Правитель империи

В демонстрационном зале фирмы «Теннисон и Теннисон», где выставлялись самые свежие книги и журналы, к трем часам собралось человек сто. Влево от входа в конце зала красовалась трехметровая копия обложки книги «Русская кухня». Ансамбль из пяти человек — балалайка, гитара, гармонь, саксофон, ударные — одетых в расшитые цветными узорами светлые косоворотки, малиновые шаровары и черные сапоги, наигрывал «Очи черные», «Калинку», «Вдоль по Питерской»… Колокольчик рассыпал по залу звонкую дробь. Стихли щемящие аккорды, стих гомон голосов. Артур Теннисон и седоусый шарообразный «мистер Улыбка» (как про себя назвала его Аня) поднялись на невысокую платформу перед копией обложки.

— Дамы и господа, — начал возвышенно издатель, — сегодня нет на свете более затасканного, обыденного, доступного чуда, чем книга. Но книга, я смею утверждать, относится к разряду феноменов фантастических. Потому что, став общедоступной, книга не перестала быть чудом. Недавно мы выпустили, при содействии Советского Союза, весьма важную книгу, — Теннисон отыскал глазами Картенева, слегка кивнул ему. Виктор ответил легким полупоклоном. «Вот ведь как, — подумал он. — И название книги не упомянул. А следовало бы. И как работали над ней — об этом тоже надо было бы рассказать».

Перевод рукописи «Советские лидеры о войне и мире», которая содержала новейшие статьи, обращения, интервью и речи, он привез из Москвы. Понимая ответственность первого поручения, Виктор провел несколько бессонных суток, сверяя перевод с русскими оригиналами. Принимая во внимание объем рукописи 16 авторских листов — неточностей было мало. Переводчики и редакторы агентства печати «Новости» потрудились на славу.

Размножив на ксероксе окончательный вариант, он разослал текст со своим кратким письмом в тридцать ведущих издательств Америки. И началась мука. Больше месяца тянулось абсолютное молчание. Он стал обзванивать президентов и главных редакторов. Узнав, кто говорит, секретари его попросту не соединяли.

Стереотипным был ответ: «Оставьте ваш номер, он вам позвонит». Никто, разумеется, звонка не возвращал. Наконец, он выяснил, что из тридцати издательств рукопись получили только восемнадцать. Куда делись еще двенадцать? Выяснить это ему так и не удалось. Наконец, одиннадцать издательств сухо и стереотипно ответили, что рукопись им не подходит по своему профилю. «Вранье, — нервничал Виктор, получая очередной отказ. Профиль тот. Содержание не устраивает. Подумать только! Словно я им подсовываю призывы к войне, а не предложения мира!». Семь раз он ездил в Нью-Йорк, встречался с издателями. И все семь бесед произвели на него гнетущее впечатление.

Американцы приводили один довод убедительнее другого: перегруженность плана, отсутствие мощностей, коммерческая нецелесообразность. Картенев был на грани отчаяния. И тут, используя связи своего предшественника, ему посчастливилось выйти на Теннисона. Он терпеливо выслушал рассказ о злоключениях Виктора и сказал: «Все эти причины, мягко говоря, надуманные.

Им дана команда: „Не издавать!“. И они не смеют ослушаться. А мы эту рукопись издадим». «Не боитесь?» — рискнул спросить Картенев. «Вообще-то это не безопасно, вовсе нет, — не сразу ответил Теннисон. — Но мы — очень большое издательство. А корпорация, в которую мы входим как дочернее предприятие гигант. Ей никакие санкции, ни финансовые, ни политические, не страшны. И потом — мы слишком давно и плодотворно сотрудничаем с Советами».

Теннисон умолчал о том, что последнюю советскую книгу он выпустил пять лет назад. А Виктор об этом не знал. Правда, он подумал, что, может быть, и этому издателю дана команда замотать книгу. Отпечатать пятьсот экземпляров — и точка. Как его проверишь?

Книга вышла через полтора месяца. И появилась на прилавках всех книжных магазинов Нью-Йорка и Вашингтона. Однако Теннисон устраивать прием по случаю ее выпуска не стал. При встрече с Картеневым он был, против обыкновения, мрачен.

— В чем дело? — поинтересовался Виктор.

— Эта книга вызвала такую бурю в Вашингтоне, что я, по правде говоря, не раз жалел, что связался с нею. И с вами, он вяло улыбнулся.

— Вы хотите сказать, что сотрудничество наше прекратится?

— Нет, этого я не хочу сказать. Мы будем покупать у вас рукописи и издавать их будем. Но Боже сохрани меня от политики.

И Теннисон обеими руками закрыл свое лицо: «Вы даже не представляете, какой скандал — и где! — мне пришлось пережить. Признаюсь, именно тогда я вспомнил рассказ одного старого знакомого о том, почему он бежал без оглядки из Берлина в 1935 году.

И вам я посоветую впредь быть осторожнее. Поймите, это совет друга».

Виктор долго ходил под впечатлением этого разговора. «Не хотят слышать, не выносят даже самую мысль о том, что может существовать какая-то иная точка зрения. Вашингтон высказался, и это и есть истина в конечной инстанции. Если это так, то это просто страшно».

— Сегодня, — продолжал Теннисон, — мы присутствуем при крестинах вот этого великолепного ребенка, — он показал рукой на трехметровую копию обложки за своей спиной. — Я с удовольствием предоставляю слово нашему почетному гостю сенатору Эмори Киветту.

«Мистер Улыбка» привычным жестом вскинул руку над головой, и его несильный голос, модуляциям которого мог бы позавидовать иной драматический актер, стал обволакивать слушателей:

— …Как все здоровые люди, я предпочитаю пищу разнообразную, обязательно вкусную и, как правило, обильную. Поэтому я не ошибусь, если стану утверждать, что издательство «Теннисон и Теннисон» оказывает нашему обществу услугу поистине неоценимую. за последнее время им изданы или переизданы великолепные иллюстрированные книги о кухнях Японии, Мексики, Франции, Таиланда, Испании, Греции, Индии, Израиля и — вот теперь — России. Любая национальная кухня — своеобразная антология зачастую многовековых привычек и вкусов, склонностей и увлечений народа с учетом доступных и полезных ингредиентов национальной диеты. Многие наши соотечественники не хотят или не могут слетать, скажем, на острова Фиджи или в Югославию, чтобы отведать тамошние яства и вина. За них это делает их полномочный и одаренный посол-гастроном, мистер Артур Теннисон.

Да здравствует его очередной отчет о загадочной… извините… позвольте (он достал из кармана бумажку и прочитал, запинаясь)… ку-ле-бя-ке, о неведомых пельменях, о таинственных щах и о хорошо известной всему миру русской водке!

— Теперь дегустация! — воскликнул Теннисон. — Борщ и пирожки!

Сенатор и издатель надели поварские колпаки и фартуки, взяли в руки половники и стали разливать в тарелки всем желающим дымящийся наваристый борщ. Им помогали несколько женщин, которые предлагали к борщу сметану, раздавали пирожки. Два бармена в разных концах зала наливали в крошечные рюмки водку. Аня вызвалась помогать женщинам. Минут через десять она вернулась к Виктору несколько обескураженная.

— Что случилось? Тебя обидели? — Картенев извинился перед собеседником, взял ее за руку.

— Нет, не то. Эти женщины, они сначала приняли меня за свою, сказали, что, видно, новенькая, что они меня не знают.

— Они эмигрантки?

— Да, — Аня удивилась, что он так легко это определил. Когда они узнали, что я — из посольских, они сначала немного растерялись, а потом замкнулись. Но я успела узнать, что ансамбль приглашен из ресторана «Русская чайная комната». Вот и весь мой разговор с бывшими соотечественницами, — она улыбнулась как-то виновато.

— Стоит ли расстраиваться? — Виктор обнял жену. Она благодарно заглянула ему в глаза: «Да, я чуть не разревелась. Их вон сколько, все как по команде — раз! — и замолчали». «Уверяю тебя, у них гораздо больше оснований держать слезы наготове. Впрочем, бог с ними. Давай пройдемся, на людей посмотрим, себя покажем».

Своеобразная публика собралась в тот день в демонстрационном зале издательства «Теннисон и Теннисон». Владельцы ресторанов, винных магазинов, сотрудники издательств, дегустаторы, шеф-повары. Кое-кто приехал даже из других городов, правда, не очень издалека. Знакомились с Картеневым охотно, беседовали радушно, звали в гости. За каких-нибудь полчаса левый нагрудный карман пиджака Виктора распух от визитных карточек…