он Писатель, почти что автор почти что бестселлера, а писатель in Russia больше, чем писатель, а также — издатель и читатель одновременно.

Любят тут, in Russia книжки, знают и его, замечательного writer'а. Если по буквам читать, как маленькие дети, только–только овладевшие латинским алфавитом, «вритер» получается. От слова «врать», наверное. А вы покажите мне честного писателя или журналиста — тут, в Russia. И вообще — честного человека.

Нет тут таких людей: разве Лёня Голубков или Марина Сергеевна — за что их народ любит и до сих пор очень так тепло вспоминает…

Ну, «вритер» так «вритер».

Надо бы тут, в Москве престиж–рекламу где–нибудь повесить — хотя бы тут, вместо глупого плаката вон тех шоколадок. Что — его товар хуже? Чем была бы жизнь без любви к литературе? Чем была бы любовь к литературе без него, writer’a…»

Передняя и задняя дверцы желтой «волги» синхронно, как по команде открылись, и оттуда вышли двое — такие же неприметные в московской людской толпе, как и эта машина.

Они шли прямо на Писателя, и в их ничего не выражающих бесцветных глазах отражалось слово «writer» по слову в каждом зрачке.

Писатель все понял, но было уже поздно: заломав руки, его втолкнули на заднее сидение, и уселись по бокам, рядом — точно в гангстерском или шпионском фильме или в его последнем романе.

— Вы… вы кто?

Сидевший слева резиново улыбнулся и после непродолжительной паузы произнес голосом телефонного автоответчика:

— Мы ведь тебя предупреждали… Не надо было тебе этим заниматься.