Межконтинентальный узел

— Клянусь честью, я ответил вам правду…

Славин вздохнул:

— Клянетесь честью… Это хорошо, что вы клянетесь честью… Я не стану подвергать сомнению наличие чести у человека, работающего на Лэнгли…

— Во-первых, работавшего, а во-вторых, не на Лэнгли, а на ученых, озабоченных, как и я, вопросом сохранения мира на земле…

— Вы это придумали или такая реплика вам была заранее написана, Геннадий Александрович?

— Ни то ни другое. Это моя глубокая убежденность, внутренняя убежденность… Простите, мы с вами так много говорим, вы меня называете по имени-отчеству, а я лишен такой привилегии, неловко…

— Я не представился? Странно… Меня зовут Иван Иванович…

Кульков усмехнулся:

— Хороший псевдоним, легко запоминать.

— Все-то вы про нас знаете, — вздохнул Славин и посмотрел прямо в глаза Кулькова. — А вот что вы знаете про азы Уголовно-процессуального кодекса, хотел бы поинтересоваться?

Лицо Кулькова дрогнуло, глаза заметались, зрачки расширились.

— То есть? Вы имеете в виду статью, связанную со шпионажем?

— Нет… В данном случае я имел в виду статьи о доказательствах по уголовному делу.

— Ну, не знаю… Понятые, свидетели…

— А вот отпечатки пальцев, по-вашему, являются уликой?

— Не знаю.

— Хотите почитать разъяснение по этому поводу?

— Зачем же? Я верю вам… В отличие от вас я верю каждому вашему слову…

— Так вот, отпечатки пальцев, обнаруженные на месте преступления или на орудии преступления, носят характер улики… Суд принимает это в качестве доказательства… Конечно, вы можете опровергать заключение экспертов, доказывать случайность появления отпечатков ваших пальцев на определенном месте, опять-таки ваше право… Но это будет голословное опровержение факта, которое суд во внимание не примет.

— Спасибо за исчерпывающее разъяснение… Зачем вы сказали мне об этом?

— Для того чтобы вы, подумав, вспомнив былое, ответили мне правду до того, как вам будет представлена улика…

— Но мне нечего сказать! Я и так доверчиво открыл вам душу! Предложил план игры! Написал — под диктовку — сообщение туда! Испытал огромное облегчение, когда признался вам во всем! И начал помогать…

Славин поднялся, отошел к дивану, стоявшему у противоположной стены, и аккуратно, артистическим жестом, снял покрывало с какого-то плоского предмета — это был чемодан, подаренный Кульковым «любимому другу» Георгию Иванову перед его командировкой в Париж.

— Чей это? — спросил Славин. — Вообще-то вам его должны были предъявить для опознания несколько позже, но следователь Гаврилов пошел мне навстречу, я решил ускорить дело, времени у нас в обрез.

Лицо Кулькова снова потекло; как же меняется оно в моменты, когда надо принимать решения; студень какой-то, ложкой можно накладывать да на стол капнет…

— Нет, я не знаю, чей он…

— Не знаете, — повторил Славин. — Что ж, и на старуху бывает проруха… Могли запамятовать, столько лет прошло… Ну а если ознакомить вас с показаниями профессора Иванова? Хотите почитать? Или буквы перед глазами прыгают?

— Погодите, погодите, — сказал Кульков, шаркнув подошвами, — это же чемодан профессора Иванова! Я вспомнил! Это Жорин чемодан!

— Вот видите, — усмехнулся Славин. — У вас, видимо, ассоциативная память… Вам надо увидеть, а уж потом вы начинаете вспоминать…

— Совершенно верно! Вы правильно заметили: у меня, как у математика, выборочная память! Разве можно все удержать в голове?! Черт-те сколько дел, важных дел…

— Вы подарили этот чемодан Иванову?

— Я? Не помню… Вряд ли… Почему именно я?

— Так показывает Иванов.

— Видимо, он ошибается, я… Нет, нет, положительно не помню… Вообще-то я люблю дарить, но разве упомнишь все подарки, которые когда-либо делал друзьям и знакомым?

— Мы помним, — отрезал Славин. — Список подарков, которые вы делали, возвращаясь из командировок за рубеж, вам предъявят… Большинство мы изъяли, что-то около девяноста семи предметов… Потренируйте память, вы же идете от зримого образа, правда?

— Значит, все уже знают о том, что я здесь?

— Только те, кому нужно. Вы же просили — в интересах операции против ЦРУ, предложенной вами, — не сообщать о факте ареста…

— Задержания, — поправил Кульков. — Пожалуйста, употребляйте это слово, мне не так больно…

— Ладно, вернемся к чемодану… Вы утверждаете, что не дарили его Иванову?

— Нет, я бы так категорически не говорил… Я сказал, что не помню. Я же не хочу вводить вас в заблуждение… Не помню…

— Вы помните, Геннадий Александрович, вы все прекрасно помните…

— Да нет же! Иванов вполне мог сам купить этот чемодан!

— Он не мог купить этот чемодан.

— Почему?! Он всегда любил изящные вещи, особенно заграничные, он…

— Он не мог купить этот чемодан, — повторил Славин. — Дело в том, что чемоданы этой фирмы не закупались Внешторгом… Они слишком дорогие, люксовые… На такого рода товар не будет спроса у массового покупателя, а ведь мы о нем должны думать в первую очередь…

— Конечно, — подтвердил Кульков, — понятно, что в первую очередь надо думать о запросах трудящихся.

Славин отвел взгляд от лица Кулькова, надолго замолчал, потом подошел к чемодану, открыл его, молча показал, как закладывается информация в тайник, сработанный не кустарно, а вполне профессионально, с противомагнитной защитой, работа лабораторий ЦРУ, и, не оборачиваясь, сказал:

— Тут отпечатки ваших пальцев, Геннадий Александрович… Именно вы всегда собирали Иванова в командировки. Используя его в качестве курьера… До той поры, пока вам не приказали написать на него донос, чтобы самому перейти к академику Крыловскому… Значит, работать на ЦРУ вы начали не в позапрошлом году, а значительно раньше… Отправляйтесь-ка в камеру и готовьтесь к допросам, следователь вас заждался.

— Нет! — тонко закричал Кульков и повалился на колени. — Нет же! Я хочу искупить! Поймите, мне стыдно! Я не скрываю! Мне мучительно стыдно за все, что было! Не лишайте меня возможности искупить хоть малую толику моей вины! Молю вас, Иван Иванович!

Славин вздохнул, лицо собралось морщинами — не терпел избыточных эмоций. Из-за этого даже редко ходил в театры, чаще всего покупал билеты на «Принцессу Турандот». Другие спектакли его просто раздражали, особенно когда актеры дышат трепещущими ноздрями и по минуте держат бессмысленные паузы, рассчитывая на нервических старух. В таких случаях Славин просто уходил.

— Встаньте, — сказал он. — Я не переношу истерик… У мужчин тем более… Если вы намерены искупить свою вину — понятно, хоть в самой малой степени, — объясните на пальцах, в чем состоит смысл «Либерти»?

— Что?! — Кульков «сыграл» непонимание. — О чем вы?!

— Не надо выгадывать время. Или вы объясняете мне, что это такое, или я объясню вам, но это будет наша последняя встреча, Геннадий Александрович…

Кульков снова увидел лицо Питера, вспомнил его слова; все развивается именно так, как тот и говорил; только продолжать игру, только бы не сорваться, только вести себя именно так, как начал, тогда он вырвется…

Встав с пола, Кульков тяжело вздохнул, потер лицо ладонями и ответил:

— Смысл операции «Либерти» состоит в том, чтобы по этому условному сигналу мой непосредственный руководитель из ЦРУ Гарри Сайтон приехал в столицу Германской Демократической Республики и там нелегально встретился со мной.

— Зачем?

— Для обсуждения вариантов моего ухода на Запад.

— А какие варианты возможны?

— Первый вариант: он вручает мне американский паспорт и билет на поезд… Второй — уход самолетом, но через третью страну, скорее всего Африканского континента…

— Вы хорошо помните Гарри Сайтона?

— Да! Я сразу опознаю его! Вы захватите с поличным!

— Вы имеете в виду американский паспорт с вашей фотографией?!

— Конечно.

— Где и когда вы встречались с Гарри Сайтоном?

— Первый раз в Париже, когда он передал мне этот треклятый чемодан…

— А второй раз?