Правитель империи

За одним концом стола сидит Неру. За другим, метров за пять до него Маяк. В центре между ними — Шанкар.

— А ты меня кусаешь в своем журнале все злее и злее! премьер смеется, разглядывая принесенную Шанкаром карикатуру.

Она помещена на обложке последнего номера «Шанкарз Уикли». На ней изображен голый Неру с фиговым листочком. На листочке надпись: «Социализм». Премьер, у которого ввалился живот и торчат наружу ребра, недоуменно смотрит на тучного, наглого, шикарно одетого господина. Подпись к карикатуре: «Богатство идей и просто богатство».

По давнишней традиции, Шанкар дарит Неру все оригиналы карикатур, в которых тот фигурирует. Ими уже увешан почти весь рабочий кабинет премьер-министра на втором этаже рядом со спальней и часть коридора.

— Я сатирик, — Шанкар ухмыляется. — Дай повод — я родную матушку укушу так, что и королевская кобра позавидует.

— Да, поводов, конечно, слишком много, — невесело улыбаясь, соглашается Неру. — В общем — «и ты, Брут»!

Он задумывается, лукаво подмигивает Маяку и, обращаясь к Шанкару, говорит: — Ну, хорошо. Допустим, ты стал премьером Индии. Что бы ты предпринял?

— Я бы попытался строить социализм!

— А я что, по-твоему, строю? Возьми хотя бы один завод в Бхилаи. И другие стройки с помощью русских…

— Строительство предприятий в государственном секторе это совсем не то. Это… — Шанкар морщит лоб, силясь вспомнить что-то, — это… Вспомнил, вот: это строительство государственного капитализма. Так говорит мой друг Алар из «Ред Бэннер». Так оно, видимо, и есть на самом деле.

— Твой Алар — марксист, — морщится Неру. — Я Маркса всего прочел, как ты отлично знаешь, лет сорок-сорок пять тому назад. Индии социализм по Марксу не подходит в силу многих причин. Мы строим социализм своим путем.

— Через всемерное укрепление капитализма, — сердито говорит Шанкар. А фермер без земли, а Индия без хлеба и риса.

А землевладельцы в Монте-Карло сукно зеленое рвут, в Токио по модным притонам шляются, дорогих девок любят. А рабочий получает в месяц пятьдесят — от силы сто рупий — едва хватает один раз в день покормить семью полуотбросами. А предприниматель в день — пятьдесят миллионов. Едва успевает бухгалтерская братия купюры приходовать. А треть всей нашей валюты — на банковском счету американского посла в Индии. И никто не знает, как и когда мистер Гэлбрайт пустит этот козырь в действие…

— Лучше бы не говорить о социализме вообще, — негромко замечает Маяк. — Лучше бы простому народу работу дать. Вон русские — они о своем социализме трубят. Но они ведь и дела делают!

«Работа, хлеб, социализм, — Неру усмехается мысленно, смежив глаза, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Легко сказать — „попытался бы строить“. Строить — значит частного предпринимателя — к ногтю. Экспроприация, национализация, красная революция и на ее штыках — их социализм. Ну нет, лучше уж потихонечку укреплять государственный сектор, сделать кое-какие уступки фермерам.

Вперед, к прогрессу — да. Но осторожно, осторожно и еще раз осторожно, чтобы в гонке ненароком себе шею не сломать…

Россия на одном полюсе, Америка — на другом. Индия — золотой экватор»…

— С нашим социалистическим ничегонеделанием мы дожили до того, слышит Неру раздраженный голос Маяка, — что многие активные борцы за освобождение говорят: «Лучше бы уж мы не освобождались. При англичанах материальный уровень был выше».

Кощунственно звучит, не так ли? Однако это заявляют люди, сидевшие в тюрьмах не меньше нашего. Значит, не такой они видели в те годы свободную, новую Индию. да и я, признаться, не такой ее представлял.

«В чем же я не прав? — думает с горечью Неру. — Что я проглядел? И когда, двадцать пять лет тому назад? А может быть, еще раньше, когда пытался лишь в воображении своем рисовать Родину свободной, сильной, цветущий?

Правые орут, что я коммунистический наймит, предавший интересы своего класса, а, следовательно, и страны, и народа.

Левые вопят, что я распоясавшийся реакционер, который, прикрываясь левацкой фразой, демагогией, обманывает пока еще невежественную нацию.

И те и другие требуют предать меня политической анафеме, лишить власти.

Где же ошибка, в чем, когда? Может быть, мне следовало бы решительно взять курс на безоговорочный эксперимент? Но какой? Русский? Нельзя ни в коем случае. Американский? Ни в коем случае нельзя. Первый — потому что это противоречит моим убеждениям, воспитанию, происхождению, классовой принадлежности, наконец. Второй — потому что это противоречит интересам миллионов индийцев…

И, все-таки, может быть, я ошибаюсь? Может быть, третьего пути вообще нет? ни в жизни? Ни в политике?

Одно ясно мне давно и — я это знаю — ясно из практики десятилетий подавляющему большинству моих соотечественников с противоположных общественных, имущественных, политических полюсов Индии: дружба с ленинской Россией является одной из реальных опор нашего мощного нового развития, Нашей выстраданной, в битвах обретенной независимости, самого нашего будущего. Дружба давняя, благословенная нашими добрыми богами…»

… Неру вдруг вспомнил свой последний разговор с Бенедиктовым. Как это они говорят в подобного рода случаях? «И нашим, и вашим». Он улыбнулся. Когда-то он изучал русский язык. Да и теперь изредка почитывал русские газеты. И журналы. И романы…

«Да! Я ведь так и не попытался ничего предпринять по просьбе Бенедиктова», — он вышел в соседнюю комнату, попросил секретаря соединить его с Раттаком. Через минуту-полторы секретарь сообщил, что редактор «Хир энд дер» у телефона. Неру взял трубку.

— Господин Раттак, вы опять поместили клеветнический пасквиль на русского посла?

— Слава Богу, господин премьер-министр, я живу в свободной стране. Свободной, вопреки вашим стараниям. И могу, и буду печатать в своей газете, что хочу!

— Поведение вашей газеты выходит за рамки общепринятого толкования свободы печати.

— Завтра в парламенте по этому поводу будет запрос оппозиции. Попытайтесь там изложить свое толкование.

— Господин Раттак, у вас есть правительственная лицензия на бумагу для вашей газеты?

— И что же, вы хотите ее аннулировать? Спешу доложить, что это уже было сделано около года назад вашим министром радиовещания и информации. Однако, как видите, газета выходит.

И будет выходить. При системе частной собственности на рынке можно купить все, что угодно. И, слава Богу, за мою бумагу платите не вы.

— Послушайте, Раттак, оставьте в покое Бенедиктова.

— Нет, не оставлю, господин премьер. В Индии не должно быть яркого посла Советской России. Он здесь мешает. В Индии должен быть один яркий посол — американский. И чего бы мне это ни стоило, я скомпрометирую Бенедиктова. И тогда…

— Вы несколько переоцениваете свои силы, господин Раттак.

— А вы их, по-моему, явно недооцениваете…

Неру бросил трубку. Бесполезно было дальше препираться с этим подонком. Вернувшись в столовую, премьер подсел поближе к Шанкару и Маяку: — Вы, разумеется, получили приглашение поехать на пуск первой очереди Бхилаи?

— Да, — живо откликнулся Шанкар. — Магнитка Индии, дамы и господа, вступает в строй. Производство стали будет больше, чем во Франции, Италии и Швеции, вместе взятых. Оркестры.

Ленты. Речи. Приемы. Ура!

Маяк молчал. Смотрел то на Шанкара, то на Неру.

— Пока я не забыл, Маяк, — сказал Неру, отмахнувшись от Шанкара. Возьми, пожалуйста, с собой того молодого парня, что был с нами в Москве.

— Раджана?

— Да, да. Толковый малый, кажется, честный.

Маяк кивнул головой.

— Хорошо. Между прочим, он и сейчас в Бхилаи.

— Великолепно. Русская делегация, — продолжал Неру, весьма мощна по своему составу. И любопытна. Прежде всего глава делегации. Никита Хрущев хорошо мне знаком и своим неудержимым напором, и своей феноменальной непредсказуемостью.

Может и каблуком башмака об стол азартно стучать на самом уважаемом мировом форуме, и часть территории России царственно подарить братской республике…