Вариант для криминала (СИ)

женщине, которая мне понравилась сразу же, когда наши взгляды встретились на

приусадебном участке у Клода. Извини, Джон, но в том, что кому-то нравится твоя

любимая женщина, заслуга не только ее, не правда ли? Красивая обаятельная женщина

мужчины – вкус ее мужчины.

– Я понял. Извини. Чуть не потерял голову.

– Нет проблем! Нормальная здоровая реакция. Значит, по моему понятию есть

единственный самый разумный выход. Версия – самоубийство, как оно и есть на самом

деле.

93

– А что делать с отпечатками Моны? – в растерянности спросил Майкл.

Тройд с иронией взглянул на него, как это он со вкусом умел делать.

– Об этом лучше спросить у Джона – как избавиться от лишних ненужных улик.

Джон ухмыльнулся, глядя куда-то в сторону.

– Ладно, – наконец, решил Джон, – раз мы пришли к взаимному пониманию, расскажи

нам, пожалуйста, Тройд. У нас тут нет ни радиожучков, ни потайных записывающих

устройств. Мы не рассчитывали на твое очень скорое появление и откровенное

высказывание. Нам с Майклом просто интересно узнать…

– Как я умертвил Клода? – спросил Тройд. – Прежде всего, нужно сказать, что наш

мертвец заслуживал своей участи. Я ему сделал большую услугу, заставил его

добровольно уйти из этого мира иллюзий и страстей, где предназначено людям

зарабатывать заслуги, чтобы в следующей жизни попасть в лучшие миры, а не

растрачивать их попусту. Его смерть не есть духовная смерть, какая постигает людей

совершающих преступления в массовом масштабе. Я имею в виду правителей государств,

в чьих руках судьбы людей. Эти больные, зараженные административным восторгом,

заслуживают перерождения в низших мирах. А Клод, сам того не ожидая, с моей

помощью принял на себя тяжесть жертвы ради счастливой будущей жизни на Земле. Я, в

сущности, помог ему выпить этот божественный напиток искупления. И уверяю вас, он

теперь определился в лучшем мире, чем в том, когда если бы он этого не сделал и до конца

своей жизни совершил бы не одно злодеяние. Вспомните, чем он обладал! И еще скажу –

хорошо, что этой миссией выпало заниматься мне. В этом смысле нам всем повезло.

– Ну, хорошо. Что же дальше? – спросил Майкл.

– Теперь посмотрим, что у нас есть и чем мы располагаем. Первое – это я, затеявший

сценарий с помощью сюжета Майкла для достижения цели. Я добился и получил, что от

меня требует мое Учение и мои покровители, с которыми я безмерно согласен. Уличить

меня в убийстве Клода нет никакой возможности ни у кого. Я его не убивал. В другом

случае, как бы я пострадал? Потерял бы доверие, репутацию, связь или контакты с

величайшими людьми. Не станешь же каждому объяснять, что все содеянное есть жертва

моей сущности на Пути к Освобождению от Неведения людей. Далее, второе – это Мона.

Прекрасная женщина, морально пострадавшая, как и Клод, во благо святой цели, хотя и не

по своей воле. Затем, Мона-Лиза…

– Я прошу меня так не называть, – вклинилась Мона-Лиза.

– Прошу прощения. Мона-свидетельница. Майкл в свой сюжет не включил ее, как

действующее лицо. И я на этом попался. Хотя, в другом случае было бы гораздо проще, но

трагичнее. Что же касается Майкла, то у него передо мной и перед миром некоторые

обязательства. Но это у нас с ним отдельный разговор. Теперь, как мы поступим, чтобы

ущерб был минимальным? Подумайте, господа. Как скажете, так и будет.

Тройд умолк.

Сказал Майкл:

– По-моему, Тройд прав, – он посмотрел на Джона.

Джон окинул всех жестким взглядом, молча помял в пальцах сигару, перевел дыхание –

выпустил природное самолюбие – и, наконец, словно решив распрощаться с привычной

вещью, сказал сухо:

– Тройд, я согласен. Почему я раньше не отдал эту проклятую записку Клода на

экспертизу? Не знаю. Убей меня, не знаю!

– Тогда у тебя были бы проблемы. Считай, тебе крупно повезло, – отметил Тройд.

– Нам крупно повезло, – с иронией добавил Майкл.

Джон согласно качнул головой. На лице медленно нарастала усмешка и, наконец, не

сдержавшись, он сказал:

– Тройд, а ты сообразительный!

– О, да! – с напускной признательностью воскликнул Тройд.

94

Харьков, Роберт

Жизнь на Земле – жестокая субстанция. Она дарит и отнимает. Вчера утром стук колес

поезда в Москву радовал… теперь в таком же поезде в Харьков, их звук отдавался в

утомленном мозгу, вызывал тяжелую тупую боль… Роберт пытался заснуть, но вместо

полной отключки, в которую обычно удавалось проваливаться без проблем, наползали

сумбурные фрагменты прожитого дня. Бледные квадраты больничного халата

поднимались на методично двигающемся отвороте вверх к сухопарой руке Сабурова,

жестикулирующей в такт слову, болтались на рукавах. На бледном лице ученого светились

глядящие поверх голов присутствующих в зале, глаза с тревожным блеском, торопились,

помогали мысли. Но вот они сузились, ушли в глубину орбит. Лицо застыло, медленно

сплющилось в плоскую одномерную картинку, упало под ноги зрителей, розовая пенистая

дорожка поползла из-под виска на серый асфальт, опрокинулась с бордюра в решетчатый

сток… Роберт инстинктивно отвернулся, видение исчезло. Отбросил себя навстречу

красивой женщине, жене Назарова, Нине, ее сексуальной улыбке, необыкновенно

складной фигуре, подумал мимолетно, как все-таки повезло коллеге с подругой жизни!

Встретила, будто родного, приобняла под ревнивым взглядом Назарова, потом пошли

разговоры за скороспелым столом, вначале для приличия перед женщиной – на семейные

темы, – затем, вскользь о формальном собрании, о Научном Совете в лектории и, как тень

обрывочными фразами, словно о запретном, – о Сабурове. Было обидно – боялись открыто

высказаться о гении, вспыхнувшем и в одночасье, сгоревшем, не показав себя свету. Не

может быть, чтобы так вечно было, как есть. Кто-то или что-то должен же все это

изменить, должен сделать свободной мысль, уберечь слово. Запечатлеть священные

события, не дать им исчезнуть в темном трусливом сознании. Написать, сберечь память…

еще один роман, еще один шаг к истине.

От этой мысли Роберту стало душно, поправил очки, сползшие по переносице. Уже

летел в сознании сюжет, рука потянулась и легла на бумагу. Слова торопливой россыпью

побежали в беспорядочной строке. Куда-то ушел стук колес. Сабуров не шел из головы.

Довлел над рассудительным сознанием. Чего-то требовал, что и так было ясно. Но видно

каких-то мелочей не хватало, и еще… Может быть, не хватало самого процесса,

удовлетворенности событиями, нужен был мотив. К тому же, как Сабуров попал на

Ученый Совет? Может быть, он и сам не помнил, как там оказался. Помнил, с чего все

началось. А потом… Конечно же, его звали не Сабуров. Допустим, Демин. У него была

семья, ребенок, может быть девочка… но почему девочка? Ладно, ладно, мальчик.

Последователь отца. Ему, Сабурову-Демину, например, научному сотруднику, кандидату

наук надлежало по очереди для всех установленной администрацией, отработать на какой-

нибудь городской стройке во благо коммунистического строительства Страны. Ну,

например, потрудиться на отделочных работах самой нетребовательной в архитектурном

отношении двухэтажной пристройки, допустим, прачечной какого-нибудь уважаемого

учреждения для заключенных. Это ничего, что Демин не строитель, а наукообразный

специалист. Председателя парткома это не смущает. На ходу научится. Дело не сложное,

главное сделать отметку о выполнении ответственного мероприятия. Сейчас вся страна

так живет!

– Вы же мне говорили, товарищ Демин, что сам поменял стекло на своей двери в

кухню. Оно ведь большое, как-никак. И требование повыше, все-таки свое, не чужое –